Пока не устану жить - Мария Архангельская

— Госпожа Голино, умоляю! Что с ним?

— Он жив, — лаконично отозвалась врач.

— Он выживет?

— Да.

— Я могу с ним увидеться?

— Не сейчас. Он всё равно без сознания.

— Но…

— Позже, — отрезала госпожа Голино. — Идёмте, Александра.

Она действительно отвела меня к нашему домику. Никого из моих соседок там не было, и потому никто не докучал мне расспросами, где я провела две последние ночи. Я не особо огорчилась по этому поводу, поскольку ещё не решила, стоит ли говорить правду, а если не стоит, то что врать. Допрос мне всё равно придётся выдержать, но пусть это будет попозже, когда у меня в голове немного прояснится.

Весь день я проспала и выбралась из дома лишь к ужину. Катя, как я и думала, стоило ей увидеть меня в столовой, тут же забросала меня вопросами, и когда я сказала, что дежурила в больнице, заинтересовалась ещё больше, да и Наталья, хоть и делала вид, будто ей всё это неинтересно, жадно прислушивалась. Как оказалось, Школа прямо-таки бурлила от слухов. Все уже знали, что оборотень напал на одного из студентов, но подробности известны не были. Все наставники провели со своими учениками воспитательные беседы на тему: «Что делать, если поблизости окажется оборотень, вампир, или ещё кто-нибудь опасный». Я подтвердила, что пострадавшим был наш сосед, но того, что сообщила мне госпожа Голино, говорить не стала. Разумеется, девушки поняли, что я что-то скрываю.

— Это ты на дежурстве так устала? — подозрительно спросила Катя.

— Угу.

— И чем же ты там занималась?

— А чем обычно занимаются на дежурстве?

— А с каких это пор дежурства там по двое суток? — подхватила эстафету Наталья.

— Не двое, меньше.

— Не важно. Не увиливай.

— Да ты прямо прокурор!

— Саша, — сказала Катя, — да посмотри в зеркало, ты всё ещё зелёная. Ясно же, ты не просто сидела рядом с ним. Что ты там делала?

— Ничего.

Они спрашивали ещё, но я встала как скала, отказываясь давать какие-либо разъяснения. Возможно, не было бы ничего плохого, расскажи я правду, но у меня язык не поворачивался говорить о Кристиане. Они ещё не знают, во что он превратился. Дай бог, чтоб и не узнали.

В конце концов они обиделись и отстали. Не скажу, что их обида доставила мне удовольствие, но облегчение от того, что больше не нужно ничего объяснять, было сильнее. Вернувшись в нашу комнату, я снова завалилась спать, с благодарностью подумав о тех, кто дал мне возможность выспаться и отдышаться после моего подвига.

9. ЗАПРЕТНАЯ СИЛА

— Добрый день, Кристиан.

Ответом мне было гордое молчание. Очнувшись, Кристиан предпочитал отмалчиваться, отвечая только на вопросы врачей, да и то сквозь зубы. Меня он вообще игнорировал, не удостаивая не только слова, но и взгляда.

Вздохнув, я поставила поднос на столик у кровати и оглядела палату. Всё в ней было по-прежнему, только на столике красовался большой букет красных роз, присланных Люси. К стеклянной вазе была прислонена открытка с написанным на ней от руки одним словом: «Выздоравливай!» Сама девушка в палате не появлялась, так как Кристиан упорно отказывался с ней видеться. Пытался он отказаться и от моих услуг, но тут уж врачи проявили твёрдость. Я была одной из немногих, кто доподлинно знал, что с ним произошло, и потому мне вменили в обязанность уход за ним. Хотя я бы совсем не огорчилась, если б требования Кристиана были выполнены. Общаться с ним, если это можно назвать общением, было очень тяжело.

— Кристиан, вам надо поесть. Если вам ещё трудно, я помогу.

Молчание. Я подавила вздох и поглядела в окно, за которым сбрасывал последние листья больничный садик. Первое время мне было жаль Кристиана чуть не до слёз, и раздражение от его поведения лишь чуть шевелилось в моей душе, причём я тут же старалась его подавить, напоминая себе, что нехорошо злиться на больного человека. Но постепенно жалости во мне становилось всё меньше, а раздражения всё больше.

— Как, оказывается, приятно быть больным и несчастным, — сказала я, обращаясь к окну.

Было по-прежнему тихо, ни шороха, ни скрипа, но я спиной почувствовала, как он быстро взглянул на меня и тут же вновь уставился в потолок.

— Лежите себе, смакуйте своё несчастье, пока вокруг вас все прыгают. Можно третировать любящую вас женщину, можно хамить врачам, можно делать вид, будто вы ослепли и оглохли, и ничего вам за это не будет. Полная безнаказанность. Это то, о чём вы всегда мечтали, верно? Ну, как же, как же, ведь вы теперь весь из себя такой судьбой обиженный! Зачем учиться жить по-новому, зачем искать своё место в жизни? Куда проще и приятнее тихо жалеть себя, любимого. И заставлять жалеть других.

— Да что вы об этом знаете, — сквозь зубы процедил Кристиан у меня за спиной.

Я обернулась к нему:

— Ага, значит, говорить вы всё-таки не разучились. Что ж, это радует. Может, вам всё же есть что мне сказать? Я вас внимательно слушаю.

— Да, мне есть что вам сказать, — тихо и хрипло заговорил Кристиан, но его голос постепенно становился всё громче. — Какого дьявола вы вообще влезли в это дело? Кто вас просил, спасательница чёртова? И вы что, ждёте, что я буду вас благодарить? Не дождётесь! Благодетельница нашлась! Да мне это ваше… благодеяние вот где! Ну что вы ко мне привязались, будто вам не всё равно, буду я жив или нет?!

— Это всё? — я сложила руки на груди. — Или хотите продолжить? Мне интересно.

— Ах ты…

Дальнейший монолог Кристиана, занявший минуты полторы, я поняла едва ли на треть. Уразумела лишь, что в нём содержалась весьма нелестная оценка моих умственных способностей, равно как и нравственности. Впрочем, я не особо и вслушивалась, понимая, что надо дать ему возможность выговориться, а меня он сейчас просто не услышит. Поэтому я молчала, глядя ему в лицо. Оно заметно осунулось, и обведённые тёмными кругами глаза казались неправдоподобно большими. И всё же он выглядел неплохо, во всяком случае, куда лучше, чем ещё два дня назад, видимо, пресловутая ускоренная регенерация оборотней начала действовать. Он уже мог полусидеть, опираясь на подушки, и сейчас в упор смотрел на меня, а его серые глаза в процессе монолога медленно наливались волчьей желтизной.

До сих пор я не видела в нём столь ярких проявлений его новообретённого оборотничества. Я чувствовала, что в нём, в его чувствах и разуме, появилось что-то волчье, какая-то скрытая за внешней безучастностью постоянная хищная настороженность, но она была едва заметной, этакая еле видимая прожилка в ауре. И вот теперь эта прожилка наливалась силой и цветом, как вена кровью, и я представила себе, как это будет выглядеть в полнолуние. Когда невидимая глазу «кровь» заструится в ней с такой силой, что это приведёт к изменению всей сущности Кристиана.