Обет мести. Ратник Михаила Святого - Алексей Соловьев

За три переезда до Нижнего Нури и Иван догнали лодьи новгородских купцов, под парусами неспешно преодолевавших встречное течение. Завидев конных, дородный мужчина зычно скомандовал, чтобы кормчие взяли ближе к середине реки: уход с тихой прибрежной струи еще больше б замедлил ход, но зато делал людей недосягаемыми для метких стрел возможных разбойников. В самой команде не было ничего удивительного, привлекло внимание Ивана иное: сам голос хозяина каравана! Он явно был уже знаком русичу, возвращавшемуся на родину. Когда же парень прищурился и вгляделся в фигуру купца, его лопатистую бороду и длинные светлые кудри, сомнения отпали полностью.

– Э-ге-гей! Игнатий! Это я, Иван из Твери!! Помнишь, провожал тебя как-то от Нова Города?! Это я, не боись!

Купец поднес ладонь ко лбу и пристально всмотрелся в машущую ему с бугра фигурку на коне. Скорее всего для снятия последних сомнений он крикнул в ответ:

– Если ты Ванька, то как зовут хозяина моего?! И как ты здесь оказался?!

– Онуфрием его кличут, дядя Игнатий! А вертаюсь я из Орды, в плену там был, потом хану служил. Возьми меня с собой, коли мимо Твери пойдешь, я заплачу!!

Хозяйская лодья приспустила парус и на веслах направилась к берегу. Иван повернулся к своему боевому наставнику и товарищу, с которым проскакал бок о бок по степи не одну сотню верст:

– Ну, прощай, бачка Нури! Возвращайся к Торгулу, береги его. Хороший мужик наш хан, хоть и резкий! Я его до конца дней своих помнить буду.

– Не говори «прощай», бачка Иван, земля маленькая! Орда и Русь рядом лежат, может, еще и свидимся. А к Торгулу я не вернусь, он сам так велел. Хану в Сарае, наверное, кирдык будет, кто потом Амылею секир-башка делать будет? Мы с Торгулом на крови побратались, Амылей теперь тоже мой кровник. Нури степным джигитом станет, Узбеку служить больше не хочет. Джигита быстрый конь и верная рука всегда прокормят. Нужен буду – скажи таким же багатурам: «Иван Нури ищет», Нури тогда быстро Ивана найдет. Давай саблями поменяемся, буду ее в руки брать и тебя вспоминать!

Они обменялись оружием и обнялись на прощание. Иван соскочил на землю, протянул повод приятелю:

– Прими и моего Алтына, добрый конь. В лодью все равно брать не буду, на Руси нового найду. Возьми, может, и пригодится тебе или кому другому.

И чувствуя, как на глаза наворачивается непрошеная скупая слеза, резко отвернулся и бросился по отлогому травянистому берегу к уже ткнувшейся в берег лодье.

Игнатий также обнял русича. Глянул на маячивших татар, на Нури с вздернутой вверх саблей.

– Никак сдружились?

– Да, почти два года вместе и котел делили, и под стрелами скакали. Хорошие ребята!

– Хм! Видать, и среди нехристей душевные люди имеются.

– Душевные люди везде есть, дядя Игнатий, это я теперь точно знаю. Вот только не сразу их разглядишь из-за того говна, что власть над людьми имеют. Оттого и рубимся мы, а не дружим! Дома-то, поди, тоже за эти годы спокойно хлеб на полях не жали?

– Ходил Михайло на нас, как же, было дело! Аккурат в ту весну, что после погрома под Торжком. Да только бесславно сходил, рать всю свою в половодье растерял и сам в какой-то лихоманке свалился. Ждем вот теперь, как оно в этом году все обернется. Юрий-то Московский в Орде сидит, а то б его новогородцы в помощь себе призвали. Надоела вся эта с Тверью колгота!!

Иван испытующе поглядел на купца:

– Аль не слышал еще?

– Чего?

– Ярлык-то великокняжеский Узбек Юрию передал. Тот уже татар два тумена на Русь собирает.

– Иди ты?!

Игнатий почесал бороду и вдруг довольно изрек:

– Эк ты меня, паря, обрадовал-то!!

– Чем? Тем, что опять Русь нехристи зорить будут?

– Нашу, новогородскую, не тронут! Юрию мы любы, да и откупимся в случае чего. А вот Михайле руки нонче окоротят! Хватит, попил нашей кровушки.

Иван с сожалением глянул на довольного купца.

– Зря радуешься, дядя Игнат! Не Михаил, так другой будет, Юрий тот же. Все одно земли в одну горсть собирать начнут, выход ордынский вытряхивать будут. Иль тебе любо десятину каждый год отдавать помимо того, что своих кормишь? Та же Москва стойно Михаилу вас окорачивать будет, попомни мое слово!

Игнатий глянул на пенный бурун, оставляемый носом лодьи, жестом велел снова взять всем ближе к берегу.

– Ладно, Ваньша! Сколь не виделись, а говорим, словно княжьи люди. Живу я сегодняшним днем, и слава Богу! Купец – человек вольный, плевать мне, кто там надо мной стоять будет.

– Что, Онуфрий волю дал?

– Нету более Онуфрия. Срубили его под Торжком вместе с сыном. А сноха Семенова продала мне лодьи хозяйские да товары, что на складе были, а сама снова к родителям возвернулась. Так что все это теперь мое, паря, мое, а не хозяйское! Куды хочу – туды ворочу, с кем хочу – с тем торгую. Вот она, вольница новгородская!! Могу опять тебе предложить: айда со мною!

Купец любовно похлопал тяжелой ладонью по борту лодьи, не замечая растерянного взгляда Ивана. А тот был просто ошарашен вестью об Алене. Мысль о том, что так и не ушедшая полностью из сердца зазноба может встретиться уже у причалов Твери, заставила забиться сердце непривычно часто.

Прибыв в стольный город княжества, он рассчитался с купцом и первым делом направился в Кремник, чтобы сообщить приближенным великого князя вести из Орды. Михаил Ярославич был во Владимире, с Иваном встретился боярин Василий. Известие о скорой смене власти воспринял без эмоций: у Михаила в Сарае было достаточно верных людей, которые конными и с голубиной почтой сообщали обо всех важных вестях. Боярин лишь уточнил количество конных, которых великий хан давал Юрию.

– Две тьмы, говоришь? Кабы землю поднять, так и двадцать тыщ были б не страшны. А только теперь откачнется земля от Михаила Ярославича! На своих да на серебро в казне полагаться лишь придется.

Гораздо более подробно Василий расспросил Ивана о его жизни в степях, о той методе, по которой занимался с ним Нури. Напоследок предложил:

– Можешь завтра же вертаться ко мне в дружину! Не обижу ни званием, ни деньгами. Думка есть у великого князя срочно новых конных набрать и на манер татар вооружить и обучить. Возьмешься? Чего молчишь?

Иван давно уже про себя решил, что в дружину он не вернется. Память жгло обещание, данное Торгулу, и связывать себя службой он не хотел. Сначала домой, повидать своих, понянчиться с ребенком, пройтись по милым с детства лесным тропам. А уж потом попытаться понять, где и как он может застать врасплох набиравшего силу нойона.

– Не гневайся, боярин, а только не вернусь я в людскую. Будет нужда ратиться – сам конный приеду и десяток пешцев приведу. А сейчас земля меня боле зовет да дом родной. Есть мыслишка деревню прикупить и оседлой жизнью заняться. Алена здорова ли?

От неожиданного вопроса боярин вздрогнул. Отстранился, холодно глянул на строптивого парня.

– Здорова, слава Богу. Тебе-то какая забота?

– Привет ей хотел передать, потому как знакомы были когда-то. Все, боярин, поехал я домой, жену свою хочу обнять, два года не видел. Узнаю хоть, кого родила она мне, любая?!

Услышав про жену, Василий слегка пообмяк лицом. Напоследок бросил:

– Зря нос от службы воротишь, парень! Все одно нет у тебя грамотки, чтоб волю иметь от князя. Не выйдет теперь из тебя никого, кроме воя, попомни мои слова! Передумаешь – найдешь!

Отец заметно сдал за последние годы. Стал очень похож на лешака, каким описывала его мать в своих сказках засыпающим близнецам в раннем детстве. Оброс, сгорбился, поседел. Завидев всадника, выехавшего из леса, он близоруко прищурился, пытаясь рассмотреть лицо, и лишь когда услышал непередаваемое «здравствуй, батя!», охнул, подхватился с завалинки и поспешил навстречу. Обхватив ногу сына, так и не дал ему сойти на землю, орошая атласную кожу сапога слезами и что-то бормоча себе под нос. Потом пал на землю, обратив лицо на восток, и истово помолился за свершившееся чудо. Словно услыхав эту молитву, облака на миг расступились, и полуденное солнце кратко осветило деревню, сосны, ели и счастливую пару, встретившуюся после долгой разлуки.

– Мать, Анна, дитя где? Здоровы ли? Кто хоть родился, как назвали?

Федор наконец отстранился и слегка странно глянул на сына.

– Нету боле матки-то твоей. Дочку в ее честь Анютка назвала. Такие вот дела, Ваньша…

Иван медленно слез с коня. Постоял, еще не веря услышанному.

– Как нету?.. Умерла?

– Перед самыми родами пошла на болото клюкву собирать да травки набрать, что кровь затворяет. Ну и… ужалила ее подколодная в руку, в самую кровяную жилу пришлось. Так там меж кочек и осталась, на второй дён лишь нашли. Все лето ягоды для снохи таскала, все хотела, чтоб ребеночек здоровенький получился. О внуке мечтала. Не дождалась, однако!..

Слышно было, как Иван скрипнул зубами. Но в этот миг через порог перелезла девчушка, в которой только слепой не признал бы черты ее отца. Увидев деда, она засмеялась и радостно засеменила ему навстречу.