Нет пути назад - Александр Афанасьев

– Чем я, например?

– Я этого не говорил.

– Но подумал? – продолжал допытываться граф.

– Нет, черт возьми, не подумал. Предательству нет оправданий. Но знаешь что, это до чертиков мне надоело.

– Они наши враги, – сказал Сноудон, – это дезинформация. Среди них есть честные и отважные люди. Но есть и такие, и мы должны этим воспользоваться. Ты думаешь, у нас все чисты? И русские не пытаются этим воспользоваться, и может быть, прямо сейчас?!

– В последние несколько недель, когда я был в России, – продолжил Кейн будто не слыша, – мои русские друзья пошли со мной в поход. Мы уже знали, что через некоторое время моего отца отзывают обратно в Лондон и я должен буду покинуть Россию навсегда. Это были русские мальчишки, такие же как я. Я был англичанином, можно сказать, представителем Би-Пи[48], на меня смотрели как на инструктора, и я не мог уронить честь старой доброй… А времена тогда были такие, что могла разразиться и ядерная война. Я должен был помнить о поражении, черт возьми. Об унижении нации, о Скапа-Флоу. Я должен был ненавидеть их, но вместо этого мы сидели у костра, сушили носки и жарили украденную с фермерского поля картошку, нанизанную на прутики…

Кейн помолчал и добавил:

– И русские и мы зовем своих матерей одинаково – «ма». Я помню об этом, друг. Не могу забыть. Я могу делать то, что я делаю, но не требуй от меня, чтобы мне это нравилось.

– Я тоже не в восторге, – холодно ответил граф Сноудон и добавил: – Я должен что-то знать, чего я не знаю? Что сегодня произошло?

Кейн помолчал. Потом сказал:

– Тот человек, который нас встречал. Который был за рулем. Я помню его. Пашка Каляев, из скаутов. Я помню его по скаутскому слету, отличный стрелок. Он с ними, и я не знаю, что произошло. Но меня это… мучает.

Граф Сноудон глянул в зеркало заднего вида и подобрался, как перед прыжком.

– Возможно, друг, тебе представится возможность узнать, что произошло. Прямо сейчас.

– Ты о чем… черт.

– Да, верно. Их машина едет за нами. Вопрос: зачем?

– Оторвемся? – сказать было проще, чем сделать, дорога была забита.

Вместо ответа граф достал соверен:

– Один поросенок пошел на базар, другой, плача, забился в амбар…

Здесь надо сказать несколько слов о том, почему эти люди, потомки древнейших родов, правящих родов, умыслили такое. Почему они умыслили такое, живя в Империи, которая признавала их права и преимущества, их особое происхождение, которая не пыталась их изгнать, лишить имущества, низложить. Что, например, могло не устраивать человека, который рано или поздно должен был унаследовать восемь роскошнейших дворцов, не считая других, более скромных жилищ, и состояние около десяти миллиардов рублей. Что нужно было всем этим людям, что их всех не устраивало в той жизни, которой они жили?

Ответ на этот вопрос кроется в психологии. Существует такое понятие, как пирамида Маслоу – пирамида потребностей человека. Ее первая ступень – физиологические потребности, то есть пища и жилье, далее идет безопасность. Последние две ступени из семи – это эстетические потребности (гармония, порядок, красота), и высшая ступень – потребность в самоактуализации (реализация своих целей, способностей, развитие собственной личности). Вот на эти две ступени и надо нам взглянуть, чтобы понять, почему эти люди чувствовали себя неуютно в Империи и почему они пошли на тяжелейшее преступление – измену Престолу и мятеж.

К семидесятым годам двадцатого века объединенной Империи русских и османов (арабов) удалось решить главную задачу – инфраструктурную. Инфраструктура – эта такая штука, на которую надо тратить огромные деньги, но отдачу она дает не сразу, и не прямую, а косвенную. Но без инфраструктуры государство гибнет и распадается. К семидесятым годам удалось завершить прокладку Стратегической железной дороги, в основном сформировать автомобильную и железнодорожную сеть по всей Империи, с запасом построить электростанции и средства передачи энергии. Дальнейшее – как, например, огромный мост через Керченский пролив, или подземный тоннель до Сахалина, или строившийся в описываемый период времени мост на Аляску – уже было не необходимостью, а просто вложениями для обеспечения работой людей и открытия новых возможностей в экономике.

К девяностым годам удалось завершить выравнивание уровня жизни на юге Империи, в бывших владениях османов. Теперь они жили не хуже русских – с поправкой на то, что не нуждались в столь капитальных жилищах и им не нужны были расходы на отопление.

Последующие двадцать лет были годами, когда почти весь добавочный общественный продукт, производимый Империей, был направлен на улучшение жизни людей. И это было заметно: на Востоке, например, где строить было проще и дешевле, нормой было строительство полутора квадратных метров в год на человека, и для большой семьи квартира в сто двадцать – сто пятьдесят метров площади перестала быть мечтой. Нормой стало и владение двумя автомобилями, а не одним. Давно было забыто недоедание – заброшенные земли были окультурены и позволяли снимать по два, по три урожая в год. Даже среди нищих не было голодных ни на севере Империи, ни на ее юге. Нищета определялась отсутствием машины и хоть какого-то собственного жилья.

Несмотря на резкий рост террористических эксцессов, кардинально изменилась ситуация в области безопасности. Десятилетиями нерешенная проблема откровенно враждебной Британии была решена за девяносто часов – и Британия в этой войне потерпела столь тяжелое поражение, на восстановление от которого потребовалось бы лет двадцать. САСШ так же потерпели поражение и переживали тяжелый внутренний кризис, в стране были сильны англофобские и русофильские настроения – в той же войне Россия первая определилась в своей позиции и выступила против Британии.

И коли все физиологические потребности и потребности в безопасности были удовлетворены, настала пора переходить на более высокие ступени пирамиды. Вот тут-то и выяснилось, что потребности в самореализации в России, в Средней Азии, на Востоке понимают совсем по-другому. Кушать хотят все одинаково, и безопасность 1 это тоже понятие одинаковое для всех народов, а вот мечты разные.

Что, например, могло не устраивать блестящего кавалергарда, наследника миллиардов, внешне совсем недурного собой, через постель которого прошла половина светских дам Петербурга? Что вообще может не устраивать в этом случае?

Неся необременительную службу при русском дворе и по вечерам возвращаясь в родовой дворец, построенный в центре Петербурга, ротмистр гвардейской кавалерийской бригады Саид Алим-хан, наследный принц Бухары в свободное время любил заниматься историческими изысканиями. И изыскания эти он вел в строго определенном направлении.

Сто с лишним лет тому назад его дальний предок, как и положено эмиру, имел четыре жены. Но этого ему было недостаточно, и он имел гарем, но гарем особого рода, немного не такой, как в Турции. У него было несколько доверенных лиц… все они были старухами, но старухами, искусными в любви, бывшими наложницами отца, а то и деда, отлично знающими, что нужно мужчине. Они рыскали по всему Бухарскому эмирату, прислушивались, вынюхивали. Если кто-то говорил про то, что где-то подросла красивая и добрая девушка, они моментально устремляли свои стопы туда. Бухарский эмират жил по нормам и правилам ислама, и молодые девушки на выданье носили паранджу, хотя уже тогда он был под протекторатом Российской империи. Но эти старухи смело входили в любой дом, задирали паранджу на девушке, и если им нравилось то, что они видели, то задирали и юбку. Потом они забирали девушку с собой – если родители осмеливались протестовать, то убивали их самих и всю семью. Такими вот любовницами эмир пользовался только один раз, после чего их ждало одно из трех. Если эмиру нравилось – их выдавали за важных сановников империи, обесчещенных и часто уже с животами, все это считалось нормальным, и никто не протестовал. Если эмиру не нравилось – девушку продавали работорговцам, бухарским евреям, которые переправляли ее в какой-нибудь восточный бордель. Если же девушка осмеливалась оскорбить эмира – ее убивали, чаще всего после группового изнасилования стражей.

Саид Алим-хан имел несметные по русским меркам богатства. Но возродить такие традиции на земле бухарского протектората он не мог и знал об этом. Пока тут будут русские, это невозможно. А он мечтал об этом. И дело было вовсе не в том, что он был обделен сексом.

Если бы ротмистр гвардейской кавалерийской бригады Саид Алим-хан взялся подсчитывать сейчас своих любовниц – всех, какие у него были, и на одну ночь, и на несколько дней, и на несколько месяцев, – он вскоре сбился бы со счета и пришел бы к выводу, что их было точно больше, чем у его достойного предка. Но ему было нужно не это. Эти распущенные дряни ложились с ним точно так же, как и с другим, просто от скуки, от желания чего-то экзотического, за дорогие подарки, в глупой надежде стать любимой женой и откусить кусок от состояния, но он не был их хозяином, понимаете? И все чаще и чаще, расставаясь с очередной пассией, он задавал невыносимый для восточного мужчины вопрос: это он ее поимел или она его.