Прекрасная страна. Всегда лги, что родилась здесь - Цянь Джули Ван

я была не такой голодной, как обычно, потому что, не имея причин полагать, что меня кормят в школе, Ма-Ма каждое утро спозаранок готовила мне еду, прежде чем уйти на работу. Я просыпалась – и меня ждал наш маленький столик с несколькими разными блюдами. Сансет-Парк был прямо как тот столик, разве что тянулся на несколько улиц. Там один за другим располагались рестораны, и во всех кормили дешево. Я замедлила шаг, когда мы подходили к одной витрине, в которой висела табличка с рекламой: конджи за 60 центов. Ма-Ма мягко подтолкнула меня к двери.

– Что, правда?!

Она не успела даже кивнуть, потому что я молнией влетела в двери. Попросила на раздаче конджи, и кантонка с убранными в сеточку волосами, черпаком размером с собственную голову зачерпнула густой белый рисовый суп в крапинках свинины и столетнего яйца, перелив его в прозрачный контейнер. Пока она накрывала контейнер крышкой, Ма-Ма выложила два четвертака и один десятицентовик в ее ладонь. Я и подумать не могла, что все это время мы могли покупать райское наслаждение за такую малость.

Я никогда раньше не пробовала южнокитайский конджи, только обычный северный. Как вкусно было смаковать рис, свинину и столетнее яйцо – все в одной ложке!

– Ма-Ма, хочешь? – мои слова взорвались в воздухе, невнятные, сквозь кусочки мяса, риса и яйца.

Она покачала головой. Я узнала это выражение. Решительность и нетерпение – скорее добраться до работы. Поэтому я старалась идти как можно быстрее, одновременно поднося ко рту ложку за ложкой, иногда проливая пару капель на футболку.

Мы остановились у сплошной стеклянной витрины с бело-сине-красными «цирюльничьими» столбами и табличкой «Стрижка за 10 долларов». Стекло в одном углу треснуло, по краям присохла грязь. Ма-Ма толкнула дверь, и мы нырнули внутрь, вбирая в себя запахи шампуня и краски и звуки работающего фена.

Помещение было площадью примерно в шестьсот квадратных футов. По одной стороне тянулся ряд вращающихся кресел, обтянутых облупившимся пластиковым кожзаменителем, установленных перед зеркалами. На другой стороне – столики в окружении стульев. На этой стене зеркал не было, только маленькие бутылочки эмали для ногтей разных цветов.

Я поняла, что мы не первыми пришли сюда, потому что из-за занавесок в дальнем конце вышла женщина, выглядевшая совершенно как ведьма. Наверное, я помню ее такой только из-за многочисленных рассказов Ма-Ма о недобрых поступках ее начальницы, но в моих воспоминаниях у нее в руке метла, а волосы стоят дыбом. Рот она себе рисовала помадой, выступая далеко за контур губ. Когда она шагнула вперед, я спряталась за Ма-Ма.

– Хао кэ ай![68] – засюсюкала ведьма, и я изо всех сил постаралась не показать испуг.

Через несколько минут, в течение которых она пыталась выманить меня, а я продолжала прятаться за юбкой Ма-Ма, не поддаваясь на ее уговоры, женщина сдалась и отошла. Мне потребовалось намного больше времени, чтобы выйти из тени Ма-Ма, а к тому времени стали приходить и другие работницы салона.

Это подводит меня ко второй вещи, которая запомнилась мне из того дня. Стрижка волос оказалась далеко не тем гламурным занятием, которое я себе воображала. К столикам для маникюра направлялись в основном женщины, и они либо жаждали поболтать с сотрудницами, либо вообще не обращали на них внимания. Но среди людей, проходивших в сторону собственно парикмахерской, мужчин было больше. Они странно смотрели на Ма-Ма и других женщин. Казалось, массаж головы доставляет им слишком большое удовольствие, а их руки довольно часто случайно задевали женщин, сосредоточенных на уходе за их волосами.

Во время перерывов в комнате отдыха – на самом деле это был просто чуланчик, где стояли несколько стульев и мини-холодильник, набитый подписанными контейнерами с едой, – я слышала разговоры Ма-Ма и остальных женщин о том, какими тряпками и дешевками они себя ощущают, как сильно страшат их мытье и массаж головы. Ма-Ма была новенькой, так что она‑то как раз и занималась исключительно мытьем и массажем, снова и снова, в течение всей десятичасовой смены. Это заставило меня вспомнить рыборазделочный цех, вспомнить, как ей приходилось погружать пальцы в мокрую противную субстанцию до тех пор, пока они не делались синюшными, сморщенными.

До конца дней детства я носила в своем сердце чувство вины из-за того, что вынудила Ма-Ма пойти на эту работу – не только своим существованием и потребностью в пище, но и плохим советом.

Глава 12

День шопинга

Дни шопинга случались по расписанию – дважды в неделю. Нам не всегда удавалось попасть на оба, хотя мы старались. Невозможно было угадать, что попадется в конкретный день, а упустить добычу ой как не хотелось! Лучшим временем года для шопинга была весна. Дожди шли часто, но не было ни слишком холодно, ни слишком жарко. К тому же дождь создавал дымку, которая висела в вечернем воздухе, на горы черных пластиковых мешков на краю тротуаров оседала роса. Сияние весенней, полной надежд свежести окутывало все – мешки, тротуары, нашу жизнь.

По вечерам в дни шопинга я выкатывала шаткую тележку с ее законного парковочного места между диваном и моим ученическим креслом. Все эти три предмета были сокровищами, добытыми в один из предыдущих дней шопинга. Пятна на диване на самом деле были не такие уж и страшные. Издалека казалось даже, что это фабричный узор: цветы, может быть, или горох разного размера. Собственно, так мы и подумали, когда наткнулись на него под дрожащим светом уличных фонарей. Только когда мы протащили свою добычу через шесть кварталов в дом, безжалостный свет в нашей комнате разоблачил в этом якобы узоре то, чем он был на самом деле.

Ученическое кресло я просто обожала. Оно было похоже на кресла, которые я видела в школах в кино, вплоть до буковок, вырезанных на дереве, и засохшей жвачки, прилепленной под столешницей прикрепленного к нему стола. Кто‑то даже вырезал на нем стилизованную букву S из шести взаимосвязанных линий, которой были одержимы и я, и мои одноклассники. Для меня не имело значения, что стол предназначался для левшей или что одна из его ножек лишилась своей резиновой насадки. Я втиснула его между диваном и стеной и часами сидела, угнездившись в его коконе, покачиваясь взад-вперед за счет неустойчивости укороченной ножки, играя, поднимая руку, словно была одной из учениц школы «из телевизора».

У магазинной тележки была ржавая «старческая гречка». Каждый раз, когда я вытаскивала ее со стоянки между креслом и диваном, этих пятнышек оказывалось