Танец фавна - Елена Бриолле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я есть Бог
Дневник Вацлава Нижинского
Жизнь есть природа, а природа есть жизнь. Я люблю природу. Я ее знаю. Я ее понимаю. Я ее чувствую. Природа чувствует меня. Я есть природа. Я живой. Сегодня я прожил на сцене. Сегодня я выжил на сцене. Моя природа победила смерть.
Фавн – это природа. Фавн живой. Люди говорят, что я тоже изучаю искусство прошлого. Искусство прошлого есть музеи и история. Я не люблю остатки прошлого, ибо они пахнут кладбищем. Я знаю поэта, который пишет красиво. Я знаю философа, который пишет умно. Они пишут глупые вещи, ибо изучали их. Я люблю ученых, но не люблю их учений.
Я хочу смерти ума. Я боюсь смерти разума. Я человек с ошибками. Все ошибки – это природа. Я люблю природу. Я хочу жизни. Я чувство. Я не умничаю. Я красуюсь. Я чувствую любовь к красоте.
Когда меня выпустили из школы, я почувствовал свободу и страх. За хорошее ученье мне дали Евангелие. Я не любил закон Божий, потому что я не любил церковь. В церкви говорят о науке. Наука не есть Бог. Бог есть разум. Папа есть наука, а не Христос, поэтому люди, целующие его туфли, подобны вшам, которые водятся в пейсах.
Мне дали Евангелие, но я не понимал Евангелия, ибо оно было написано по-латыни и по-польски. Я не любил закон Божий, ибо скучал. Если бы мне дали Евангелие на русском языке, я бы понял. Я не любил читать Евангелие, ибо оно оставалось мне непонятно. Красивая книга, богатая печать. Но я не чувствовал учения Евангелия. Я любил Достоевского. Достоевского легко читать. Он чувствует красоту. Я проглатывал Достоевского.
Красота везде. Урод, горбатый, слепой красивы. Я люблю горбатых. Я люблю всех людей. Все ругаются, потому что не любят. Я не хочу ругаться. Я не хочу войны. Я слушаю Бога. Он меня защитит. Если меня захотят побить, я не буду защищаться, и Бог остановит моего врага. Я не буду отвечать. Человека наполнит злость, но потом он остановится. Я не люблю войн. Я не люблю границ. Если все будут меня слушаться, то не будет войн. Если я буду политиком, я создам танец мира. Я не могу быть политиком, потому что политика есть смерть.
Люди думают, что наша жизнь зависит от солнца. Солнце – это точка и круг. Я думаю, что жизнь зависит от людей.
Я не люблю притворства. Я прост. Я чувствую ипокритов. Я не люблю комплименты. Критики думают, что правда только одна. Но правда разная. Я тот, кто говорит правду. Ты тот, кто говорит правду. Он тот, кто говорит правду. Я люблю склонять правду. Правда есть природа. Природа есть Бог.
Критики думают, что они умнее артистов. Они ругают артистов. Артист дрожит перед критиком. Его душа плачет. Мальчишкой я не боялся критики. Я никому не кланялся. Критики говорят от науки. Критики не создают нового. Светлова – критик. Кальмет – критик. Легат называл Светлову попугаем. Его критика – это повторение уже известных вещей. Критики не есть жизнь. Критики есть смерть. От них пахнет духами и помадой. Меня тошнит от критики. Они как болезнь Венеры, от которой распухают яйца. Я не могу танцевать, когда у меня болезнь Венеры.
Критики сравнивают жизнь с умершими художниками. Они больше любят музеи. Музеи губят молодых художников. Они заставляют их сравнивать себя с музейными. Критики – это муравьи, живущие в одном муравейнике. Они собирают палочки и пугают, потому что хотят, чтобы артисты спрашивали у них мнение.
Мама, меня хотят сжечь на огне критики. Но этот огонь создает пепел. Пепел не удобряет землю. Разложение удобряет землю. Я русский человек. Я знаю, что есть земля. Без разложения не будет земли, не будет тепла, не будет хлеба. Кто-то должен умереть, чтобы удобрить землю.
Дягилев силен. Он часто злоупотребляет своей силой. Когда я был мальчиком, я дрожал перед ним как осиновый лист. Меня продали Дягилеву по телефону. Я знал, что моя мать бы иначе умерла с голоду. Я много душевно страдал. Смерть тела – не ужасная вещь. Душевные страдания – ужасная вещь.
Передний клок волос у Дягилева крашен белой краской. Дягилев хочет выделяться. Он любит, чтобы о нем говорили. Он красит передний клок белой краской и носит на одном глазу монокль. Я любил его искренне и верил ему. Он мне искренне врал. Он импресарио. Астрюк импресарио. Дягилев не любит, когда его называют «импресарио». Он не хочет, чтобы все думали, что он врет. Он хочет, чтобы его называли меценатом. Он хочет, чтобы русские балеты назывались «балетами Дягилева». Он хочет славы. Он хочет денег. Он хочет меня убить.
Дягилев думает, что без него не будет искусства, ибо люди не поймут сами увиденных вещей. Дягилев думает, что он Бог искусства. Я думаю, что я есть Бог.
Поцелуй Жар-птицы
– Я обожаю сарафаны! – кричал Поль Пуаре Дягилеву. – Никогда еще француженки не носили таких простых и элегантных нарядов! В следующем году главным цветом сезона станет красный, обещаю вам, Серж!
– В следующем сезоне мы поставим не просто балет, это будет свежая кровь, свежая энергия. Основные цвета русского костюма – белый и красный, – закивал Дягилев.
– Я знал, я чувствовал это! Нигде красный цвет крови не выделяется так ярко, как на белой сорочке. Сарафан! Без корсета и доисторических подъюбников. И золотой! Как на фоновых декорациях всех ваших спектаклей. Там же всегда много солнечного золота! За русские балеты!
– Виват! – закричали гости, поднимая бокалы. – Да здравствует русский балет! Да здравствует Поль Пуаре!
Гостям разливали кисель и медовуху, на входе играл гусляр, а в галерее «царского дворца» Пуаре – ансамбль балалаек.
Русских танцовщиков окружили почитатели их искусства. Фокин приехал прямо из театра, не переодеваясь, и щеголял под аплодисменты публики в костюме Ивана Царевича. Сапоги и кафтан, расшитые жемчугом, прекрасно дополняли его образ удалого молодца. Вера Фокина томно улыбалась и теребила длинную косу своего парика. Нижинский появился на празднике в костюме Синего бога.
– А как ему нужно было одеться? – разводил руками любящий провокации Дягилев. – Если бы Вацлав пришел в костюме Фавна, он распугал бы всех русалок и
