Детдом - Екатерина Мурашова

– Что за вопрос? Как я могу его забыть, если вот уже почти месяц регулярно вижусь с ним и с Каем?

– Я не про то… Ты все понимаешь и хочешь меня обмануть. Скажи мне, Анджа! Мне важно знать, потому что я сама… я сама не могу…

– Что еще случилось, Светка? Чего ты не можешь? Ты все-таки рассталась с Леонидом, да? Израэль Наумович заболел? Что?

– Анджа, Роман умирает, – почти спокойно сказала Света и отложила наполовину съеденный бутерброд.

– Та-ак, – сказала Анжелика. – Жаль, конечно. Как любого человека. Но ты-то тут причем?

Роман был первой любовью и первым мужем Светы, а также родным отцом Насти Зоннершайн. Когда-то он был весьма талантливым художником, но пьянство и прочие излишества уже довольно давно превратили его в руины во всех смыслах, включая творческий.

– Как это я – причем? – удивилась Света.

– А так, – Анжелика сняла со светкиного бутерброда кусочек копченой колбасы, держа двумя пальцами, посмотрела его на свет, медленно положила колбасу на язык и пояснила свою мысль. – Ты его полюбила, а он бросил жену с дочкой и тебя, девчонку, из семьи увел в свой богемный свинятник. Жена после этого свихнулась окончательно, а девочка осталась фактически сиротой при живых родителях. Ладно. Ты с ним жила столько лет, и он тобой только что кисти свои не вытирал. Вспомни, как зубы тебе выбил, если другое забыла. Ты все прощала, потому что любила. Ладно. Потом ты уже без него растила его дочь от первой жены, и лиха с ней повидала, не дай бог каждому. Ладно. Но что же теперь-то? Неужели ты полагаешь, что все еще что-то ему должна?

– Нет. Ничего я никому не должна, – твердо сказала Света.

– Слава богу, что ты это понимаешь.

– Я просто не могу, ты понимаешь, Анджа, не могу совсем! Он ничего у меня не требует и не просит, он мне теперь наоборот говорит: уходи. А сам просто сидит на дне ямы и смотрит глазами больной собаки. Такой большой, седой, лохматый пес. Когда-то все любили его, играли с ним, заставляли его кувыркаться, приносить палку. И он всех любил, ему нравилось развлекать людей, доставлять им удовольствие своими штуками. А теперь он состарился, заболел, глаза не видят, лапы не ходят и его выбросили на помойку подыхать… И он там лежит, голодный, положив голову на лапы, и все понимает, и не осуждает никого… Он ведь даже трезвый теперь, напиться не может, потому что у него печень…

Анжелика закусила губу и отвернулась.

– То есть, если я правильно поняла, Роман, как и положено нормальному алкоголику, умирает от цирроза? – ровным голосом спросила она.

– Анджа, не притворяйся! – укоризненно грозя пальцем, сказала Светка. – Ты не умеешь притворяться, я тебя слишком давно знаю. Ты сама не такая, но хочешь, чтобы я была такой… Я все-о ви-ижу…

Анжелика встала, отошла к окну, задумалась, глядя на улицу. «Хорошо умирать весной», – пришла откуда-то абсурдная мысль. Анжелика согласно качнула головой.

– Хорошо, Светка, – сказала она. – Я понимаю. Роман, каким бы он ни был, – самая большая любовь твоей жизни. Ты не можешь в последний час оставить его без помощи и поддержки. Значит, поддержи его. Навещай его, лечи, утешай, говори ему о своей любви. Читай ему вслух, рассказывай об успехах его дочери. Найми ему сиделку или положи его в платную клинику с хорошим уходом. Денег возьми у Настены, ей все равно тратить пока некуда. Когда он скончается, похоронишь его по высшему разряду, позовешь всех его богемных приятелей, кто еще жив, напоишь их до положения риз, а потом поставишь на могиле Романа шикарный памятник из розового мрамора…

– «Но», Анджа, что – «но»? Говори скорее!

– Да, ты правильно поняла. Есть – «но». Одно, но очень большое. Не смей еще раз ломать свою жизнь ему в угоду! Не смей рвать с Леонидом и обрекать его на такую же одинокую собачью старость! У Леонида сейчас просто уже не хватит сил начать все сначала и, если ты его бросишь, он останется совсем один. Он ни в чем перед тобой не провинился. Он дал тебе все, что у него было, он принял в нагрузку с тобой безумного подростка Анастасию, он любил тебя пусть не страстно, но бережно, так, как никогда не любил Роман! Пусть Роман уйдет с миром, это гуманно и справедливо. Но ты и Леонид – вы должны продолжать жить вместе…

– Я не хочу ему врать!

– Леонид прощал тебе многое, простит и это.

– Я никогда не изменяла Леониду, и ты это знаешь! – крикнула Светка, сорвала пробку с ею же принесенной бутылки коллекционного вина, и отхлебнула прямо из горла.

– И дальше не изменишь, – цинично усмехнулась Анджа. – Вряд ли алкоголик, умирающий от цирроза печени, еще на что-то такое способен. Так что с этой стороны все в порядке…

– Я не могу…

– Можешь. На твой век достаточно резких движений, Светка. Сиди и не чирикай.

– Почему ты думаешь, что тебе позволено решать…

– Не думаю, а знаю, – спокойно сказала Анжелика. – Потому что ты за этим ко мне и пришла. Чтобы я решила. За тебя и за себя. Сама ты просто устала решать, выдохлась, можно сказать… И вот, я решила. Я дарю тебе спокойную старость, Светка, спокойную, безмятежную старость со спокойной совестью, с внуками и Леонидом… В сущности, ты ее вполне заслужила…

Света со стуком уронила голову на стол и хрипло зарыдала. Анжелика осторожно отодвинула подальше от нее тарелки с закусками и бокалы, потом присела на тахту, сложила руки на коленях и уставилась пустым взглядом куда-то в пространство.

Старая квартира вдруг ожила молодыми голосами. Настя Зоннершайн, неожиданно оживленная и сверкающая зелеными раскосыми глазами, теряя на ходу тапки, бродила по всем комнатам и подсобным помещениям в сопровождении почтительного эскорта, состоящего из Егора, Жени, Ольги и трех соседей.

– Вот здесь надо лампы дневного света с декоративными кожухами и можно сделать зимний сад, – показывала Настя на кухонный тупичок с окном, заваленный какими-то ящиками, треснутыми абажурами и старыми детскими колясками. – Потолки высокие, поэтому правильно будет – лианы. Здесь – темно, значит, надо решать в светлых тонах. Сюда зеркало, чтобы то отражалось, не пропадал свет, и обои какие-нибудь флористические, но не яркие, а пастель, как будто бы это – тень тех, настоящих, плюс в зеркале отражается…

Ольга слушала дизайнера с интересом, но ничего не понимала. Егор с Женей восхищенно смотрели на вздымающуюся от творческого энтузиазма грудь Насти. Пожилые соседи с некоторой оторопью пытались представить себе свою коммунальную кухню в пастельных тонах, а также в зеркалах и лианах, отражающихся друг в друге.

Ира обустраивала стол, накрытый в самой большой комнате и не принимала в этом деле ничьей помощи, кроме помощи Владимира.

– Сразу видно, дисциплинированный молодой человек, и с понятием, – объяснила она Анжелике. – Знает, где что в квартире лежит, что с чем сочетается, не путает куда вилку, куда нож… А уж вежливый-то… Знаешь, Анджа, я тут подумала, – добавила она шепотом. – если в детдомах теперь так детей воспитывают, так не сдать ли туда половину тех, которые нынче по улицам бегают, и кроме матерных, иных слов не знают?