Честь семьи Прицци - Эдгар Френсис

— Я боялся, что к пятидесяти годам ты… — она опустилась рядом с ним на колени, отчего полы халатика разошлись еще больше, и провела ладонью по его щеке —…располнеешь и станешь некрасивой… — в глазах ее горел дьявольский гипнотический огонь. Этот огонь парализовал Чарли, жег его изнутри, наполнив тело бушующим пламенем страсти, гораздо более сильной, чем когда он был с Айрин. В этом было волшебство, доступное лишь избранным, — …и я не стал ждать до пятидесяти.

Мейроуз грациозно-кошачьим движением опустилась на ковер и, повернувшись на спину, чувственно изогнулась. Ладони ее оглаживали ворс, кончик языка прошелся по сухим губам.

— Ну что, Чарли, иди ко мне…

Чарли ощутил, как в голове возникла бело-желтая, вращающаяся с безумной скоростью пустота. В ней вспыхивали и гасли голубоватые искры. Они отплясывали фантастический крутящийся танец. В ушах появился звон. С каждой секундой он становился все громче, и слова уже не слышались, а воспринимались кожей, поднимались к пульсирующему куполу темнеющего разума и оседали в нем. Легкость желания давила глыбы бытия.

— Давай, Чарли, тебе ведь это нужно? Ты ведь за этим пришел?

Ее голос тек, словно густой сироп. Он падал в реку времени и растворялся в ней. Чарли почувствовал, как в нем что-то взорвалось. Реальность исчезла. Он словно перешел в другое измерение, где секунды, минуты, часы — ничто. Они не имели никакого значения, потому что там, где сейчас были Чарли и Мейроуз, время остановилось…

— И не будем выключать свет… Прямо здесь, на ковре…

… Черная струйка кофе, завиваясь, падала в чашку. Напиток оказался таким густым, что у Чарли создалось впечатление, будто это не жидкость, а некая прочная нить связывает бело-красный кофейник и маленькую фарфоровую чашечку, окрашенную в те же багровые тона. Ароматный пар поднимался от горячего напитка, и Чарли с удовольствием, обжигая губы, сделал глоток. Мейроуз села напротив и с улыбкой взглянула на него. Несколько секунд они смотрели друг на друга.

— Чарли, что с тобой? Ты изменился, и дело тут вовсе не в вазе, ведь так?

Вся ее поза выражала дружелюбное внимание, готовность выслушать и дать совет.

Чарли замер. Перед ним вдруг всплыло выписанное огненными буквами имя: «Айрин». Ощущение было такое, будто его хорошенько ударили под сердце. Он отставил чашку.

— Черт! — в голосе звучало сожаление, пополам с досадой. — Ну почему я именно тебя выбрал, чтобы рассказать все это… Черт!

Мейроуз выжидающе смотрела ему в глаза.

— А кому еще я могу рассказать все в этом дерьмовом городе, кроме тебя? Черт. — Чарли испытывал неловкость и даже чувство вины за происходящее. — Понимаешь, дело касается женщины…

Он замолчал, и, чтобы поддержать его, Мэй сказала:

— Женщина в лавандовом платье? Говори, чего уж. Все равно хуже, чем было до вчерашнего дня, мне уже не будет, — она видела, что он все еще колеблется, и мягко добавила: — Мы ведь одна семья. Мы выросли вместе. Знаешь, Чарли, говорят: «Время — великий лекарь». Очень хорошая поговорка. Время, действительно, все лечит. Давай расскажи. Тебе станет легче.

Чарли вздохнул и вдруг, словно решившись, начал рассказывать Мэй обо всем. О встрече в соборе, о банкете, о Максе Хелларс о том, как Айрин внезапно вернулась домой, о деньгах. Обо всем.

— Понимаешь, она очень красива, мы созданы друг для друга, но вся эта история… Я не знаю. Конечно, в Вегасе-то постарался Макси, но она убила Наробино! Представляешь, отец мне сказал, что она — профессиональная убийца и за деньги пристрелила Луи. Черт! — Мейроуз кивнула. — Но я все равно люблю ее, — потерянно закончил свой рассказ Чарли. — Хотя мне нужно что-то сделать, что-то выяснить. С деньгами этими, чтоб им…

— Ну так делай и выясняй, раз тебе этого так хочется.

— Я действительно ни черта не соображу. Понимаешь? Ни черта!

— Женись на ней, Чарли, — вдруг сказала Мейроуз.

— Может быть, она — убийца, но во всех остальных отношениях она, наверное, чудная женщина. Если бы твоя Айрин была манекенщицей или фотомоделью, вы, возможно, не продержались бы и месяца, но… у вас одно дело. Я думаю, Чарли, тебе повезло, что ты ее нашел.

— Ну, не знаю. Ты так считаешь?

— Конечно, — горячо подтвердила Мейроуз. — Айрин

— американка. Ей нужно делать деньги, и она их делает. Чарли, если бы ты пожил отдельно от семьи, как я или твоя Айрин, то смотрел бы на жизнь иначе, — она замолчала. Несколько секунд висела пауза, в течение которой они оба обдумывали что-то свое. — А у тебя есть ее фотография?

Чарли кивнул.

— Да, конечно.

Он полез в карман пиджака и вынул стопку фотографий. Мэй взяла их и принялась рассматривать, подолгу изучая лицо Айрин Уокер. На губах се играла еле заметная улыбка.

— Она красивая, — в словах не было зависти. Только похвала. Искреннее, дружеское выражение симпатии. Мейроуз перебрала все восемь карточек, повертела их в руках и аккуратно положила на стол. — Женись на ней, Чарли, — вновь повторила она, улыбаясь с оттенком грусти. — Во всяком случае, мне от этого будет какая-то польза. Я смогу вернуться в семью…

… Утро выдалось фантастически чудесным. Замученный вечной придавленностью мастерской, Девид Вильбурн, стоя у распахнутого настежь окна, с наслаждением вдыхал полной грудью свежий, еще не отравленный смогом воздух. Он жмурился, глядя на яркое, слегка припекающее солнце, и подумывал о том, что было бы здорово оказаться сейчас на Гавайях. Устроиться в удобном шезлонге, надвинув на глаза бейсбольную кепочку и водрузив на нос солнцезащитные очки. Респектабельный джентльмен на отдыхе. Заказать ледяной «хай-болл» и потягивать ее через соломинку, наслаждаясь шумом прибоя, солеными брызгами океана и холодящим тело ветром. Он почти ощутил, как солнце вылизывает его молочно-белую кожу, нанося на нее ровный слой шоколадного загара. А еще вокруг вьются длинноногие худенькие красоточки в открытых купальниках. Мети-сочки. И все, как одна, в его вкусе. Девид замурлыкал от удовольствия. ХАШШШШ… — бирюзовая волна, увенчанная белой короной пены, лениво выкатилась на песок и отползла, оставив после себя хлопья искрящейся пены. Рай на земле. Пальмы, вытянув гибкие жирафьи шеи, нависают над пляжем зелеными, сухо шелестящими кронами. Чуть поодаль, в небольшом пляжном баре ненавязчиво наигрывает музыка, и молодой парень-бармен смешивает коктейли.

Девид знал, что он не поедет ни на какие Гавайи, а останется здесь, в Нью-Йорке. Не из-за отсутствия денег его счет в банке исправно рос день за днем, — а потому, что любит свою работу, мастерскую, фотоаппарат, щелкающий по его желанию, ловящий единственным глазом мгновения жизни. Заставляющий их застыть на пленке в том порыве, в котором их застал художник, мастер. Он, Девид Вильбурн. Да, он любит все это. Обожает. И у него много заказов, и жизнь идет, полная работы и смысла.

Поэтому мечта пока остается только мечтой.

— Мистер Вильбурн? Девид Вильбурн? — прозвучал за его спиной женский голос, и Девид вздрогнул от неожиданности.

— Простите? — он обернулся.

Посетительница оказалась высокой молодой женщиной. На ней был изящный костюм и широкополая шляпа. Девид быстро, с профессиональной точностью осмотрел ее. Дорогая косметика, делающая лицо симпатичным, но без грима женщина вряд ли покажется привлекательной. Макияж наложен умело, чувствуется, что она знает в этом толк. Худощавая. Отличная фигура. Вещи дорогие.

Скорее всего, «Гуччи». Волосы черные, забраны под шляпу. Зря, подумал он, с распущенными ей было бы лучше. Челюсть немного тяжеловата, самую малость, однако лицо из-за этого кажется удлиненным.

— Чем могу быть полезен, леди? — осведомился Девид, вполне удовлетворенный первым впечатлением.

Женщина осмотрелась. Быстро, но с неприкрытым любопытством.

— Прошу вас, присаживайтесь, — фотограф предупредительно подвинул кресло. — Так чем могу вам помочь?

Гостья опустилась на мягкое сидение, но не откинулась на спинку, а устроилась на самом краешке. Она сделала это весьма умело. Поза не выглядела заискивающей, а, наоборот, подчеркивала достоинство женщины. При этом оставалась возможность любоваться идеально красивыми ножками. Девид скользнул по ним взглядом и подумал, что посетительница знает, как подать себя.

— Мистер Вильбурн, — низким бархатным голосом начала она. — У меня к вам весьма деликатное дело.

На лице фотографа отразилась целая гамма чувств, от понимания до легкого любопытства. Но все эти чувства имели один общий оттенок: «Конечно, я сделаю все, что в моих силах».

— Я слушаю вас, — кивнул он.

— Видите ли, на свадьбе моей сестры вы фотографировали одну леди.

— Простите… На свадьбе вашей сестры?

— Да, Конни Прицци.

— Ах, так это ваша сестра, мисс Прицци? О-о, конечно. Извините, но я не сразу вспомнил вас. Вы были по-другому одеты. В сиреневое платье с розовой лентой через плечо, не так ли?