Александровский cад - Алексей Пиманов

– Да ладно, чего такого? – искренне удивилась Танька, вновь высунув голову. Она быстро сбросила одеяло, вскочила и начала одеваться. – Я тут, между прочим, для тебя кое-что выяснила.

Лешке оставалось только вновь всплеснуть руками.

– Что?!

– По дороге расскажу… "

Когда они вышли из подъезда, уже вечерело. С наступлением темноты Кремль, как и вся Москва, должен был стать невидимым для самолетов противника. Нельзя было зажигать свет, если он мог проникнуть на улицу. Поэтому большинство окон, даже Первого корпуса, были завешаны одеялами. Когда Таня и Алексей проходили мимо Царь-колокола, со стороны Тайниц-кого сада появилась машина с маскировочной сеткой на фарах.

– Давно они это придумали? – спросил Лешка. Татьяна пожала плечами.

– Ты знаешь, не обращала внимания.

– Может, ты наконец скажешь, куда мы идем? Татьяна на ходу хитро посмотрела на Казарина.

– Знаешь, кто еще несколько дней назад работал секретарем у Панина? – спросила она, когда они свернули за угол Четырнадцатого корпуса.

– Кто?

– Вера Чугунова.

Лешка присвистнул от удивления.

– Не смотри ты на меня такими круглыми глазами, – рассмеялась Шапилина. – Ты мне напоминаешь Замурованного монаха.

Она подхватила Лешку под руку и потащила дальше.

– Так вот, она говорит, что в шкафу стояло старинное пресс-папье.

Алексей наморщил лоб:

– Пресс-папье?

– Пресс-папье.

– И больше ничего?

– Что ты пристал? Вот сам у нее сейчас и спросишь. Пройдя между Четырнадцатым и Сенатским корпусом почти до Кремлевской стены, они свернули налево, вошли в шестой подъезд, затем поднялись на второй этаж и оказались в приемной.

Не успели они открыть дверь, как вскочившая из-за своего стола Вера приложила палец к губам.

– Т-с-с.

– Чего расцыкалась? – осадила подругу Таня.

– Совещание, давайте быстрее.

Верка вытолкала друзей в коридор и прикрыла за собой дверь.

– У меня всего пять минут. Они скоро закончат. Она с иронией оглядела фигуры ребят:

– Я гляжу, вы наконец помирились?…

Таня и Леша счастливо переглянулись, не заметив тоски, промелькнувшей на лице школьной подруги.

– На свадьбу-то позовете? Таня бросилась ей на шею.

– Ну что ты такое говоришь?!

А Вера в этот момент, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: «Расскажи ему про пресс-папье», – быстро отвела глаза.

– Тебе это очень нужно? – медленно проговорила она. Лешка достал удостоверение.

– Рассказывай. Нужно. Вера пожала плечиками.

– А что рассказывать-то?

Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.

– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…

Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.

– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.

Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:

– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?

Вера замялась.

– Нет. Мне позвонили утром и говорят: «С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже». И все.

Верка кивнула на подругу.

– Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, в жизни бы не вспомнила…

Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…

На улице накрапывал дождь.

– Странно, – задумчиво сказала Танька.

– Чего тебе странно? – не понял Казарин.

– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.

У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?

– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.

Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.

– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.

– Двориками, так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.

Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок, за Пушкинский музей. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как где-то за углом послышался звон разбитого стекла и женские крики. Лешка на мгновение замер и тут же бросился в сторону, откуда доносился шум.

Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:

– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию. Она даже попыталась схватить одного из грабителей за край телогрейки, но тот ударил ее ногой.

– Заткнись, стерва!…

Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.

– Кишки выпущу!

Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед ним возник какой-то долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко подался вперед и ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за переломанный нос. Но в этот момент второй мародер набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и здоровым – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем – в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать. Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им в воздухе:

– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!

– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.

Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и продолжала возбужденно вздрагивать. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.