Спецмиссия антихриста - Ирина Медведева

В литературе последних лет понятие «подростковой беременности» было расширено, и теперь это относится к женщинам до двадцати лет. Так что сей относительно новый термин выдуман для обслуживания новых нужд. В предыдущем поколении молодая женщина, вышедшая замуж в 17, 18 и 19 лет и желающая завести ребенка, не вызывала у общественности никакого ужаса. Из десяти детей, рожденных матерями до 20 лет, четыре приходится именно на эту (17–19 лет) категорию женщин, находящихся в законном браке. Но при обсуждении темы внимание всегда фокусируется на самых юных… на беременности девочек от 11 до 15 лет. Причем не упоминается, что из всех детей, рожденных тинэйджерами, – порядка 10 000 в год – на данную категорию юных матерей приходится лишь 2 % новорожденных (200 на всю страну! – Примеч. пер.). Играя определениями, враги рождаемости извращают правду, изображая подростковую беременность как нечто крайне рискованное и в физиологическом, и в социальном, и в эмоциональном плане. Хотя это вполне естественное (пускай и не столь частое, как раньше) явление среди молодых женщин, достигших физической зрелости.

…Считается, что смертность среди тинэйджеров выше, чем среди матерей более старшего возраста. Например, Калифорнийский департамент образования заявил во введении к новой секс-просветовской программе, что «уровень смертности среди матерей до двадцати лет на 30 % выше, чем у следующей возрастной группы (20–24 года)».

По официальной статистике, это совсем не так: скажем, в 1987 г. самая низкая материнская смертность была как раз у женщин до 20 лет, неуклонно повышаясь в следующих возрастных группах.

Опять-таки, погрешив против истины, департамент утверждает, что «дети, произведенные на свет 15—19-летними матерями, на 36 % чаще рождаются с низким весом по сравнению с детьми от матерей старше 19 лет». Но разница в весе зависит, прежде всего, от уровня доходов семьи, и при сравнении женщин с примерно одинаковым достатком оказывается, что дети тинэйджеров рождаются с низким весом реже, чем дети женщин старше 20 лет. В старых книгах по акушерству всегда отмечалось, что риск материнской смертности увеличивается с возрастом женщины; равно как и риск синдрома Дауна для младенца, хотя вероятность и того и другого на удивление мала во всех возрастах, несмотря на шумиху, поднятую в последние годы. В 1983 г. материнская смертность среди женщин 35–39 лет, составила 2 % на 10 000 родов, хотя и была в несколько раз выше, чем у двадцатилетних и младше. Аналогичная история с синдромом Дауна: у детей, рожденных сорокалетними женщинами, вероятность этого заболевания составляет 1 на 100, а у женщин до тридцати – 1 на 1000 (27). Также общеизвестно, что раком молочной железы реже всего заболевают женщины, родившие первого ребенка до 20 лет (28).

Охотно распространяясь насчет мнимых опасностей материнства, контролеры подростковых беременностей удивительно оптимистично смотрят на последствия абортов. Они даже, ничтоже сумняшеся, заявляют, что аборт для подростков безопаснее материнства (29)!

Как ближайшие, так и отдаленные последствия абортов подтверждены огромным количеством документальных фактов. У таких женщин потом чаще рождаются недоношенные дети… Одно из обширнейших исследований, посвященное последствиям абортов, когда в течение 6 лет было обследовано 20 000 жительниц Нью-Йорка, в свое время сделавших аборт, показало, что недоношенных детей у них родилось на 61 % больше, чем у контрольной группы, чья первая беременность закончилась родами (30). Данное исследование вскрыло и другие плачевные последствия абортов. У женщин, сделавших аборт, следующие беременности в несколько раз чаще протекали с осложнениями, на 53 % повышалась вероятность смерти ребенка в утробе, на 26 % – младенческая смертность, на 26 % – риск патологии внутриутробного развития.

После аборта серьезно повышается вероятность бесплодия… Для борцов с перенаселением это большой плюс: выходит, что аборт выполняет сразу две задачи, он не только разово уменьшает количество людей, но и в дальнейшем угрожает фертильности женщины.

Открыто поддерживая контрацепцию и аборты, государственные «планировщики семьи» часто предлагают в качестве альтернативы стерилизацию. Сейчас в США ежегодно стерилизуется 1 млн. мужчин и женщин, почти на 30 % больше, чем в начале 70-х гг. (31). Федеральное правительство оплачивает через систему «Медикейд» около 100 тыс. стерилизаций в год, новые секс-программы уже в начальной школе расписывают достоинства стерилизации, а бесплатная вазектомия особенно усиленно пропагандируется в местах проживания большого количества молодежи.

Законы штатов разрешают стерилизовать подростков, а в ряде случаев даже обеспечивают условия для принудительной стерилизации. Федеральные законы допускают стерилизацию за государственный счет только с 21 года и при условии информированного согласия пациента, но нарушители закона, если их поймают за руку, должны лишь вернуть соответствующую сумму в федеральный фонд. Адвокаты Союза потребителей в 1979 году заявили, что из десяти больниц, где они проводили проверку, в семи федеральный закон нарушался: врачи стерилизовали юношей и девушек, не достигших 21 года и не дававших информированного согласия, а порой даже силой вырывали «согласие» у женщин во время родов, либо добивались его под разными лживыми предлогами (32).

Контроль над рождаемостью: его история и лидеры

Когда в 1900 году фирма Круппа спонсировала конкурс на лучший очерк о социал-дарвинизме, ученые принялись наперебой излагать свои мысли о научных достижениях XIX века и о том, как эти достижения можно применить для перестройки общества. Основываясь на теориях Дарвина, Спенсера, Саммера, Гальтона, Пирсона и других, они приняли за аксиому, что прогресс является центральной темой истории.

А из этого следует, что человек и общество неуклонно движутся по направлению к лучшему будущему и что процесс этот естественный. Но для извлечения из него максимальной пользы необходимо создать оптимальные условия. Государство, по единодушному мнению мыслителей, совершенно зря цепляется за устаревшую идею о том, что приоритет нужно отдавать не полезности данного человека для общества, а его врожденным, природным правам. Чтобы не согнуться (а то и рухнуть!) под бременем бесполезной заботы о бедняках, общество должно избавиться от социально неполноценных, запустить процесс, аналогичный процессу естественного отбора, и законодательно обеспечить условия для улучшения «биологического продукта» (33).

Революционный переворот в науке и во взглядах на общество, произошедший в XIX веке, безусловно, отразился и на представлениях о демографии. Томас Роберт Мальтус (1766–1834) первым завел речь о том, что еды на всех может не хватить из-за быстрого размножения представителей «низших слоев общества». Однако Мальтус не говорил, что государство должно проводить антидетородную политику. «Предоставьте каждому человеку возможность сделать свободный выбор и только перед Господом отвечать за причиненное им зло; я выступаю лишь за это и ни на что большее не претендую…» (34) Мальтус верил, что если решительно отказать беднякам в благотворительности – как со стороны государства, так и со стороны частных лиц – они полностью прочувствуют все плюсы и минусы своего репродуктивного поведения и будут решать вопросы вступления в брак и рождения детей исходя из своих финансовых возможностей. Правда, в конце жизни Мальтус пересмотрел свои взгляды, но в памяти общественности остались именно его ранние работы. Особенно те, в которых выражался страх по поводу перенаселения.

Чарльз Дарвин (1809–1882) признавал, что его идеи «борьбы за существование» и естественного отбора во многом навеяны Мальтусом. Но он не применял своих биологических воззрений к социально-политической жизни человека и, похоже, не понимал тех, кто это делает… Однако другие люди находили в теории Дарвина то, что хотелось в ней найти, причем выводы, которые они делали, зачастую противоречили друг другу. Дарвиным восхищались не только сторонники свободного рынка, но и Маркс, который хотел посвятить ученому английский перевод «Капитала». Вероятно, поклонников Дарвина, при всем их различии, роднило одно – приверженность идее борьбы, ведущей к прогрессу человечества и не ограничиваемой традиционной этикой и религией. Под этим предлогом многие стремились разрушить веками освященные религиозные и этические скрепы; причем это были не только честолюбивые воротилы бизнеса, но и революционеры-социалисты, ученые, жаждавшие свободы экспериментов, и социальные инженеры, конструировавшие новое общество.

Герберт Спенсер (1820–1903) изобрел клише «выживание сильнейшего» и в своей «Социальной статистике» описал механизм состязания, в ходе которого социальные системы развиваются оптимальным образом. Спенсер высоко ценил то, что в результате состязания происходит выбраковка неприспособленных членов общества, и выступал против любых попыток помешать данному процессу. Идеи Спенсера оказали огромное влияние на крупнейшего магната того времени Джона Рокфеллера.