По делам их - Надежда Попова

— Но, быть может, он просто высматривал в книгах нужное ему, пропуская остальное по недостатку времени, — продолжал Курт. — Уж не будьте так строги к бедняге.

— Да Господь с вами, брат Игнациус! — едва ли не с испугом проронил тот. — Ни в коей мере не желаю я осудить несчастного мальчика, покинувшего мир сей в цвете лет и сил своих; ибо сказано было Господом — 'не судите, да не судимы будете', и я стараюсь блюсти заповеди, как то предписывает мне вера католическая и принятые мною еще в юности обеты, кои тем наипаче должны удерживать меня ото всякого греха, что, впрочем, не всегда удается по причине греховной сущности человеческой, а я есмь человек и ничто более того…

— Я и не желал вас обвинить в согрешении осуждением, брат Михаэль, всего лишь хотелось найти оправдание столь и впрямь невнимательному, как кажется, отношению к переложенному в письмо слову. Быть может, это был лишь поиск нужной цитаты или же сведения о том, чего не хватило ему услышать из уст преподавателя…

— Нет-нет, брат Игнациус, одно нельзя вменить несчастному — суетного увлечения тайнами мира сего; нет! Книги, а также и свитки, он избирал большею частью содержания душеспасительного, религийного; в совершенных подробностях этого не скажу, не знаю — я не занимаюсь выписками студентам требуемого им, этим ведает помощник мой, и он же переписчик — увы, недостает способных юношей, желающих посвятить свою жизнь столь трудному и утомительному занятию, как блюдение в целости этих ковчегов знания, а также умножению оных, на сей день только лишь один и выразил свое хотение обучаться сему под моим попечением. Но и он не довольно хорош еще для того, дабы копировать книги древние, важные — там требуется уверенная, опытная рука, а лучше, чтобы сим делом занимались каждый, как ему положено — миниатюрист, переписчик в общем, чтобы перенести на чистый лист, ожидающий своего часа, все в точности, с буквицами и изображениями, посему многие и многие труды все стоят на своих полках, не приумноженные, с каждым истекающим годом все более теряющие вероятность саму на то, чтоб быть донесенными до потомков наших…

Сдались потомкам ваши буквицы, подумал Курт с внезапной злостью на велеречивость библиотекаря и почему-то особенно — на блестящую проплешину на округлой макушке. Ищите вы и миниатюристов, и кого угодно, но кто мешает скопировать пока хоть текст? Да за то время, пока эти труды стоят мертвым грузом на полке, их можно было бы переписать уже раза три…

— Пока же сей юноша за малую мзду переписывает студентам то из многих трудов, что им потребно при занятии — им ведь не всегда хватает времени… — библиотекарь вздохнул, понизив доверительно голос и склонившись к собеседнику ближе. — А может статься — и усердия; ведь знаю я, где они проводят вечера вместо того, чтобы посвятить их укреплению знаний, от коих в жизни многих из них будет зависеть ни много ни мало — жизнь! Жизнь человеческая, брат Игнациус — лекари будущие, или же, ежели учеба пойдет впрок, ежели не растрачивать попусту свой ум в непотребном питии и вольнопрепровождении времени, коего нам от Создателя волею Его непостижимой и без того отпущено не столь много, то, быть может, им дадено будет судить людские судьбы — каково это будет, если невосполненность в знаниях станет причиною к ошибке, а стало быть, к греху!

— Печально, — вздохнул Курт, чувствуя, что начинает вяло сползать в пучину бесконечно развивающихся рассуждений окунувшегося в мир монаха. — Весьма печально; леность — учению первый враг. А что же переписчик — и сам тоже учиться успевает, вот так помогая прочим?

— Успевает, — с гордостью кивнул библиотекарь. — Будущий богослов, дай ему Господь сил и умения, и терпеливости и…

— А Филипп Шлаг — он, при всей его любви к книгам, неужто тоже пользовался его услугами, не списывал себе нужное сам?

Библиотекарь развел руками, выпустив, наконец, запястье Курта, и тот потихоньку подтянул руки к себе, убрав их из поля доступности.

— Вот этого я вам не смогу сказать, зря же наговаривать на покойника, упокой его, Господи, в милости Своей, не стану. Что могу сказать — так лишь то, что мне доводилось видеть их вместе, беседующими о чем-то весьма увлеченно; но не могу сказать, было ли то касаемо труда, который не желал исполнить юноша сам, или же иное что — ведь они ровесники, а в любом возрасте, что в детстве, что в старчестве у людей находится, что поведать друг другу, в юности же — не примите сие на себя, брат Игнациус — в юности же разговоры все более о вещах грешных, а об оных говорят и дольше, и с большим тщанием, непозволительным, хоть и извинительным в таковом возрасте…

— Он здесь сейчас? — попросту спросил Курт, и тот, сорвавшись с оседланного конька, на миг замер в растерянности от резкой перемены тона.

— Кто? — почти шепотом переспросил библиотекарь. — Филипп Шлаг?

— Переписчик, — со вздохом пояснил он, и книгохранитель закивал:

— Да-да, что ж это я… Здесь, сейчас здесь; пребывает в трудах на благо университета и людское, пишет дозволенное ему. Хотите говорить с ним?

— Да, — поспешно поднявшись, кивнул он и удержал тот же порыв библиотекаря. — Не надо провожать меня, лишь скажите, где я могу его найти.

Объяснения сберегателя знаний были даны все столь же многословно и несколько, как почудилось Курту, обиженно столь поспешным бегством от него столь редкого собеседника; отойдя от книгохранителя, Бруно разразился облегченным вздохом, усмехнувшись.

— Любопытно, когда ты станешь таким?

— Если заметишь первые симптомы, прикончи меня, — хмуро отозвался тот, запоздало сообразив, что его слова подопечным могут быть расценены как очередной желчный намек на прошлое, и улыбнулся в его сторону.

По мере продвижения в глубины зала Курт начал размышлять над тем, чтобы взять назад свои хвалы местной библиотеке; скрипторий, что было бы логично, должен был бы помещаться немного в стороне и с основным залом сноситься бы через особую дверцу, дабы никто не мешал писцу, а кроме того, чтобы посетители не терлись в пыльной уличной одежде у полок, каковых пришлось миновать немало. Несколько дверец и дверей именно там и находились, и отчего нынешнее руководство университета перенесло скрипторий не за их створы, а в какой-то, прямо сказать, appendix, оставалось неведомым. Возможно, переписываемое без буквиц ими почиталось недостойным нарочного помещения?..

Дверь под низкой притолокой оказалась в самом дальнем закутке, за двумя образовывающими угол полками; за тяжелой створкой открылась неожиданно внушительная и светлая комната с явно избыточным в нынешнем положении вещей количеством рабочих мест для писцов. Курт предположил, что сюда, вероятно, попросту перенесли их из настоящего скриптория по неведомой причине — быть, может, ради когда-то начатого и по сю пору не оконченного ремонта. Переписчик университета, стоящий у ближайшего ко входу возвышения, оборотился на вошедших, и Курт был уверен, поспорив бы, не колеблясь, с любым желающим, что в глазах худосочного прыщавого парня мелькнул самый настоящий страх.

— Что вам надо?

Это явно вырвалось мимовольно, попросту растерянность, все более заметная, сложилась у переписчика именно теми словами; смешавшись еще более, он выпрямился, как-то нарочито тщась выглядеть невозмутимым, чем лишь еще более привлек внимание к своей нервозности. Краем глаза Курт видел, что подопечный косится в его сторону; к Бруно он не обернулся, лишь промычав едва слышно нечто вроде 'угу'. Он уже чувствовал дрожание нерва где-то глубоко внутри себя — конечно, напугать писца могло что угодно, даже просто сам лишь факт явления к нему представителя Конгрегации, однако же в любом случае что-то с парнем было не в порядке, что-то он припомнил сейчас, глядя на приближающегося к нему инквизитора, и это что-то вряд ли было деянием благим и душеспасительным…

— Отто Рицлер, верно? — с ходу начал он, остановившись всего в паре шагов от переписчика, и укоризненно покачал головой, не дав тому ответить 'да': — Что же столь неучтиво?

— Я… — голос у парня оказался тонкий, как у девицы, и столь же тонкие нервные руки вцепились одна в другую, стискивая пальцы в узел, — просто потерялся… Простите, я знаю, кто вы, но я думал — посторонние…

— Сюда ведь не воспрещен вход для студентов, а более кому же быть? Какие тут могут быть посторонние?

— Не знаю, простите…

— Ну, Бог с ним, — оборвал он, ухватив переписчика за локоть наподобие того, как минуту назад вцеплялся в него монашествующий в миру хранитель университетской мудрости; парень вяло дернул рукой, но откровенно вырываться не посмел. — Ты, я вижу, занят делом, посему не стану отрывать тебя от важной работы надолго — ответь на два-три моих вопроса, и я тебя оставлю… Ты ведь баварец, верно? — поинтересовался Курт почти дружелюбно, и Рицлер испуганно захлопал ресницами.