Рассказы и сказки - Ицхок-Лейбуш Перец

я! Она, бедняжка, плакала, не хотела его, он слишком груб, прост для нее. Но ведь ученый не женится на прислуге, да еще при тридцати рублях приданого! Я благодарила бога и за это — портной так портной! Что ж, он пожил с ней год, отнял деньги, здоровье, последние силы и бежал… Он оставил ее нагой и босой… с больными легкими! Она харкает кровыо! Это уже тень, а не человек… Она ласкается ко мне, как маленький ребенок, ложится возле, как овечка… и целые ночи плачет. И знаешь ты, на кого она плачется?

— На мужа своего, конечно, да сотрется память о нем!

— Нет, Ханэ, на меня, она плачется на меня! Я ее сделала несчастной! Слезы ее падают мне на сердце, как расплавленный свинец, они отравляют меня, эти слезы…

Она опять замолкает, едва перехватывает дыхание.

— Итак?

— Итак? Тогда я себе сказала: довольно! Пусть уж моя третья дочь живет, как ей хочется… Она работает на фабрике, работает шестнадцать часов в сутки, и едва зарабатывает на сухой хлеб… Ей хочется леденцов, пусть ест их! Ей хочется смеяться, баловаться, целоваться, — пусть! Ты слышишь, Ханэ, пусть! Я ей лакомств дать не могу, мужа подавно… чтобы и она превратилась в выжатый лимон? — нет, не хочу доводить до чахотки, нет, нет! Пусть хоть эта дочь не ненавидит меня, не плачется на меня!..

— Но, Груиэ, — кричит Ханэ в испуге, — что скажут люди?

— Пусть у людей будет прежде всего сострадание к бедным сиротам, пусть не помыкают ими, как ослами, задаром! Пусть у людей будут человеческие сердца, и пусть не сосут они из бедняка последние соки, не превращают его в выжатый лимон…

— А бог, бог, да будет благословенно его имя!

Грунэ подымается и кричит, точно желает, чтоб ее услышал бог в небесах:

— Богу нужно было раньше позаботиться о тех, о старших…

Тяжелая тишина. Обе, тяжело дыша, стоят друг против друга. Глаза у них мечут молнии.

— Грунэ! — кричит, наконец, Ханэ. — Бог… тебя бог накажет!..

— Не меня, не дочерей моих! Бог справедлив, он накажет кого-то другого!.. другого!

Семь лет изобилия

(Из народных сказаний)

1915

Перевод с еврейского Е. Дымшиц.

Вот повесть о том, что свершилось в Турбине.

Жил некогда в Турбине носильщик по имени Товий, и был он страшно беден. Как-то раз, в четверг это было, стоял он на базаре, подоткнув по обыкновению полы своего кафтана под веревку, и выглядывал, не придет ли откуда помощь, не удастся ли ему сегодня заработать на субботу. А в лавках, как нарочно, ни души: никто не выйдет, не войдет. Не видно покупателей, некому снести покупки. И поднял тогда Товий взоры свои к небу, молча стал молить всевышнего не дать ему печальной субботы; чтобы жена его Соре и детки его не голодали хотя бы в субботу.

И вот, едва он помолился, слышит — вдруг кто-то тянет его за полу.

Обернулся: перед ним немец; одет он в охотничье платье, перо на шляпе, зеленая оторочка на куртке. И сказал ему немец:

— Послушай, Товий, суждены тебе семь лет изобилия, семь лет счастья, удачи и богатства. Коль пожелаешь, еще сегодня воссияет звезда твоего счастья, и раньше чем взойдет солнце, что над головой твоею, ты сможешь откупить Турбин со всеми его окрестностями. Но по истечении семи лет ты станешь вновь бедняком, каким был. Если же ты пожелаешь, эти семь лет изобилия наступят лишь под конец твоей жизни, и тогда ты уйдешь из мира сего самым богатым человеком.

Был это, как потом оказалось, Илия пророк, выдававший себя, по своему обыкновению, за чужеземца. Товий же подумал тогда, что это простой колдун, и ответил ему:

— Милый мой немец, оставь меня в покое! Не про тебя будь сказано, я очень беден; нечем мне справить субботу и нечем мне заплатить за советы и труды твои.

Когда ж немец, не отступая от него, повторил эти слова и раз, и другой, и третий, Товию запали те слова, и он ответил:

— Знаешь что, милый немец, если уж ты действительно заботишься обо мне, а не насмехаешься, если ты и взаправду ждешь моего согласия, то я тебе вот что скажу, обычай мой таков: о всяком деле советоваться с женой. Без ее согласия я не могу тебе дать окончательного ответа.

Тут немец сказал Товию, что советоваться с женою дело хорошее, и предложил ему пойти потолковать с Соре, — он подождет.

Товий еще раз огляделся — нет, заработка не видно. И решил он тогда: терять ему тут нечего, можно и домой сходить. Оправил полы кафтана и зашагал к полю, за город, где жил он в глиняной мазанке.

Дело было летом. Соре, увидев мужа в открытую дверь, обрадованная, выбежала ему навстречу: она думала, что Товий уже кое-что заработал на субботу.

Но Товий сказал:

— Нет, Соре! Господь, да будет благословенно имя его, еще не послал мне заработка. Но ко мне явился какой-то немец.

И Товий передал Соре слова немца: суждены, мол, нам семь лет изобилия, и от нас зависит, когда изведать счастья, сейчас или перед смертью.

Соре, не долго думая, ответила ему:

— Иди, дорогой муженек, и скажи немцу, что желаешь наступления семи лет изобилия сейчас же.

— Почему, Соре? — спросил изумленный Товий. — После этих семи лет мы ведь снова обеднеем, а обедневшему жить хуже, нежели рожденному в нищете.

Тогда Соре ответила:

— Не заботься, друг мой, о завтрашнем дне. Бери сейчас, что дают, и произнеси при этом: "Благословен господь каждодневно". Ведь нужно платить за обучение детей в хедере. Их, бедных, прогнали домой. Вон смотри: бездельничают, играют в песке.

Этого Товию было достаточно; он побежал к немцу с ответом: да, он желает немедленного наступления семи лет изобилия.

И сказал ему немец:

— Подумай-ка, Товий, теперь ты здоров и силен, можешь заработать, иной раз больше, иной раз меньше… Но как будет, когда ты состаришься, обеднеешь и не станет у тебя сил?

Товий ответил:

— Послушай-ка, немец! Жена моя Соре желает наступления изобилия сейчас же. Во-первых, она говорит: "Благословен господь каждодневно", и нечего заботиться о завтрашнем дне. А во-вторых, детей ведь из хедера прогнали.

— Что ж, если так, — сказал помечу — возвратись домой. Раньше, чем вступишь на порог сноего дома, ты разбогатеешь!..

Товию хотелось расспросить, что будет потом, по истечении семи лет, но немец уже исчез.

Товий отправился домой. А жил он, как было сказано, за городом, в поле. Вот,