«Я понял жизни цель» (проза, стихотворения, поэмы, переводы) - Борис Пастернак

1956

ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА

Три месяца тому назад,Лишь только первые метелиНа наш незащищенный садС остервененьем налетели,

Прикинул тотчас я в уме,Что я укроюсь, как затворник,И что стихами о зимеПополню свой весенний сборник.

Но навалились пустякиГорой, как снежные завалы.Зима, расчетам вопреки,Наполовину миновала.

Тогда я понял, почемуОна во время снегопада,Снежинками пронзала тьму,Заглядывала в дом из сада.

Она шептала мне: «Спеши!» —Губами, белыми от стужи,А я чинил карандаши,Отшучиваясь неуклюже.

Пока под лампой у стола,Я медлил зимним утром ранним,Зима явилась и ушлаНепонятым напоминаньем.

1957

СНЕГ ИДЕТ

Снег идет, снег идет.К белым звездочкам в буранеТянутся цветы гераниЗа оконный переплет.

Снег идет, и все в смятеньи,Все пускается в полет, —Черной лестницы ступени,Перекрестка поворот.

Снег идет, снег идет,Словно падают не хлопья,А в заплатанном салопеСходит с неба небосвод.

Словно с видом чудака,С верхней лестничной площадки,Крадучись, играя в прятки,Сходит небо с чердака.

Потому что жизнь не ждет.Не оглянешься – и святки.Только промежуток краткий,Смотришь, там и новый год.

Снег идет, густой-густой.В ногу с ним, стопами теми,В том же темпе, с ленью тойИли с той же быстротой,Может быть, проходит время?Может быть, за годом годСледуют, как снег идетИли как слова в поэме?

Снег идет, снег идет,Снег идет, и все в смятеньи:Убеленный пешеход,Удивленные растенья,Перекрестка поворот.

1957

ВАКХАНАЛИЯ

Город. Зимнее небо.Тьма. Пролеты ворот.У Бориса и ГлебаСвет, и служба идет.

Лбы молящихся, ризыИ старух шушуныСвечек пламенем снизуСлабо озарены.

А на улице вьюгаВсе смешала в одно,И пробиться друг к другуНикому не дано.

В завываньи буранаПотонули: тюрьма,Экскаваторы, краны,Новостройки, дома,

Клочья репертуараНа афишном столбеИ деревья бульвараВ серебристой резьбе.

И великой эпохиСлед на каждом шагу —В толчее, в суматохе,В метках шин на снегу,

В ломке взглядов, – симптомахВековых перемен, —В наших добрых знакомых,В тучах мачт и антенн,

На фасадах, в костюмах,В простоте без прикрас,В разговорах и думах,Умиляющих нас.

И в значеньи двоякомЖизни, бедной на взгляд,Но великой под знакомПонесенных утрат.

«Зимы», «зисы» и «татры»,Сдвинув полосы фар,Подъезжают к театруИ слепят тротуар.

Затерявшись в метели,Перекупщики местОсаждают без целиТеатральный подъезд.

Все идут вереницей,Как сквозь строй алебард,Торопясь протесниться,На «Марию Стюарт».

Молодежь по запискеДобывает билетИ великой артисткеШлет горячий привет.

За дверьми еще драка,А уж средь темнотыВырастают из мракаДекораций холсты.

Словно выбежав с танцевИ покинув их круг,Королева шотландцевПоявляется вдруг.

Все в ней жизнь, все свобода,И в груди колотье,И тюремные сводыНе сломили ее.

Стрекозою такоюРодила ее матьРанить сердце мужское,Женской лаской пленять.

И за это, быть может,Как огонь горяча,Дочка голову сложитПод рукой палача.

В юбке пепельно-сизойСела с краю за стол.Рампа яркая снизуЛьет ей свет на подол.

Нипочем вертихвосткеПохождений угар,И стихи, и подмостки,И Париж, и Ронсар.

К смерти приговоренной,Что ей пища и кров,Рвы, форты, бастионы,Пламя рефлекторов?

Но конец героиниДо скончанья временБудет славой отнынеИ молвой окружен.

То же бешенство риска,Та же радость и больСлили роль и артистку,И артистку и роль.

Словно буйство премьершиЧерез столько вековПомогает умершейУбежать из оков.

Сколько надо отваги,Чтоб играть на века,Как играют овраги,Как играет река.

Как играют алмазы,Как играет вино,Как играть без отказаИногда суждено.

Как игралось подросткуНа народе простомВ белом платье в полоскуИ с косою жгутом.

И опять мы в метели,А она все метет,И в церковном приделеСвет, и служба идет.

Где-то зимнее небо,Проходные дворы,И окно ширпотребаПод горой мишуры.

Где-то пир, где-то пьянка,Именинный кутеж.Мехом вверх, наизнанкуСвален ворох одежд.

Двери с лестницы в сени,Смех и мнений обмен.Три корзины сирени.Ледяной цикламен.

По соседству в столовойЗелень, горы икры,В сервировке лиловойСемга, сельди, сыры.

И хрустенье салфеток,И приправ острота,И вино всех расцветок,И всех водок сорта.

И под говор стоустыйЛюстра топит в лучахПлечи, спины и бюстыИ сережки в ушах.

И смертельней картечиЭти линии рта,Этих рук бессердечье,Этих губ доброта.

И на эти-то диваГлядя, как маниак,Кто-то пьет молчаливоДо рассвета коньяк.

Уж над ним межеумкиПроливают слезу.На шестнадцатой рюмкеНи в одном он глазу.

За собою упрочивПраво зваться немым,Он средь женщин находчив,Средь мужчин – нелюдим.

В третий раз разведенец,И, дожив до седин,Жизнь своих современницОправдал он один.

Дар подруг и товарокОн пустил в оборотИ вернул им в подарокЦелый мир в свой черед.

Но для первой же юбкиОн порвет повода,И какие поступкиСовершит он тогда!

Средь гостей танцовщицаПомирает с тоски.Он с ней рядом садится,Это ведь двойники.

Эта тоже открытоМожет лечь на ураКоролевой без свитыПод удар топора.

И свою королевуОн на лестничный ходОт печей перегреваОсвежиться ведет.

Хорошо хризантемеСтыть на стуже в цвету.Но назад уже время —В духоту, в тесноту.

С табаком в чайных чашкахВесь в окурках буфет.Стол в конфетных бумажках.Наступает рассвет.

И своей балерине,Перетянутой так,Точно стан на пружине,Он шнурует башмак.

Между ними особыйРаспорядок с утра,И теперь они обаТочно брат и сестра.

Перед нею в гостинойНе встает он с колен.На дела их картиныСмотрят строго со стен.

Впрочем, что им, бесстыжим,Жалость, совесть и страхПред живым чернокнижьемВ их горячих руках?

Море им по колено,И в безумьи своемИм дороже вселеннойМиг короткий вдвоем.

Цветы ночные утром спят,Не прошибает их поливка,Хоть выкати на них ушат.В ушах у них два-три обрывкаТого, что тридцать раз подрядПел телефонный аппарат.Так спят цветы садовых грядВ плену своих ночных фантазий.Они не помнят безобразья,Творившегося час назад.Состав земли не знает грязи,Все очищает аромат,Который льет без всякой связиДесяток роз в стеклянной вазе.Прошло ночное торжество.Забыты шутки и проделки.На кухне вымыты тарелки.Никто не помнит ничего.

1957