Ностальгия по чужбине. Книга вторая - Йосеф Шагал

— Все подробности по прибытии на место, Валечка.

— Вы сами провоцируете меня на хамство!

— Неужели ты будешь и дальше оскорблять меня?

— Ладно! — Я глубоко вздохнула и встала. — Черт с вами! В Израиль так в Израиль…

— И все-таки, почему так невесело?..

Внезапно Паулина нависла надо мной в угрожающей позе памятника белорусскому партизану с занесенной над головой противотанковой гранатой. Будто не она только что выталкивала меня из номера, словно засидевшаяся в девушках проводница — пьяных пассажиров на конечной станции. Только сейчас я поняла, что явно погорячилась, упомянув всуе злосчастное гинекологическое кресло, однако остановиться уже не могла.

— Мало того, что командуете мной как бандерша в публичном доме, так вам еще нужно, чтобы я прыгала от восторга?

— А почему бы и нет, черт тебя подери, Валентина! — вдруг заорала моя опекунша.

Это было так непохоже на неизменно холодную и бесчувственную, как мрамор, Паулину, что я даже опешила.

— За сравнение с бандершой тебе огромное спасибо! — продолжала наливаться гневом Паулина. — Но ведь я, милочка, между прочим, тебя не клиенту сдаю на два часа! И не забираю себе восемьдесят процентов комиссионных!..

— Господи, откуда такое глубокое знание предмета? — пробормотала я, театрально закатывая глаза.

— А ну-ка, молчать! — вконец разъярилась Паулина. — Немедленно закрой свой паршивый рот и прекрати меня оскорблять! Я тебе не девочка!..

— Да уж! — удовлетворенно кивнула я и тут же поняла, что продолжать в том же духе опасно для собственной жизни.

Беломраморное лицо Паулины внезапно побагровело, глаза сверкали так, словно их подключили к мощным аккумуляторам, нижняя губа наставницы нервно подрагивала, а пальцы судорожно вцепились в ни в чем не повинную перламутровую пуговичку на блузке с подсознательным желанием вырвать ее вместе с моим мерзким языком.

Кожей чувствуя, что напряжение достигло критической отметки, я пошла на попятный:

— Паулина, вы уже уложили в сумку свою косметичку?

— Что? — Паулина замерла, словно пограничник, потерявший след нарушителя.

— Извините меня, пожалуйста, это все нервы…

Все-таки, профессиональная выучка кадровой шпионки в сочетании с неистребимой женской природой, требующей в любой ситуации знать, как именно ты выглядишь со стороны — великая вещь! Мгновенно оценив в зеркале свой растрепанный внешний вид, Паулина делала глубокий вздох и… тут же предо мной предстала прежняя античная красавица без возраста — холодная, надменная и недоступная. Как сиамская кошка с пронзительно синими глазами, которая только что, задрав хвост трубой и сверкая глазами, была готова вцепиться в мою руку мертвой хваткой, она вдруг свернулась ласковым пушистым клубком и промурлыкала:

— Если ты хочешь подкраситься, я могу ее достать.

— Да нет, я, пожалуй, уже не успею.

— И все-таки, — как ни в чем не бывало, продолжала Паулина, — твоя реакция на предстоящую поездку меня удивляет.

— Почему же? — Стараясь не спровоцировать вторую волну скандала, я тщательно выбривала из своей речи тончайшие волоски язвительности.

— Насколько я помню иудейские законы, Израиль, дорогая, и есть твоя доисторическая родина…

— Ага, — я постаралась вложить в это согласие как можно больше оптимизма. — В Советском Союзе мне об этом время от времени напоминали… Причем очень тактично, Паулина. Очевидно, просто не хотели меня обижать…

— Но ты им не верила, верно?

— Не верила во что?

— В то, что они хотели тебя обидеть.

— Иногда мне казалось, что они сами обижены…

— Кем обижены? Тобой?

— Богом.

— Не любишь бывшую родину?

— Знаете, Паулина, я что-то совсем запуталась в последнее время в этих своих родинах… То ни одной не была нужна, то вдруг — сразу трем.

— Но по разным причинам, — уточнила Паулина и сурово нацелила мне в грудь указательный палец.

— Простите за непарламентское выражение, Паулина, а не один хрен?

— Не кощунствуй, Валентина!

— Да Бог с вами!.. — Меня аж передернуло от вопиющей несправедливости и толстокожести моей опекунши. — В конце концов, я ведь не выбросилась из окна, не устроила истерики, а послушно возвращаюсь на родину! Причем, обратите внимание, без каких-либо личных просьб о защите в адрес правительства США. Я возвращаюсь в строгом соответствии с традициями моего несчастного и гонимого народа…

— То есть, как это?

— Кружным путем, с подложными документами, в рубище хронической неудачницы и посыпав голову пеплом.

— А последнее ты когда успела?

— Когда подписывала обязательство работать на Моссад…

— И все-таки на родину, — примирительно пробормотала Паулина, аккуратно поправляя ресницу ногтем указательного пальца.

— Неужели завидуете? — усмехнулась я.

— А что, заметно?

— А чему тут завидовать, Паулина?

— В этом вся ты, Валечка, — вздохнула Паулина, укоризненно покачав идеально уложенной прической. — Всего одним вопросом ты умудрилась влезть в самую суть неразрешимых противоречий славянской души!

— Вы в самом деле считаете себя славянкой?..

Погасив скандал, я подсознательно прибегала к отчаянным мерам, лишь бы оттянуть неизбежный финал этого никчемного препирательства. К тому моменту я уже отчетливо понимала, что НЕ ХОЧУ лететь в Израиль. Даже не сомневаясь в том, что ритуал посыпания головы пеплом официально аннулирован представителем ЦРУ. Я просто не хотела туда лететь. Без всяких причин. Как грязнуля, который отказывается от мыла и мочалки не потому, что ему не нравится быть чистым — просто мысль, что отныне его станут ПРИНУЖДАТЬ регулярно принимать душ, кажется ему невыносимой…

— Мы еще вернемся к вопросу о моей национальной самоидентификации, — негромко обронила Паулина и шагнула к двери. — Возможно, даже в самолете. Если, конечно, он не улетит без нас, милая Валечка…

Я еще раз вздохнула и, преодолевая внутреннее сопротивление, взялась за кожаные ручки саквояжа.

Родина настоятельно звала меня к себе. И при этом просила мраморными устами Паулины на свидание не опаздывать…

По мере того, как произвольно, время от времени и без какой-либо системы пополнялся мой опыт ВЫНУЖДЕННОГО общения со шпионами разных национальностей, вероисповеданий и политических убеждений, я, по всем законам этого бессмертного жанра, должна была постепенно превратиться хоть в какое-то подобие профессионала. Впрочем, вывод этот, во-первых, поверхностный, а, во-вторых — сугубо теоретический. Поскольку на практике ничего подобного со мной не происходило и произойти не могло. Конечно, чему-то меня учили. Мало того, я даже извлекла для себя кое-какие уроки. Но их примитивность была настолько очевидной, что особенно гордиться мне было нечем и не перед кем. С таким же успехом, человек, который едва не утонул на диком пляже, дает себе слово плавать впредь только в специально отведенных для этого местах. Из чего, кстати, вовсе не вытекает, что на этом самом специально отведенном месте его не подстерегает угроза угодить в воронку или вследствие тривиальной судороги превратиться в рыбий корм.

Короче, если и был один стоящий вывод, извлеченный мною из теневой стороны жизни, то заключался он в следующем: никогда не стремись преуспеть в деле, для которого ты НЕ РОЖДЕНА! Естественно, если отвязаться от этого дела тебе не дают. Мысль самая что ни на есть заурядная, претендовать на включение в сборник избранных фраз и афоризмов, естественно, не может. Зато она моя и, главное, ВЫСТРАДАННАЯ. Только, пожалуйста, без этих глупых подозрений в намерении мифологизировать профессию шпиона! Ничуть не бывало! С равным успехом можно заподозрить женщину в любви к абортам. Просто, шпионское ремесло — слишком уж объемное и многомерное понятие, оно как бы на стыке сразу нескольких профессий и увлечений. Нечто вроде занятий шахматами, которое с одинаковым успехом можно отнести и к спорту, и к искусству, и к науке. Но ведь никто же не ставит под сомнение тот очевидный факт, что профессиональным шахматистом надо родиться. В шпионаже, очевидно, происходит то же самое. Так что, передо мной, волею обстоятельств попавшей в компанию одаренных от природы и умудренных опытом гроссмейстеров и международных мастеров шпионажа, открывалось две возможности: либо возомнить о себе черт те что, увлечься этим ремеслом и практически сразу же остаться без головы, либо понять свою профессиональную КОПЕЕЧНОСТЬ и внимательно — опять-таки, во имя сохранения все той же головы — приглядываться к ходам профессионалов. При этом, презирая шпионов за цинизм, судьбу — за коварство, а себя — за неспособность справиться с собственными проблемами без их помощи. Впрочем, моя любимая подруга выразила эту мысль задолго до описываемых событий, а, главное, намного проще. Рассказывая о своем очередном ухажере, она как-то обронила: «Гвоздя в стену вбить не может, деньги зарабатывать не способен, для карьеры — вообще конченый человек… Но как трахаться — золотые руки!..»