Поэтому птица в неволе поет - Майя Анджелу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понятное дело, я верила в призраков, оборотней и «нечисть». Меня воспитывала ультрарелигиозная бабушка, негритянка с Юга; не вырасти я суеверной, это было бы ненормально.
Поход в кухню и обратно вряд ли занял больше двух минут, однако за это время я успела увязнуть в трясине на кладбищах, перешагнуть через пыльные надгробья и удрать от нескольких стай черных, как ночь, кошек.
Вернувшись в круг семьи, я про себя отметила, что устье докрасна раскаленной печки очень похоже на глаз циклопа.
– Тут я вспомнил, как оно было, когда мой папаша помер. Мы же с ним, как вы знаете, очень друг друга любили.
Мистера Тейлора и самого явно заворожил этот его мир загробной жути.
Я прервала поток его воспоминаний:
– Вот вилка, Мамуля.
Бейли лежал на боку за печкой, глаза у него блестели. Угрюмый интерес мистера Тейлора к собственной истории явно казался моему брату даже более захватывающим, чем само повествование.
Мамуля опустила руку мне на плечо и заметила:
– Ты чего-то дрожишь, сестра. Что случилось?
По коже все еще бежали мурашки от пережитого страха.
Дядя Вилли рассмеялся и заметил:
– Ей, наверное, страшно было идти в кухню!
Его визгливый смешок меня не обманул. Всех смутило это соприкосновение с неведомым.
– Нет уж, сэр, в жизни своей я ничего не видел так же отчетливо, как того ангелочка. – Челюсти мистера Тейлора механически перемалывали и без того разжеванный батат. – Так смеялся – будто в доме пожар. Вы как считаете, что бы это могло значить, сестра Хендерсон?
Мамуля откинулась на спинку своего кресла-качалки, на лице полуулыбка.
– Если вы, брат Тейлор, точно уверены, что вам это не приснилось…
– Ни в одном глазу у меня сна не было. – Он опять начинал сердиться. – Как вон сейчас.
– Тогда, наверное, это означает…
– Уж я-то пока еще сон от яви отличаю.
– …может, это означает: сестра Флорида хочет, чтобы вы поработали с детишками в церкви.
– Я вот Флориде вечно одну вещь повторял: никогда тебе и слова не дадут вставить.
– А может, она пыталась вам сказать…
– Я пока еще, знаете ли, в своем уме. Голова у меня такая же светлая, как…
– …что вам стоит поучительствовать в воскресной школе…
– …тридцать лет тому назад. И ежели я говорю, что не спал, когда увидел этого толстенького ангелочка, так уж все должны…
– В воскресной школе учителей не хватает. Господь свидетель, что это так.
– …верить в мои слова.
Они перекидывались фразами, точно мячиками для пинг-понга – те всякий раз пролетали над сеткой и оказывались на стороне соперника. Смысл их разговора утратился окончательно, осталась одна лишь пикировка. Обмен репликами принял упорядоченность группового танца, приобрел отрывистость, с каким хлопает по ветру выстиранное в понедельник белье: сперва к востоку, потом к западу, с одной целью – выбить из ткани всю сырость.
Через несколько секунд опьянение потусторонним прошло, будто и не бывало, и Мамуля принялась уговаривать мистера Тейлора взять в дом одного из мальчишек Дженкинсов – заодно поможет на ферме. Дядя Вилли клевал носом у огня, а Бейли унесся обратно в нестрашные приключения Гекльберри Финна. Комната изумительным образом переменилась. Тени, которые до того сгустились и удлинились над кроватью в углу, исчезли или преобразились в темные силуэты знакомых стульев и прочих предметов. Свет, метавшийся по потолку, присмирел, складывался уже не во львов, а в кроликов, не в оборотней, а в осликов.
Я постелила мистеру Тейлору матрас в комнате дяди Вилли и забралась к Мамуле под бочок: я впервые проведала, что она настолько добра и праведна, что может повелевать шкодливыми духами, как вот Иисус повелевал волнами. «И сделалась великая тишина».
23
Все дети в Стэмпсе прямо-таки дрожали от предвкушения. Переживали и некоторые взрослые, но что до молодежи, ее будто бы охватила выпускная эпидемия. И среднюю, и старшую школу в этом году заканчивали многолюдные классы. Даже те, кому до блаженного освобождения оставалось еще много лет, рады были помочь с подготовкой – как бы порепетировать. Ученики на год младше, которым предстояло вскоре занять стулья выпускников, по традиции обязаны были продемонстрировать свои организаторские таланты. Они вышагивали по школьному зданию и двору, командуя младшеклассниками. Ощущение власти было им в новинку, поэтому им случалось слишком раскомандоваться – тогда их просто переставали слушаться. В конце концов, будет и следующая четверть: шестикласснице не помешает понарошку обрести сестру в восьмом классе, а десятикласснику назвать двенадцатиклассника «братан». Надо всем царил дух взаимопонимания. При этом самое аристократическое сословие представляли собой выпускники. Подобно путешественникам, собравшимся в некие экзотические страны, они проявляли отменную забывчивость. Являлись в школу без учебников, тетрадей и даже карандашей. От добровольцев, готовых выдать им вещи на замену забытым, не было отбоя. Подношение принимали, то благодаря, то не благодаря расторопных тружеников, – на ритуалы, предшествующие выпуску, это никак не влияло. Даже учителя с уважением относились к притихшим, повзрослевшим старшеклассникам и говорили с ними если не как с равными, то как с людьми лишь немного ниже себя. После того как огласили результаты экзаменов и выставили оценки, одноклассники – они вели себя почти как члены одной большой семьи – сразу же выяснили, кто закончил неплохо, кто отлично, кто те бедолаги, которые не аттестованы.
В отличие от школы для белых, Подготовительная школа округа Лафайет не имела роскошеств в виде лужайки, изгороди, теннисного корта или решеток, оплетенных плющом. Два ее здания (основное плюс старшие классы и кабинеты труда) стояли на неухоженном холме и вообще не были обнесены забором, который обозначал бы границы и отгораживал школу от соседних ферм. Слева от школьного здания находился большой пустырь, который по мере надобности превращали в бейсбольное поле или баскетбольную площадку. Ржавые кольца на шатких столбах составляли все спортивное оборудование; впрочем, у учителя физкультуры можно было взять на время бейсбольные биты и мячи – если бравший вызывал доверие, а площадка была свободна.
Вот по этому каменистому пустырю, на котором лишь кое-где росла хурма – деревья с раскидистыми кронами, – и шагали выпускники. Многие девочки держались за руки и уже не утруждали себя разговорами с младшеклассницами. Вид у них был слегка печальный – как будто эти старосветские края более не для них, их ждет нечто более высокое. Мальчики, напротив, вдруг сделались общительнее, любезнее. Явная перемена по сравнению с угрюмой
