Предатель - Алексей Макеев

– Лева! Ты на зимовку собрался?

– Будешь издеваться, так вообще никуда не поеду, – пригрозил Гуров.

– А вот те фигушки! – рассмеялся Стас. – Куда-нибудь ты да поедешь! Только согласись, что уж лучше со мной в деревню, чем с ОМОНом в больницу. Ну, двинули, что ли?

Попытку Льва Ивановича поехать следом за Крячко на своей машине тот погасил в зародыше:

– Лева! Ты сейчас в таком состоянии, что пускать тебя за руль нельзя. И, если ты не думаешь о собственной безопасности, то хоть окружающих пожалей!

В результате они поехали на машине Стаса с ним же за рулем. Зная, что Гуров ненавидит все эти радиохохмочки, Крячко приемник не включал, и ехали они в полной тишине, тем более что Лев Иванович сразу же опустил спинку сиденья и, устроившись поудобнее, безучастно смотрел в окно, а потом и задремал.

В деревню они приехали уже к вечеру. Этот небольшой запущенный дом Стас купил когда-то почти за бесценок. Сначала он был деревянным, но потом Крячко нанял рабочих, которые обложили его кирпичом, поменяли сгнившие рамы и ставни, перебрали полы, подправили печь – словом, привели в порядок, и в нем стало можно жить. Но сам Стас бывал там исключительно по выходным, да и то не каждым, а еще в отпуск. А вот его жена с наступлением лета перебиралась туда и жила до самых холодов, холя и лелея огород и сад, чтобы потом упоенно консервировать, солить, мариновать, варить варенье и делать прочие заготовки на зиму. На довольно приличном участке имелись русская баня и сортир-скворечник, но, поскольку Стас похвалился, что приобрел и установил в сенях биотуалет, то бегать ночью во двор им не грозило.

Загнав машину на участок, они занесли сумки в дом, где было не только довольно прохладно, но и сыровато.

– Ничего, Лева, – приободрил Стас поеживающегося друга. – Это просто дом за зиму выстудило. А вот мы сейчас печку затопим, и скоро тут тепло станет.

Крячко затопил печь и начал возиться по хозяйству, а Гуров сел на скамеечку напротив открытой дверцы и стал бросать в огонь документы и фотографии. Он смотрел, как корчатся и превращаются в пепел свидетельства и большой любви Васильева к милой и несчастной Ольге Широковой, и подлого предательства Старкова, совершенного тоже из-за большой любви, но уже к проститутке Дорониной-Ворониной, а потом кинул туда и флешку. Поворошив поленья кочергой, чтобы совсем уже ничего от бумаг не осталось, он стал бездумно смотреть на огонь. И великая магия огня сделала свое доброе дело, потому что постепенно он почувствовал, как успокаивается и на душе становится легко, как отлетают прочь, словно вместе с дымом в трубу, печали и заботы, а их место занимают покой и умиротворенность. Так что, когда Стас позвал его ужинать, Гуров оторвался от этого зрелища с большой неохотой, а поев, стал разбирать свою сумку, и при виде собранных им вещей Крячко озадаченно почесал затылок и спросил:

– Ну, насчет бритвы с одеколоном я понимаю, но зачем ты полотенца взял?

– Так ты же сам сказал, что мы в баню пойдем, – напомнил Гуров.

– Все правильно, но почему ты решил, что в этом доме полотенец нет? – допытывался Стас.

– Так дачники обычно осенью все мало-мальски ценное в город увозят, – объяснил Лев Иванович.

– Лева! – рассмеялся Крячко. – Это очень спокойная деревня! Народ тут крепкий и хозяйственный, пьющих мало, а вот русских, которые из ближнего зарубежья в Россию сбежали и здесь осели, наоборот, много. Потому-то я именно здесь дом и купил. И участковый своей непыльной работой очень дорожит. Да он, скорее, допустит, чтобы местную администрацию обворовали, чем дом полкаша с Петровки, потому что понимает, чем ему это грозит.

– Тогда тебе нужно было список мне написать, что брать, а что – нет, – буркнул Гуров.

Он вернулся на прежнее место напротив огня, а дом, между тем, начал постепенно прогреваться. Лев Иванович почувствовал, что его клонит в сон, и совсем уже было хотел поинтересоваться у Стаса, где тот собрался устроить его на ночь, когда раздался стук в дверь. Как бы ни уверял его Крячко, что деревня эта спокойная, но пистолет Гуров все же предпочел достать и встал так, чтобы, когда дверь будет открываться, входящий оказался у него под прицелом. А вот Стас, глянув в окно, спокойно отправился впускать нежданного гостя, бросив на ходу Гурову:

– Это участковый Трофимыч.

Лев Иванович успокоился, но пистолет все-таки не убрал, а засунул на всякий случай за пояс, отметив при этом, что нервишки у него пошаливают.

Вошедший пожилой капитан в поношенной форме прямо с порога обратился к Гурову:

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Как я понял, генерал Орлов действительно лично предупредил вас о том, что я приеду? – с тоскливой обреченностью спросил Лев Иванович.

– Лично! – с готовностью подтвердил участковый. – А еще предупредил, что, если вас во время отдыха кто-нибудь побеспокоит, то огребу я неприятностей по самое не балуй! Так что работу с населением я уже провел, и никто вас не потревожит.

Услышав это, Лев Иванович только вздохнул и недобрым взглядом полоснул по ни в чем не повинному Стасу, который на это развел руками. Гурову очень хотелось высказаться в адрес Петра без соблюдения должных норм этикета, но ронять авторитет начальства в глазах подчиненных было недопустимо, так что он приберег самые язвительные выражения до личной встречи, а сейчас предпочел промолчать и снова вернулся к печке. Крячко с участковым что-то негромко обсуждали на кухне, там даже что-то звякнуло, а Лев Иванович смотрел на огонь и думал, что дружба и забота – это, конечно, хорошо, но ведь надо и край видеть. От него же теперь все в деревне будут шарахаться, как от прокаженного, и провожать такими любопытными взглядами, что как бы дырки в куртке не прожгли. Тем временем участковый ушел, Крячко, позевывая, достал из шкафа постельное белье и одеяло с подушкой и, бросив все это на диван, сказал:

– Не королевское ложе, конечно, но спать можно, на себе проверил.

Гуров лег спать, а Стас, закончив все дела и закрыв вытяжку, последовал его примеру, но лег на кровати в другой комнате. Льву Ивановичу казалось, что, стоит ему коснуться головой подушки, как он тут же провалится в сон, чему должны были способствовать все волнения и переживания этого дня вкупе с накопившейся физической и моральной усталостью, да не тут-то было. Привыкший к городскому шуму, который не стихает даже ночью, потому что Москва действительно не спит никогда, Гуров, окруженный полнейшей, абсолютной тишиной, так не смог уснуть. Он лежал, слушал тишину, пялился в потолок, а в голову стали возвращаться, казалось бы, ушедшие оттуда нехорошие мысли. Он думал о том, что окружающим с ним, наверное, очень трудно – уж слишком он к ним требователен, но они почему-то не хотят понять, что от себя-то он требует еще больше! Поняв, что валяется совершенно зря и может додуматься вообще черт знает до чего, он тихонько встал, оделся и, увидев в углу кипу старых журналов «Вокруг света» – и чего только люди не свозят на дачу! – взял несколько штук и пошел на кухню. Сделав себе чай, он собрался было почитать, как появился одетый и совсем не заспанный Стас.

– Ты что, меня караулишь? – возмутился Гуров.

– Делать мне больше нечего! – фыркнул тот. – Просто отвык от этой тишины, вот и не спится. Ничего, завтра буду спать уже нормально, не в первый раз со мной такое.

– А я думал, только я такой чувствительный, – хмыкнул Лев Иванович.

– Может, хлопнем граммов по пятьдесят в качестве снотворного? – предложил Крячко.

– Да когда же нас с тобой такая доза усыпить могла? – рассмеялся Гуров. – А на большую я не рискну. Мне как-то снова в больницу не хочется.

– Тогда и я не буду, а то какой же я друг, если сам спать завалюсь, а ты тут будешь маяться, – заметил Стас.

– Да ты не обращай на меня внимания, – попросил Гуров. – От меня и так окружающим одна сплошная головная боль и нервотрепка.

– Здрасьте! Приехали! – от неожиданности Крячко даже растерялся. – Да ты чего несешь? – очнувшись, заорал он. – Да у тебя по всей России, куда ни кинь, должники! Ты стольким людям помог, что и не сосчитать!

– Небольшое уточнение, Стас – чужим людям! – выразительно сказал Лев Иванович. – А своим, близким? Знаешь, а Строева была не так уж не права. Со мной действительно трудно. Надеюсь, против этого ты возражать не будешь? – он посмотрел на друга.

– Как ты сам говоришь, будем терпеть! – пожал плечами тот, отметив для себя, что Гуров назвал жену по фамилии, но все же сказал: – Я смотрю, ты уже немного успокоился и, кажется, не прочь помириться с Машей.

– Тебе неправильно кажется, Стас – стар я уже для нее, точнее, для ее фокусов и закидонов, – объяснил Гуров.

– А если она захочет помириться?

– А вот это уже ее проблемы, – жестко ответил Лев Иванович. – Я для себя все решил.

– Неужели у тебя от любви к ней ничего не осталось? – осторожно спросил Крячко.