Книжная лавка близ площади Этуаль - Н. Кальма

А позавчера, когда они оба склонились над хроникой Карла IX и щека Николь нечаянно коснулась его щеки, почему она опрометью убежала? А, не стоит об этом думать: просто Николь шалая, это и Жермен о ней говорит.

Жермен велела Николь выставить в окне томик стихов Гюго в зеленом переплете.

— Что, даешь зеленый свет Гюставу? — справилась Николь.

Жермен молча кивнула, зарумянилась. К вечеру переоделась в белую воздушную блузку и удивительно похорошела. Когда зазвонил старинный колокольчик у дверей лавки, она была уже наготове и сама открыла дверь Гюставу.

— А, ты уже здесь? Отлично! — Гюстав пожал руку Дане.

Даня смотрел на него, как обычно смотрят очень молодые люди на обожаемых старших товарищей, которым хотят подражать во всем.

Каждый раз, как Даня видел Гюстава, он не переставал ему удивляться. Гюстав — он это знал — руководит несколькими группами подпольщиков и партизан в самом Париже и окрестностях, он доверенное лицо Коммунистической партии Франции, по его заданиям люди, рискуя жизнью, совершают самые отважные, самые дерзкие "акции" против оккупантов, он душа огромной, хорошо налаженной организации, где действуют и советские бойцы. Да и сам он ежеминутно, ежечасно рискует жизнью — недаром за его голову немцы назначили награду: много миллионов франков.

А сейчас перед ним стоял в легком плаще нараспашку, в небрежно повязанном красивом галстуке типичный парижский фланер из тех, что целыми днями толкутся на Больших бульварах. Что-то насвистывает, что-то напевает под нос, кажется модную песенку. Блестят, как медный шлем полководца, волнистые волосы, и вид самый легкомысленный и беспечный. И только тот, кто хорошо знает Гюстава, уловит в его глазах, в выражении небольшого крепкого рта железную собранность, сконцентрированную, нацеленную энергию, уверенность в себе. Даня почти физически ощущает: любое чувство в Гюставе достигает такого напряжения, такой направленности, что становится непреоборимой силой. Он ведет за собой людей самых разных, потому что все они чуют в нем эту силу, признают за ним право на командование. Вот каким должен быть настоящий боец! Учись, Данька, смотри, Данька!

Гюстав шутливо дернул Даню за ухо:

— Видно, лазанье по крышам с "адской машиной" под мышкой пошло тебе на пользу — выглядишь, как после морских купаний в Биарице.

Он ласково поздоровался с сестрами, не спеша снял плащ, перекинул его через спинку качалки, просительно посмотрел на Николь.

— Не дашь ли ты мне немного посидеть в качалке? Я так мечтаю о ней, когда долго здесь не бываю.

Николь тотчас уступила ему место — и она любила Гюстава, хотя по некоторым причинам относилась к нему довольно ревниво.

Гюстав качался, не отрывая глаз от Жермен.

— Какая ты нынче красавица и франтиха! Кажется, я еще не видел у тебя этой блузки?

Он все замечал. Жермен так и сияла.

— Это она для тебя так напижонилась, — не выдержала Николь.

Гюстав прищурился:

— А ты для кого надела новые туфли и этот шарфик?

Николь проворно схватила кофейник, выскочила из комнаты, вдогонку услышала смех Гюстава. Он сказал Жермен:

— Не опускай пока жалюзи и не убирай с витрины Гюго. Сюда должны прийти кое-кто из товарищей. Им тоже нужен этот знак, я предупредил.

"Кое-кто из товарищей" начали появляться очень скоро. Трижды прозвонил старинный колокольчик.

— Поди открой, это свои, — сказал Гюстав Дане.

Даня снял тяжелый засов, приоткрыл дверь и попятился: за дверью стояла рослая монахиня в широкой черной рясе и таком же покрывале. Сквозь очки в металлической оправе на Даню смотрели внимательные бархатистые глаза.

— Кого вам угодно? — пробормотал Даня.

— Мне нужны сестры Лавинь и мсье Гюстав, если он пришел, — сказала монахиня.

Гюстав уже стоял на лестнице. Он низко поклонился монахине:

— Мы вас ждем, мать Мария. Как хорошо, что вы к нам выбрались! — Он заметил удивленный взгляд Дани и подтолкнул его к монахине: — Вот позвольте вам представить, мать Мария, молодого человека. Он ваш соотечественник, русский, вернее, с Украины. Зовут Дени.

— Правда? — Мать Мария вскинула голову, и Даню поразило ее лицо широкоскулое, чуть монгольское, с удивительным выражением доброты, силы и даже веселости. Она вдруг спросила по-русски, певучим московским говором: — Дени — это Денис или Даниил?

— Даниил, — отозвался Даня. Он впервые в жизни говорил с монахиней, да еще русской, да еще здесь, в Париже!

— Моя семья тоже родом с Украины, — сказала мать Мария. — У меня и девичья фамилия украинская — Пиленко. Что ж, давайте знакомиться, Даниил… не знаю, как вас по батюшке…

— Что вы, никто меня по отчеству не зовет, — пробормотал Даня. Даней звали дома.

— Ну и хорошо, Даня, я тоже буду вас так звать, если позволите. Вы здесь, в этом доме, конечно, не просто гость? Так?

Даня молча кивнул.

— То-то я вижу, вы здесь свой человек. — Она усмехнулась, потом сказала серьезно: — Я тоже сейчас ваш товарищ, Даня. Ни один русский человек не может сидеть сложа руки, не такое теперь время. Приходите ко мне, на улицу Лурмель. У меня есть большая карта Советского Союза, на ней мы отмечаем все продвижения и победы советских войск. И еще у меня есть радио, вы сможете послушать Москву.

Гюстав, услышав знакомое название "Лурмель", закивал:

— Да, да, Дени, мать Мария открыла на улице Лурмель общежитие для престарелых и неимущих, а сейчас в этом общежитии иногда прячутся бежавшие из лагерей ваши люди. Мать Мария делает для нас всех очень большое дело, прибавил он.

— Полноте, — отмахнулась от него мать Мария. — Делаю то же, что и все. — Она взглянула на Даню своими прекрасными глазами. — Так приходите, Даня.

Даня молча поклонился. Так вот какие бывают монахини!

Гюстав между тем говорил с матерью Марией о каком-то связисте, которого некий Арроль прячет у себя и которого надо переправить на улицу Лурмель. Николь поманила Даню на кухню.

— Ну, что смотришь на мать Марию? Удивляешься, да? А она настоящая героиня. Вот посмотри, что о ней здесь написано, — это писал один из ваших, который был с ней хорошо знаком, прожил у нее несколько месяцев…

Она протянула ему бумажку.

"Мать Мария, в миру Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, — русская поэтесса, — читал Даня. — В России до революции выпустила сборник стихов "Скифские черепки". Стихи очень талантливые. Дружила с Блоком, Андреем Белым, Алексеем Толстым. Написала о них интереснейшие воспоминания".

— А какая она добрая, какая великодушная, если бы ты только знал! продолжала Николь. — Мы с Жермен так ее любим! Ходим к ней со всеми нашими делишками.

(Если бы Николь и Даня в тот осенний парижский вечер могли заглянуть на минуту в будущее, они убедились бы, что мать Мария — русская поэтесса Кузьмина-Караваева — и правда высочайшая героиня. За участие в Сопротивлении, за укрывательство советских бойцов нацисты арестовали ее, отправили в немецкий каторжный лагерь Равенсбрук. Там она встретила русскую женщину, приговоренную к смертной казни. Мать Мария обменялась с ней номером и одеждой и вместо нее пошла на казнь… О, если б можно было заглядывать в будущее!)

Опять трижды прозвонил колокольчик у дверей. На этот раз пришел моложавый рыжеватый человек с гибкой спортивной фигурой, с веселыми искорками в глазах, подвижной, быстрый в движениях и разговоре. Гюстав обрадовался ему, назвал его мсье Криво и утащил за собой в комнату.

— Тоже русский, — шепотом сказала Николь. — Сын какого-то большого аристократа, не то сенатора, не то министра еще при русском царе. Всю жизнь, с детства, живет в Париже, по профессии инженер, а когда началась война в Советском Союзе, тоже стал подпольщиком. Хочет здесь помогать своей русской родине. Гюстав считает Криво очень ценным работником. Кажется, ему удалось завязать связи в каком-то важном немецком учреждении и оттуда получать сведения…

(И опять, если бы Николь и Даня могли заглянуть в будущее, они увидели бы мсье Криво в пустынном сквере где-то в окрестностях Парижа. Вот к нему приблизился человек в сером пальто, быстро передал что-то, кажется клочок бумаги, и так же быстро ушел. Мсье Криво едет в дачном поезде. В кармане у него документ, которого ждут подпольщики: доклад гестапо немецкому командованию о том, какие подпольные организации обнаружены во Франции, кто из подпольщиков арестован… О, мсье Криво и правда очень ценный работник! Ему удалось подружиться с немцем, который работал в штабе немецкого военного командования. Немец ненавидел нацизм и согласился помогать Сопротивлению. Это он доставал для мсье Криво почти все секретные бумаги, поступавшие в штаб. Но, несмотря на все предосторожности, и немца и мсье Криво арестовало гестапо. Он храбро вынес все пытки, голод и унижения концлагеря. После войны Криво вернулся на свою советскую родину. Николь и Даня могли бы увидеть его в Москве, где он работает скромным инженером. Правда, в рыжеватой шевелюре мсье Криво уже есть серебряные нити, но он по-прежнему подвижен, весел, склонен к легкой шутке, к иронии. На его пиджаке — ленточка военного ордена: французы помнят о тех услугах, которые он оказал Сопротивлению и своей советской родине.)