Золотые росы - Галина Васюкова

Когда мы все вместе подошли к оврагу, то увидели чью-то темную фигуру, прижавшуюся к земле.

- Это же Петька! - всмотревшись, удивленно воскликнула Зинка.

Петька испуганно вскочил, прижимая к груди что-то завернутое в белую тряпицу, и, весь дрожа, уставился на нас стеклянными от слез глазами.

- Ну, чего дрожишь, как преступник? - строго спросил Савельич.

- Я не преступник... Я не хочу... Это она, бабка, велела... - не переставая дрожать всем телом, забормотал Петька.

- Что велела? - насторожился дед.

Петька молчал. Савельич взял у него из рук узелок, протянул его бабке Марте. Та развернула тряпочку, и мы увидели серый комок хлебного мякиша.

- Отрава в хлебе, - понюхав, сказала бабка Марта.

- Так это ты! Ты нашу Буренку... - задыхаясь от гнева, подскочила я к Петьке.

Он испуганно шарахнулся от меня.

- Нет, это не я. Я ничего... Бабка послала... а я... не хотел... бормотал он. - Я только посуду вашу побил, больше ничего не сделал...

- Эх ты! Пропадешь ни за что, хлопец! - сокрушенно сказал Савельич.

- Я... я... к мамке хочу, - как маленький, пролепетал Петька, задыхаясь от слез.

- Отведи его, Марта. А я пойду - разобраться надо, - взял у жены из рук узелок Савельич. - А вы - пока никому ни слова! - сказал он нам.

Притихшие и озадаченные брели мы по деревне.

- Что-то теперь будет? - не смолчала я.

- Судить будут! - сказала Зинка.

- Его... Петьку? - испуганно спросила Аля.

- Не его, а Лещиху. Он, может, и не виноват... - задумчиво проговорила Зинка.

- А плакал как... - сказала Аля.

- Ой, девочки! - прошептала я испуганно.

К нам приближалась высокая темная фигура. Мы сразу узнали Лещиху. Миновав нас, она обернулась и погрозила кулаком:

- У-у, семя проклятое, грачи колхозные! Шляются по ночам...

Мы молча, как заколдованные, смотрели ей вслед.

- Видно, Петьку искать пошла, - прошептала я наконец.

- Пусть ищет! - тряхнув головой, сказала Зинка.

Без оглядки мы пустились к яслям, откуда доносился радостный гул.

ВОТ ТАК "ГРАЧИ"!

Жаркое солнце докрасна накалило рябину на пригорке за школой. При виде ее мы сразу вспоминали, что скоро осень и в школе начнутся занятия.

Было и радостно и почему-то грустно. Жаль было расставаться с речкой, с золотистыми полями, с привольным летним житьем.

И еще мне было жаль расставаться с Алей, которая начала собираться домой. Накануне отъезда отец с тетей Люсей допоздна сидели на лавочке и о чем-то беседовали. Мы с Алей, закутавшись в бабушкин платок, сидели на крыльце, и до нас долетал сердитый голос отца и неуверенный, как бы оправдывающийся - тети Люси. Позже, когда все сели ужинать, я увидела, что глаза у тети Люси заплаканы. И мне почему-то вдруг показалось, что все у них теперь будет по-новому и Алина жизнь совсем изменится. У нее будут не только нарядные платья, но и друзья. Тетя Люся будет читать им интересные книжки, и даже кот Матрос, может быть, оставит свою скверную привычку есть одно только легкое. Поезд на Витебск отправлялся рано утром, поэтому ехать в город решили с вечера. Провожать Алю пришли все ребята. Мы с Зинкой торжественно вручили ей вазу из глины, которую потихоньку лепили целых три дня. Я не пожалела на нее моточек красных бисерных бус, которые мне когда-то сделала бабушка из старого своего кошелька, и ваза так и сияла тонким ободком и яркой звездочкой посредине. Взглянув на нее, Аля ахнула от восторга. Федя, помявшись немного, достал из кармана букетик кошачьих лапок.

- Вот... шел, нарвал по дороге. Трудно, что ли? - смущенно пробормотал он, бросив быстрый взгляд на Зинку.

- Бери. Кошачьи лапки - бессмертники, не повянут, - улыбнулась Зинка.

Павлик тоже принес подарок - черного, точно лакированного жука в коробочке. Все что-нибудь дарили Але на память, и только Ленька, обводя всех по очереди глазами, обиженно сказал:

- Не могли предупредить! Я бы тоже... хоть жука какого-нибудь... Вдруг, не договорив, он бросился в дом и тотчас вернулся, держа на ладони половинку резинки, которую ему когда-то дала Зинка.

- На вот! - сказал он, протягивая ее Але. - Настоящая, резиновая... и для большей убедительности попробовал на зуб.

На Громике лихо подкатил дед Сашка, и через минуту Аля сидела уже на телеге и смотрела на нас грустными глазами.

- На следующий год приезжай обязательно, - сказала я.

Аля кивнула.

Я боялась, как бы тетя Люся не стала на прощание меня воспитывать, но она молча клюнула нас с Ленькой в щеку и тоже полезла на телегу. Отец примостился на решетчатом ящике, из которого выглядывали краснобокие яблоки.

- Гостинцы, что ли? - кивнув на ящик, спросила любопытная тетка Поля.

- Гостинцы, да не тебе, - отрезал дед Сашка, сердито дергая вожжами.

Телега тронулась, и мы пошли рядом. Выйдя за околицу, остановились и долго махали руками. Вот уже не видно Алиного лица и лошадь кажется совсем маленькой, игрушечной. Поднявшись на пригорок, она маячит темным силуэтом и вдруг сразу исчезает, как бы нырнув в розовую речку вечернего заката...

Весь следующий день мы с нетерпением поглядывали на дорогу: не едут ли из города отец с дедом Сашкой? Они приехали поздно вечером и, остановившись возле правления, стали сгружать тот же решетчатый ящик.

- Яблоки назад привезли! - удивленно воскликнула Зинка.

- Нет, это не яблоки, - всмотревшись внимательней, сказала я.

Мы пристали с расспросами к Вере Петровне, которая была в городе на конференции и приехала вместе с отцом и дедом Сашкой домой.

- Это пока секрет, - сказала она с улыбкой.

Узнать что-либо у отца тоже не удалось. Наскоро поужинав, он снова отправился в правление, и мама тоже пошла с ним. Потом мы увидели, как туда прямо с фермы прошла тетя Маша, а за нею Устенька с Верой Петровной.

- Совещание у них там, что ли? - сказала я.

Сгорая от любопытства, мы топтали косые квадраты света, падавшего из окон, пытаясь хоть что-нибудь разузнать.

- А если залезть и... взглянуть? - предложил Ленька.

В это время отворилась дверь, и мы, как горох, посыпались за угол. На крыльцо вышел отец, а за ним тетя Маша с большим белым листом в руках.

- Как бы дождя не было, Егорыч, - обеспокоенно проговорила она.

- Не будет, - попыхивая папиросой, сказал отец, и они начали прилаживать лист на доску, врытую в землю. Потом мама принесла длинную полоску бумаги и, помахивая ею, сказала:

- Краска еще не совсем высохла...

Бумагу кнопками прикрепили вверху, и она, белея в темноте, разжигала наше нетерпение.

Вот растаяли пятна света под окнами, звякнули у отца в кармане ключи, затихли шаги. Мы бросились к доске. В наступившей темноте ничего не было видно.

- Клеем пахнет, - потянул носом Ленька.

- Тут фотографии, - пощупав лист рукой, сообщила Зинка.

- Ну хоть бы кусочек луны! - сказала я с досадой.

Мы оглянулись, и сразу как-то стала заметнее обступившая нас ночная темнота.

- Пойдем, что ли? - поеживаясь, сказал Павлик, которому дальше всех было добираться домой.

Утром я поднялась чуть свет и, стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица, выскользнула на крыльцо. Ни тетка Поля, ни бабушка еще не встали доить коров. Только Рыска сладко позевывала на заборе.

Я потянулась и, стряхнув остатки сна, направилась за калитку.

Позади скрипнула дверь. Я обернулась и увидела Леньку. Совсем еще сонный, он натягивал на ходу рубашку.

- Сестра называется! - сердито буркнул он.

Я виновато молчала. Ленька, шагая рядом, обиженно сопел. Я думала, что мы явимся первыми, но, к моему удивлению, ребята уже стояли возле доски, на которой были наклеены фотографии колхозников, а вверху крупными буквами написано: "Лучшие люди колхоза".

Я с восторгом смотрела на улыбчивое лицо тети Маши, на моего отца с прямым и ясным взглядом, на задумчивого Алексея Ивановича... И вдруг сердце у меня замерло. Внизу, справа, я увидела очень знакомое изображение: растрепанная девчонка, сидя на возу, держит в руках вожжи и смотрит на меня удивленными глазами. Я в недоумении перевела взгляд на надпись вверху, потом снова на девчонку. Конечно же это я! Я осторожно скосила глаза, чтобы узнать, видят ребята или нет.

- Здорово получилась! - послышался вдруг позади меня Зинкин голос.

- Прямо как живая! - подтвердил Федя.

- Только... причесаться бы... а то вон какая лохматая... - смущенно пробормотала я, стараясь скрыть распиравшую меня гордость.

- Выдумала! - возмутилась почему-то Зинка. - Может, еще скажешь, что бантик надо было прицепить?!

- А хотя бы и бантик! - назло ей сказала я.

Ленька захихикал, а Зинка удивленно вытаращила на меня глаза и вдруг, схватившись за живот и давясь от смеха, проговорила:

- Нет... вы только представьте себе эту... корову с бантом...

- Это... это кто же корова? - угрожающе спросила я.

- Не видишь, что ли? - сказала Зинка, кивнув в левый угол доски. Я взглянула туда и увидела на фотографии Зинку, снятую во весь рост на ферме, рядом с Бурушкой. Вид у обеих был гордый и важный.