Поэтому птица в неволе поет - Майя Анджелу

Дядя Вилли опустил «Альманах» на разведенные колени.

– Вам тут в любое время рады, брат Тейлор, в любое время, вот только ночь ныне ненастная. Вот тут сказано, – он постучал больной рукой по «Альманаху», – что двенадцатого ноября на Стэмпс придет с востока буря. Непогода нынче.

Мистер Тейлор сидел точно в той же позе, которую занял, войдя: как человек, который так сильно замерз, что ему не пошевелиться даже ради того чтобы придвинуться к огню. Он согнул шею, красные отсветы играли на гладкой коже лысой головы. А вот глаза его поразили меня своей необычайной притягательностью. Глубоко посаженные, они затмевали все остальные черты лица своей круглотой – казалось, они обведены темным карандашом и придают ему сходство с совой. Почувствовав на себе мой пристальный взгляд, мистер Тейлор разве что слегка повернул голову, а вот зрачки сдвинулись и остановились на мне. Если бы во взгляде его я прочитала презрение, или покровительственность, или любое другое вульгарное чувство, которое взрослые позволяют себе по отношению к детям, я бы тут же снова уткнулась в книгу, однако в глазах его была водянистая пустота – пустота, выносить которую было невозможно. Я увидела гладкость стекла – раньше мне она попадалась только на новеньких стеклянных шариках или на бутылочном горлышке, вмерзшем в лед. Взгляд его сместился так стремительно, что мне почти удалось вообразить себе, что я на самом деле вообразила эти переглядки.

– Но, как я уже сказал, тут вам в любое время рады. Под нашей крышей всем места хватит.

Дядя Вилли, похоже, не замечал, что мистер Тейлор пропускает его слова мимо ушей. Мамуля принесла суп, сняла чайник с подогревателя, поставила на его место дымящуюся кастрюлю. Дядя Вилли продолжил:

– Мамуля, я сказал брату Тейлору, что у нас ему всегда рады.

Мамуля откликнулась:

– Верно, брат Тейлор. Нечего вам сидеть в пустом доме и жалеть себя. Господь дал – Господь взял.

Не знаю, что подействовало: присутствие Мамули или бульканье супа на плите, – но мистер Тейлор явно взбодрился. Передернул плечами, будто сбрасывая назойливую руку, попробовал улыбнуться – но не вышло.

– Сестра Хендерсон, я очень ценю… в смысле, прямо и не знаю, что бы я делал, если бы не все… в смысле, вы и не представляете, что это для меня значит, что я могу… в смысле, я очень вам признателен.

В каждой паузе голова его ныряла на грудь, как у черепахи, которая высовывается из панциря, а глаза так и не двигались.

Мамуля, которая всегда смущалась, если при ней проявляли чувства, не имевшие под собой религиозной подоплеки, велела мне идти за ней – принести тарелки и хлеб. Она несла еду, я шла следом с керосиновой лампой. Новый источник света сделал очертания комнаты отчетливее, жестче. Бейли все еще сидел, склонившись над книгой, – этакий чернокожий гномик-горбунок. Палец бежал вперед глаз по странице. Дядя Вилли и мистер Тейлор застыли, будто картинка из книги по истории американских негров.

– Ну, кушайте, брат Тейлор. – Мамуля заставила его взять тарелку с супом. – Вы, может, и не голодны, а подкрепиться надо.

В ее голосе звучала нежная заботливость здорового человека, который говорит с немощным, а простое утверждение показалось проникновенно-истинным.

– Я вам очень признателен.

Бейли вышел из задумчивости и пошел мыть руки.

– Вилли, скажи молитву.

Мамуля поставила на стол тарелку Бейли и наклонила голову. Пока звучала благодарственная молитва, Бейли стоял в дверях, всем своим видом демонстрируя послушание, но я-то знала, что мысли его – с Томом Сойером и Джимом, как и мои были бы с Джейн Эйр и мистером Рочестером, если бы не блеск глаз понурого старого мистера Тейлора.

Наш гость послушно проглотил несколько ложек супа, откусил полукруглый кусочек от ломтя хлеба, а потом поставил тарелку на пол. Его внимание привлек огонь в печурке – мы же шумно хлебали.

Заметив его задумчивость, Мамуля сказала:

– Негоже так-то убиваться, знаю, вы долго вместе прожили…

Дядя Вилли уточнил:

– Сорок лет.

– …но уж почти полгода тому, как она ушла и вкусила отдых… а вы главное – веруйте. Не посылает Он нам испытаний, которых мы не в силах выдержать.

Это утверждение явно воодушевило мистера Тейлора. Он снова взял тарелку, поковырял ложкой в густом супе.

Мамуля, заметив, что он откликается, продолжила:

– Сколько вы добрых лет прожили вместе. Есть за что Бога благодарить. Одно жалко – что детишек у вас не народилось.

Если бы голова у меня в тот момент была опущена, я просмотрела бы преображение мистера Тейлора. Перемена наступила не постепенно, а как мне показалось, мгновенно. Тарелка с глухим стуком опустилась на пол, а он всем телом, от самого пояса, подался к Мамуле. Но удивительнее всего выглядело его лицо. Казалось, все его бурое пространство потемнело, оживилось – под тонкой кожей взыграло внутреннее волнение. Рот приоткрылся, обнажая длинные зубы, – он казался темной комнатой, где стоит несколько белых стульев.

– Дети. – Он мячиком покатал слово в пустом рту. – Да, сэр, дети.

Бейли (и я) привыкли, что так обращаются к нам, и выжидательно подняли на него глаза.

– Она того и хочет. – Глаза жили своей жизнью, пытались вырваться из оков глазниц. – Так и сказала. Дети.

Воздух сделался густым, тяжелым. Как будто на крышу нашего дома поставили другой, побольше, и он незаметно вдавливал нас в землю.

Мамуля спросила самым своим любезным голосом:

– Кто и что сказал, брат Тейлор?

Ответ она знала. Мы все знали ответ.

– Флорида. – Его морщинистые ладошки сжимались в кулаки, распрямлялись, сжимались снова. – Как раз вчера вечером сказала.

Мы с Бейли переглянулись, я пододвинула стул к нему поближе.

– Сказала: «А надо мне ребеночка».

Он попытался своим и без того визгливым голосом изобразить, как ему казалось, женский – или как минимум голос своей жены, миз Флориды. Звук зигзагом молнии пролетел по комнате.

Дядя Вилли оторвался от еды и смотрел на мистера Тейлора с нескрываемой жалостью.

– Может, вам это приснилось, брат Тейлор. Бывают такие сны.

Мамуля решила его поддержать:

– Вот именно. Мне вон тут дети на днях читали одну штуку. Там говорилось, что, когда ложишься спать, тебе снится то самое, о чем ты все время думал.

Мистер Тейлор рывком распрямился.

– Это был не сон. Не было у меня сна ни в одном глазу, как вон сейчас.

Он разозлился, и от напряжения маска упорства на его лице сделалась еще заметнее.

– Сейчас расскажу, как оно было.

Господи, только истории про призраков нам не хватало. Я всей душой