Глухомань. Отрицание отрицания - Борис Васильев

— Я не очень тебя понял. Извини.

— Чеченцы спасли Андрею жизнь, когда его ужалила змея. Всей семьей отсасывали яд, поили настоями, кормили. Да что говорить!..

— Ты думаешь, что в Чечне будет…

— Будет! — резко сказал Ким. — Уж что-что, а аргументы для глухоманцев мы находить научились.

3

Кто бы мог подумать, что война в Чечне своим эпиграфом возьмет телевизионные улыбки двух генералов: красавца Дудаева и неказистого Грачева! Они беседовали вполне дружески, а на следующее утро танки неказистого пошли на Грозный.

— Сначала «Берите столько суверенитета, сколько сможете удержать», а потом — давай назад нефть, — прокомментировал танковое вторжение Иван Федорович.

Так началась эта малопочтенная война. Андрей и Федор резко ее осуждали, но им было легко: оба воевали в Афганистане, оба были ранены и оба были с наградами. А Валера ордена в Афганистане заработать не успел. Это показалось ему обидным, почему он и собрался податься за ним в Чечню вполне добровольно.

— Как говорится, вольному воля, — хмуро отметил Андрей.

В глухоманских деревнях и до сей поры воют бабы при первом известии о войне, даже если ее называют «наведением конституционного порядка». А вот в городах не воют. Не потому, что парней не жалко, а потому, что КГБ под боком. Впрочем, у нас он тоже неподалеку. Рассказывали мне, что в тот день, когда Господь осчастливил нас новостью, что прибрал Сталина, в одной глухоманской деревне всю свадьбу арестовали. Никто же не знал, что великий вождь аккурат в этот день преставится, ну, свадьбу-то и назначили. А она у нас всегда влетает в копеечку, к ней готовятся, жарят, парят и пекут, а тут — всенародная скорбь. А там — гульба на полную катушку. Ну и нагрянули на двух машинах плюс крытый грузовик с автоматчиками:

— Радуетесь, гады?..

— Да что вы, боже упаси, товарищи начальники. Поминки справляем. Скорбим.

— Вот у нас и поскорбите. А там — разберемся.

Родителей с шаферами, подружками да друзьями — в грузовик вместе с невестой в белом платье и женихом в одолженном ради такого события костюме с бабочкой. Сами выпили, жареным-пареным закусили и повезли всю свадьбу в каталажку. Только в день похорон вождя народов и выпу-стили. Слава богу, домой. А могли ведь и мимо дома — сразу в эшелон. Лес рубить. Тот самый, от которого по всей Руси щепки летят даже тогда, когда его никто вроде бы и не рубит.

Это я к тому, что из нашего национального сознания как-то выпала историческая память. Мы живем только сего-дняшним днем, потому что будущее туманно, а прошлого просто нет.

И вновь застучали на стыках воинские эшелоны в такт автоматным очередям.

4

Через неделю, что ли, после начала чеченской войны, за-стенчиво именуемой «наведением конституционного порядка», ко мне в кабинет заглянул Херсон Петрович. Сам, без вызова, что для него было вовсе не характерно. И физиономия тоже была какая-то нехарактерная. И улыбка, освещавшая эту физиономию, тоже.

— Опять что-нибудь сперли? — насторожился я.

— Почему?

— По привычке.

— А!.. Пока нет. — Он уселся напротив, по-прежнему улыбаясь несколько глуповато. — У тебя когда-нибудь осуществлялась хотя бы одна детская мечта?

На «ты» он обращался редко и всегда по поводу. А тут вроде бы без всякого повода, но тогда я почему-то не насторожился.

— Осуществлялась, — сказал я. — Я мечтал, что в Москве пройдут Олимпийские игры вместо обещанного коммунизма.

— И у меня — тоже осуществилась. — Он обождал, когда я заинтересуюсь, но я молчал.

И он — молчал тоже. И так мы посидели молча.

— Я с детства мечтал открыть трактир, — признался он наконец. — Не знаю почему. Может быть, потому, что все время был голодным. И вот — открыл.

— Что ты открыл? — тупо спросил я.

Вместо ответа он подал мне какую-то бумажку. Я развернул. Это было заявление о добровольном уходе с работы.

— Я открыл больше, чем трактир. Я открыл ресторанчик «До рассвета». Взял ссуду в банке и открыл.

И протянул мне красиво отпечатанный пригласительный билет на два лица. Лица были тоже напечатаны на отличнейшей бумаге. В смысле имен. Я и Танечка.

— Я не могу тебя уволить, Херсон Петрович, сам понимаешь. Ты — номенклатура главка.

— Плевать мне на них на всех. Я теперь человек свободный и без пенсии проживу, если дашь согласие.

— Жаль, что бросаешь меня. Но… Мечта, говоришь?

— Золотая.

Я размашисто написал в углу «Не возражаю», расписался и возвратил заявление Херсону.

— Спасибо за приглашение, только с главком тебе придется улаживать самому.

— Нет проблем. — Херсон встал, протянул через стол руку. — Жду тебя с Танечкой к девятнадцати часам по указанному в приглашении адресу. Гуд, как говорится, бай.

И ушел вразвалочку. Как свободный человек, застрахованный от голодовок.

Признаться, я растерялся. Уж чего-чего, а такого прыжка в иное классовое состояние я от своего очень дельного и весьма скромного заместителя никак не ожидал. Его же собственный папа назвал в честь штурма непокорного города. «Херсон перед нами, пробьемся штыками…» А он — в рестораторы…

Н-да, отпустил без вопросов, а за ним должок. И — крупный. Например, куда подевался открытый им винтовочно-патронный склад. Где болтается вагон с калибрами не того размера. Что-то еще… Конечно, Херсон никуда от своего ресторана «До рассвета» не денется, а все же непорядок. А непорядок — знак того, что начальник не контролирует ситуации, хотя не имеет в запасе посадочной площадки даже в виде пивного ларька, не говоря уже о ресторане…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

К первому в своей жизни званому ужину моя Танечка готовилась с особой тщательностью. Даже посетила парикмахерский дамский салон «Парижские тайны», недавно открытый моим прежним приятелем, местным куафером, чего за ней ранее никогда не водилось. А когда вернулась, я завопил с ужасом:

— Ты перекрасила волосы?.. Дура несчастная!..

— Глупый, это же паричок. Твой подарок. Я решила его сегодня надеть и захватила с собой, чтобы девочки в парикмахерской мне его подогнали.

И стянула его с головы. Под паричком оказались те же рыжие кудри, и я успокоился. Она опять натянула этот паричок, и тут только я обратил внимание, как она похорошела. Она была славненькая, миленькая, солнышко — а стала настоящей красавицей.

Это спровоцировало меня на некорректный повод повеселиться. И я спросил, ради кого все эти куаферские мучения. Естественно, с идиотской улыбочкой:

— Неужто ради Херсона Петровича?

— Нет, милый. Ради одной светской дамы, из-за которой мне и пришлось просить подружек в парикмахерской.

Тут пролегала граница женского восприятия, и я прекратил вопросы. Ясно было одно: «врагиня» тоже готовилась к званому ужину, но сумела опередить мою женушку на старте. А это для детей и женщин обидно до слез.

Судя по адресу, напечатанному в приглашении, ресторанчик Херсона «До рассвета» располагался в районе, совсем недавно включенном в городскую черту. Вот туда мы и покатили, имея за рулем Вадика с его особо оттопыренными ушами.

И вот, еще не въехав в этот включенный район, увидели «жигуленок» с поднятым капотом. Заметив нас, владелец вынырнул из-под капота и отчаянно замахал руками.

— Притормози, — сказал я Вадику. — Несчастье у человека.

Гнали мы, как всегда, быстро, Вадик стал притормаживать, и тут я узнал в автомобилисте канцтоварного Тарасова. Вот уж с ним мне никак не хотелось встречаться, имея под рукой Танечку, потому что он мне напоминал о ветчинной Ляле, а мне эти воспоминания были крайне неприятны.

— Вот повезло! — радостно закричал Тарасов, узнав меня издалека. — Рад тебя видеть, а особенно — твоего Вадика. Что-то у меня с машиной. Заглохла ни с того ни с сего.

Вадик тут же нырнул под капот, а я вылез, чтобы отвести Тарасова подальше от Танечки. Они были знакомы — Глухомань обильна на встречи и знакомства, — и мне хотелось избежать разговора втроем, пока ушастый Вадик возился с мотором.

— Какими судьбами в этих краях? — спросил я, чтобы завести разговор нейтральный: уж что-что, а ушки у Танечки работали с максимальной отдачей.

— Да… По случаю, — как-то с неохотой, что ли, сказал Тарасов. — Знакомый тут хибарку построил, просил к новоселью заказ привести. Вот я и доставил. Так сказать, на дом.

— Какой заказ?

Признаюсь, мне было все равно, какие скоросшиватели или, там, рулоны туалетной бумаги он доставлял. Но… Интуиция у меня сработала, что ли?..

— Хобби у меня, — застеснялся Тарасов. — Я гравировкой в свободное время занимаюсь. Как говорится, для себя. А приятель попросил пожелания на дареной вазе сделать. Так сказать, подарок к новоселью.