По делам их - Надежда Попова

Попова Надежда

По делам их

… non est ergo magnum si ministri eius transfigurentur velut ministri iustitiae quorum finis erit secundum opera ipsorum. (2 Corinthians, 11; 15)[1].

Пролог

Прямой удар в горло Курт блокировать не стал — отшатнулся, прогнувшись назад, и попытался коротким прыжком уйти в сторону, дабы достать противника в бок; тот ударил снова — теперь обоими кинжалами сразу, опять в горло и в грудь. Острие царапнуло по куртке, второе вновь прошло мимо, и он отпрыгнул теперь вспять, держа свои клинки наизготовку, понимая вместе с тем, что человек напротив уже знает, какой удар он нанесет и куда, а потому остался на месте, замявшись в нерешительности.

— Ты ждешь знака свыше, Гессе? — ухмыльнулся противник на хорошей латыни; он сжал зубы.

Мельком он подумал о том, что не во всем Гвидо Сфорца превосходит его — самому Курту языки давались свободно, а вот кардинал за все годы, проведенные в Германии, так и не научился изъясняться по-немецки сносно…

Наказание за несвоевременные размышления пришло немедленно — просто шагнув вперед, противник сбил его руку в сторону, развернулся с ловкостью, удивительной для своего возраста, и ударил Курта ногой в правое бедро. От второго удара — рукоятью в ребра — заградило дыхание, и он повалился на колени, выронив оружие и упираясь ладонями в холодный песок, дыша тяжело и с усилием. Острие кинжала прижалось к коже под подбородком, и все тот же насмешливый голос на безупречной латыни сообщил:

— И ты убит, Гессе.

— Это было бесчестно, — отозвался он, не поднимая головы. — Я ранен! И вы били по ранам!

— Безусловно… — клинок легонько похлопал его по шее. — Сдаешься?

— Да никогда, — выцедил Курт зло; кардинал засмеялся:

— Ну и дурень. Поднимайся.

Он взялся за протянутую ему ладонь, с трудом вставши на ноги и возобновив дыхание; наставник качнул головой:

— Гессе, Гессе… Забудь, раны давно затянулись.

— Руки едва только зажили.

— Вполне достаточно, чтобы держать оружие, — фыркнул тот пренебрежительно. — А прочее и вовсе ерунда. Когда ты не наблюдаешь за собой, ты перестаешь прихрамывать и спокойно дышишь; миновало три месяца, с твоим-то молодым организмом — вполне достаточный срок. Но я знаю, что ты неизменно думаешь об этом, а посему — твоя слабость есть моя сила; и, между прочим, твои недруги о честном бое помышлять не станут. И ты убит.

— Снова, — кисло добавил Курт; тот кивнул:

— Снова. Кроме того, весьма по-глупому.

— По-вашему, я должен был вам сдаться?

— Конечно, — передав Курту клинки, наставник развернул его, установив там, где сам стоял только что; встав на его место, со вздохом опустился на колени, упираясь в песок ладонями. — Дева Мария, мои старые кости… Встань, как я стоял. Я покажу, что надо было делать.

Курт взглянул на клинки в своих руках, на свои кинжалы, возлежащие на песке, и скептически покривился.

— На дворе ноябрь, Гессе, — нахмурился кардинал. — И в моем возрасте неполезно стоять на холодном песке. Приставь кинжал к моей шее.

— Что-то мне не хочется, — нерешительно возразил он. — Зная вас, убежден — вы выкинете какую-нибудь грязную пакость.

— Вперед, курсант!

— Я уже полгода не курсант… — пробормотал он себе под нос по-немецки, однако стал, как было велено — заняв ту же позицию, что и наставник минуту назад, приставив к его шее острие кинжала и отведя назад оружие в левой руке.

— Итак, я сдаюсь, — прокомментировал наставник. — И ты, как и любой человек, после таких слов расслабляешь внимание, пусть хоть ненамного — чтобы хотя бы насладиться этим моментом, даже если оставлять мне жизнь и не собирался.

Он понял, что тот намеревается сделать, но излишне поздно; увернувшись от брошенной в лицо горсти песка, Курт заслонил глаза локтем, отступив, и ощутил, как одно острие прижалось к колену, а второе уперлось в пах.

— И ты убит, Гессе. Снова.

Рядом прозвучал глумливый смешок.

— Причем весьма… курьезно.

Он зло бросил взгляд на Бруно, следящего за его занятиями вот уже более получаса, по временам отпуская комментарии, подобные этому, и начиная уже, говоря по чести, действовать на нервы.

— Замолкни, — выцедил он, подавая наставнику руку и помогая подняться, левой ладонью отирая глаза — все-таки, увернуться полностью не вышло.

Кардинал улыбнулся, отряхивая штанины, и похлопал его по плечу:

— За удовольствие увидеть Гвидо Сфорца на коленях не за молитвой, Гессе, надо платить. Продолжим?

В ответ он сказать не успел ничего — обернулся на чьи-то торопливые шаги; почти бегом к ним подлетел курсант, остановился, найдя Курта взглядом.

— Майстер инквизитор, — неровно дыша, обратился он, глядя преданно и с почтением; Курт подумал невольно о том, какие легенды ходят о нем сейчас в академии. В обстоятельства дела курсантов никто, само собою, не посвящал, и их мнение о нем целиком зависело от их же фантазии…

— Да? — подбодрил он.

— Отец Бенедикт зовет вас. Я бы не стал мешать, но он велел…

— Спасибо, — кивнул Курт; обернулся к наставнику, с улыбкой разведя руками. — Похоже, сегодняшний урок окончен, ваше высокопреосвященство. Спасибо, что расходуете на меня свое время; вы ведь теперь не обязаны…

— Обязан, — серьезно возразил тот. — Иди, не заставляй духовника ждать.

— Спасибо, — повторил он и, развернувшись к Бруно, бросил ему клинки. — Держи. Потрать время с пользой.

Тот поймал оба кинжала — довольно ловко, и мысленно Курт похвалил его: месяц назад или выронил бы, или промахнулся, или вовсе ухватился бы за лезвие.

— Ненавижу эту поножовщину, ты же знаешь, — недовольно покривился он; Курт улыбнулся с неприкрытым злорадством:

— Знаю. Вперед, Бруно. Желаю удачно умереть.

К главному корпусу академии имени святого Макария Курт шагал быстро, щурясь на нисходящее к горизонту желтое солнце и уже смутно догадываясь, о чем намеревается говорить с ним его духовный наставник. С того дня, как умирающий, почти истекший кровью господин следователь после своего первого дела был доставлен в alma mater, и впрямь прошло достаточно времени; и сколь бы ни было отрадно бывшему выпускнику пребывание в воспитавших его стенах, пора было уже подумать о возвращении к службе…

По тому, с каким торжественно-приветливым лицом шагнул к нему навстречу духовник, Курт понял, что не ошибся; прикрыв за собою дверь, он остановился, принимая благословение, и шагнул вслед за рукой, потянувшей его к скамье.

— Садись-ка, — поторопил его наставник, усаживаясь, и Курт подумал вдруг, как он сильно сдал за последнее время; видя его каждый день в течение десяти лет обучения в академии, этого почти нельзя было заметить, однако, стоило покинуть родные стены всего-то на два с небольшим месяца — и Курт, вернувшись, осознал, насколько постарел его и без того немолодой наставник, и за те три месяца, что он провел здесь, зализывая раны, ощущение это лишь крепло…

Он сел рядом, глядя неотрывно в лицо духовника, и тот вдруг грустно усмехнулся.

— Я неважно выгляжу, верно?

Курт смутился, опустив взгляд, и пробормотал тихо:

— Вы всегда меня знали лучше меня самого, отец…

— Ой ли… — посерьезнев, вздохнул тот. — Ты понимаешь, зачем я хотел говорить с тобой?

— Наверное, понимаю. Рай кончился, пора возвратиться к делу.

— Не хочется?

Он вскинул взгляд, покачав головой уверенно и решительно.

— Нет, я не это имел в виду. Да, вернуться… домой… было здорово, но это не означает, что я не желаю приступать снова к службе. Praeterita decida[2], я вполне оправился и…

— Оправился ли? — осторожно спросил наставник, и Курт умолк, глядя в пол у своих ног. — Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, когда ты выздоравливал? Ты обещал подумать.

— Обещал, — кивнул он. — Но также сказал, что уверен в неизменности уже тогда принятого решения. Я не желаю сидеть в архиве — за бумагами, книгами, чернилами…

— Я снова хочу спросить, тем не менее — тебя все еще прельщает работа следователя? После всего пережитого?

— Тогда и я спрошу снова — вы уверены, отец, что после всего этого следователь из меня будет никудышный?

— Господь с тобой, я так не думаю. — Наставник тяжело вздохнул, кивнув: — Хорошо. Пусть так. Возвращайся на службу. Однако есть некоторые изменения; ты ни в чем не повинен, скажу сразу. Просто было проведено… что-то вроде всеобщего совещания, где было решено, что мы, кажется, ошиблись, отсылая выпускников в одиночестве на новое, не обжитое Конгрегацией место. Ведь, не дай Бог, возникнет сложная ситуация — и новичку придется дожидаться помощи днями, как тебе, не зная, что делать…