Журналист для Брежнева или смертельные игры - Фридрих Незнанский

– Живо на Курский, в транспортную милицию!

Теперь перед началом игры с «племянником» нужно еще раз просчитать варианты. Если арестовать «племянника» прямо сейчас, что мы имеем против него для раскола? Провоз наркотиков не доказан. Причастность к убийству тетки не установлена. Связь с боксером Акеевым и Гридасовым наметилась только двадцать минут назад в растворившемся в эфире телефонном звонке, и звонок этот уликой, безусловно, не является, его, как говорят, «к делу не пришьешь». Нет, «колоть» Долго-Сабурова, как только он появится, мы будем иначе. По методу Светлова.

Я снимаю трубку радиотелефона и прошу дежурного по коммутатору Петровки соединить меня с полковником Марьямовым.

– Товарищ полковник, это опять Шамраев. У вас, я надеюсь, найдется компрматериал на директора вагона-ресторана поезда номер 37 «Москва–Ташкент»? Какая-нибудь спекуляция, обман покупателей…

– Еще бы! Где вы видели вагон-ресторан, в котором не спекулируют, не уменьшают порции? У нас досье на всех директоров… В поезде № 37 директором некий Ираклий Голуб. Спекулирует икрой, сервилатом, сливочным маслом. Завышение цен, пересортица мяса, торговля спиртными напитками в ночное время. Пожалуй, можно сажать лет на пять, созрел…

– Отставить, сажать не будем, будем подсаживать, – улыбнулся я. – Ждите, я сейчас за вами заеду.

Пока все идет замечательно. Я откидываюсь на сидение и включаю рацию – теперь можно окунуться в будни московской милиции. Хриплый динамик тут же захлебывается потоком разноголосых милицейских переговоров:

– Центральный! Центральный! Я – восьмой. У северного выхода ГУМа драка в очереди за женскими сапожками!

– Останкино! Останкино! «Волга» с неопознанным номером, темно-вишневая, за рулем пьяный водитель, сбила прохожего у Ботанического сада, движется в направлении Алтуфьевского шоссе!

– Центральный! Центральный! Я – патрульный сто восемь. У Рижского вокзала задержал гражданина, подозрительно похожего на разыскиваемого Гридасова. Имеет при себе документы на Шнеерсона Геракла Исааковича. Какие будут указания?

– Сто восьмой, задержанного немедленно доставить на Петровку, 38, дежурная часть, комната 10, к следователю Пшеничному. Как поняли? Прием.

Я усмехнулся: Гридасов-Шнеерсон да еще Геракл Исаакович – сочетание почти опереточное и невероятное, но, чем черт не шутит?

– Центральный! Говорит пост ГАИ на Можайском шоссе. Задержал владельца «Жигулей» Гридасова Якова Алексеевича. Возраст 34 года, под приметы разыскиваемого Гридасова не подходит, но фамилия совпадает. Жду указаний.

– Центральный! В вытрезвитель номер 31 с Павелецкого вокзала доставлен пьяный Акеев Виктор Михайлович, 1916 года рождения…

Многомиллионная Москва работает, гуляет по летним улицам, катит в метро, троллейбусах и автобусах, загорает на пляжах, стоит в очередях за дамскими сапожками и первыми свежими помидорами, и всюду, на всех вокзалах, в парках, станциях метро сотни зримых и незримых, гласных и негласных осведомителей, оперативных работников, гаишников и милиционеров пристальным взглядом окидывает сейчас каждого прохожего и сравнивают с припрятанной в кармане фотографией.

И это только внешнее, наружное наблюдение. А помимо этого происходит еще одна работа, совершенно неизвестная широкой публике. Сегодня с утра во всех тюрьмах Москвы и Московской области начальники проинструктировали сотрудничавших с ними заключенных – наседок и стукачей – провоцировать в камерах разговоры о Семене Гридасове – «Пахане», «Сале», «Куреве» – и о боксере Викторе Акееве. А вдруг кто-то из зеков видел их, знает их адреса, явки, связи. И еще сотни, если не тысячи осведомителей-дружинников получают сейчас фотографии разыскиваемых лиц и проходят инструктаж в отделениях милиции, опорных пунктах, штабах народных дружин.

Тем и силен наш советский режим, что при желании можно в кратчайший срок, одним приказом привести в действие многотысячную армию осведомителей, дружинников, оперативный состав Министерства внутренних дел, милиционеров, а вслед за ними – службу КГБ, и, наконец, в аварийной ситуации – регулярную армию, и все это – в считанные минуты. Можно изолировать, отрезать от внешнего мира любого размера город, область и даже республику – мышь не пробежит, голубь не пролетит…

Сегодня мы со Светловым включили как бы только первую ступень этой системы, но уже Москва стала похожа на решето, сквозь которое в поисках Акеева и Гридасова просеивают сейчас десятки тысяч людей.

Неожиданно я услышал:

– Внимание всех служб милиции и ГАИ! Поступил в срочный розыск по Москве и области Герман Вениаминович Долго-Сабуров, бригадир поезда, 1945 года рождения. Фотография разыскиваемого поступит в розыск сегодня. Сообщаю приметы: рост метр семьдесят…

Я схватил трубку телефона спецсвязи:

– Центральная! Дежурную часть! Подполковника Светлова! Срочно!

Почти мгновенно раздался голос Светлова:

– Слушаю, Светлов.

– Марат, это Шамраев. Срочно объяви по общей связи: Долго-Сабурова не брать! В случае обнаружения отпустить и вести негласно.

– Почему? Ты же дал его в незамедлительный розыск всего час назад!

– Слушай, в четыре он будет в салоне «Чародейка» на Новом Арбате у парикмахерши Зои Кириленко. Это почти наверняка, если его никто не спугнет. Поэтому телефон «Чародейки» тоже взять «на кнопку». А к четырем я приготовлю ему сервировку по твоему методу.

– Ага! Перенимаешь опыт?

– Да. А что у тебя с этой девчонкой, Смагиной?

– Сначала почти сработало, она помчалась в свой номер звонить кому-то. Но набрала только три цифры – «242» и соскочила. 242 – это Ленинский район, я там активизировал весь отдел уголовного розыска. А она мечется по центру – не то чувствует, что мы ее водим, не то просто от страха. И больше никуда не звонит. Но направление ее движения тоже Ленинский район. Надеюсь, что через часик успокоится и все будет в порядке. Сегодня мы этого Акеева возьмем – я тебе обещаю.

– Ладно! В Киеве говорят: «Нэ кажи гоп, покы не перескочишь».

– Подожди, мне звонит Рига, подполковник Барон. Переключить на тебя?

– Давай, но не отключайся.

После коротких переговоров с телефонисткой слышу в трубке мягкий, с прибалтийским акцентом голос подполковника Барона:

– Товарищ Шамраев? Здравствуйте. Я говорю из Рижского аэропорта. Со мной Айна Силиня и ее родители. Они категорически не хотели пускать ее в Москву. Пришлось применить принудительные меры. Теперь они вылетают вместе со мной, если вы санкционируете этот «привод».

– Я санкционирую. Во сколько вы прилетаете?

– В 2.15 по-московскому, аэропорт Внуково.

– Хорошо, вас встретят.

– Спасибо, до скорого свидания.

Я слышу, что он дал отбой, и говорю Светлову:

– Ты все слышал?

– Да. Во Внуково его возьмет кто-нибудь из наших местных. Сейчас я свяжусь. Сегодня горячий денек, а?

12 часов 30 минут

Лена Смагина шла к Центральному телеграфу. Здесь в половине первого ее должен ждать Лева Новиков, массажист «Спартака» и спекулянт наркотиками. Вот уже час она крутится по центру в ожидании этого свидания, чтобы передать ему злосчастный пакет с морфием, который ей вручил вчера Витя Акеев. Этот пакет сейчас прожигает ей сумку, но она, боясь слежки, не решает избавиться от него, выкинуть в какой-нибудь мусорный ящик. Конечно, нужно было отправить этот морфий в унитаз еще в гостинице, в своем номере, но Лена вспомнила о нем только когда выскочила из гостиницы и полезла в сумочку за сигаретами. Поэтому в течение всего этого часа Лена пыталась выяснить, есть за ней слежка или нет и, по законам детективных романов, то вдруг посреди улицы резко сворачивала назад, то кружила по магазинам, то, проехав остановку на троллейбусе, вдруг спешно выскакивала на улицу, а то просто сидела на Пушкинской площади, наблюдая за окружающими.

Никакой слежки она за собой не обнаружила и, успокаиваясь, решила посоветоваться с Новиковым – как ей быть? Может быть, он вместо нее подъедет к Вите на квартиру и предупредит об опасности? В 12. 30 Лена взбежала по ступенькам Главтелеграфа на улице Горького и прошла налево, в зал междугородних разговоров. Здесь возле третьей кабины и должен стоять Новиков – живой и нагловатый, как все массажисты. Да вот и он. Но что это? Увидев Лену издали, Новиков вдруг двинулся к выходу и, проходя мимо Лены и не глядя на нее, сказал в сторону: «На тебе глаз, атас!». Не останавливаясь, Лена подошла к стойке и, почти теряя сознание, спросила у дежурной, можно ли ей позвонить в Котлас. «Шестнадцатая кабина, по автоматике прямая связь», – сказала дежурная. Но Лена в Котлас звонить не стала, что она может сказать сейчас отцу, а, чувствуя себя на грани обморока, вышла на улицу.

Боже мой, что же ей делать? Чувствуя, что она сейчас разревется просто здесь, на улице, Лена вошла в общественный туалет. Здесь, в женском туалете в Проезде Художественного театра, шла обычная мелкая спекуляция импортной косметикой и противозачаточными пилюлями. И это Лену чуть успокоило. Эти девицы спокойно стоят тут и предлагают карандаш для век и прочую польскую и французскую косметику и никто их не арестовывает. Значит, тут-то хоть милиции нет, а те, кто следят за ней, остались, видимо, снаружи. Лена стала в очередь к кабинкам. За ней, тяжело дыша, заняла очередь толстая астматичка с двумя авоськами, полными мороженных кур и докторской колбасы – явно три часа стояла за ними в очереди у Елисеева, а следом за ней в туалет прибежала какая-то хипушница и, ни на кого не глядя, привычно ринулась к какой-то спекулянтке и громко, не стесняясь, спросила: «Гондоны есть с усиками? Только быстро! Меня клиент ждет!».