Ошибка Марии Стюарт - Маргарет Джордж

– Позови стражу, накажи меня, – прошептал он. – Нет, ты слишком милосердна, ты не станешь этого делать…

В ответ Мария поцеловала его, впервые коснувшись его губ языком, проследив все изгибы и выпуклости; потом она широко открыла рот и попробовала его на вкус. Она потянулась вниз и смогла снять шелковые штанишки, стянув их через сброшенные туфли, а потом снова легла на спину, а он устроился между ее ног. Два слоя одежды, ее платье и нижняя юбка, отделяли ее тело от его. Она положила руки на его мускулистые ягодицы и прижала его к себе, как будто это могло сжечь разделявшую их ткань.

– Я таю… я не могу этого вынести, – ее голос был хриплым и далеким. – Прекрати мою пытку.

Медленно и почти торжественно он отодвинулся от нее, присел на корточки и поднял пышные юбки. Тепло и запах ее обнаженного тела, ее сокровенных мест сводили его с ума. Время пришло, больше откладывать было нельзя.

Босуэлл наклонился к ней, опустился на колени и приподнял ее. Он дрожал всем телом. Раненая рука, по-прежнему обмотанная повязками, только мешала ему. По животу с недавно зажившим чувствительным шрамом пробегали волны жара, пульсировавшего внутри. Он умрет, если не покончит с этим.

Она закинула длинные ноги ему за спину, привлекая к себе. Он почувствовал, как ее пятки уперлись ему в копчик, а потом вошел в ее открытое, ждущее лоно. Но что-то все еще мешало ему: ее осторожные, неуверенные движения казались такими же, как у девственницы. Это было более восхитительно, чем все, что ему приходилось испытывать до сих пор: девственная зрелость. Внезапно он испугался, что взорвется слишком быстро и не доставит ей удовольствия.

– О, моя любовь, – шептала она, прижимаясь к нему. Когда ее тело задвигалось, его голова совершала движения ему в такт, отчего ее голос то повышался, то затихал, то приближался, то отдалялся.

Это было неправильно, неправильно, неправильно… Какая-то часть его содрогалась от внезапного страха. Это в любом случае опасно… это хуже, чем засада при полной луне, это вершина его глупости и безрассудства… Потом волна чистейшего удовольствия захлестнула его и устремилась вверх, поглотив все его существо. Он был в огне.

Мария вскрикнула и вцепилась ему в спину, царапая его дублет. Он слышал, как жемчужины отлетают от вышивки и рассыпаются по каменному полу за раскинутым плащом. Она выгнула спину, и ее ноги задергались. Она была готова закричать. Он быстро закрыл ей рот поцелуем, чтобы заглушить крик. Ее тело содрогалось в конвульсиях, словно она полностью обезумела. Потом его собственное тело раскрылось навстречу, и он почувствовал, как давно сдерживаемая страсть устремилась вперед, сметая перед собой все.

Она тряслась и вздрагивала, хватаясь за подбитое бархатом плечо его дублета. Потом она оторвала губы от его рта и жадно вздохнула.

Внезапно все закончилось, и они просто лежали на полу в холодной маленькой часовне. Мария протянула руку и прикоснулась к основанию алтаря. Она овладела собой, и ее дыхание замедлилось.

Она закашлялась и попыталась сесть, чтобы немного прийти в себя. Одна ее рука шарила по полу в поисках сброшенной одежды, а другая рука, слегка дрожавшая, отодвинула его пропотевшие волосы от ее лица. Ее дыхание все еще было неровным.

Мысли Босуэлла бешено вращались: «Что я натворил? Что теперь будет?» Он не мог сосредоточиться, потому что тело никак не успокаивалось и сердце гулко стучало. Он взял Марию за руку.

– Пожалуйста, не жалейте ни о чем, – попросил он. – Я обещаю никогда не говорить об этом и не напоминать о том, что здесь произошло. Но вы должны знать – я буду всегда хранить это в душе как драгоценное воспоминание, без каких-либо притязаний на власть или вашу благосклонность.

Мария не ответила, но наклонила голову и начала одеваться. Внезапно у него сжалось сердце от любви к ней.

Он тоже стал медленно натягивать на себя одежду, не желая, чтобы все так быстро закончилось. Мария встала, подняла его плащ и молча протянула ему. Босуэлл взял плащ и перекинул через плечо.

– Мы оба состоим в браке, – наконец сказал он.

– Мне это хорошо известно, – тихо ответила она в темноте. – Я люблю вас, лорд Босуэлл. Я давно мечтала о вас именно в таком смысле. Думаю, я все видела еще до того, как это случилось, что мне каким-то образом открылось будущее. Так что я долго жила этим.

– Чем?

– Тем, что здесь случилось.

– Но что случилось? Что это значит для нас, когда мы оба имеем супругов, а вы – правящая королева?

– Этого я не знаю. Я знаю лишь, что люблю вас, – не ожидая ответа, она отодвинула стул, подпиравший дверь, и открыла ее. Порыв ветра с мокрым снегом ударил ему в лицо.

Дверь закрылась. Она ушла. Босуэлл даже не услышал ее шагов по каменным плитам.

Он встряхнул плащ и набросил его на плечи, потом пригладил волосы ладонью и надел шляпу. Выглянув наружу и убедившись, что поблизости никого нет, он пошел через верхний двор к освещенным покоям, отведенным для гостей. Слава богу, никто не пел и не играл в кости в других комнатах и никто не окликнул его.

Было уже очень поздно. Вероятно, все уже спали. Сколько времени они провели в часовне? Конечно же, не очень долго, хотя время как будто замерло или вовсе перестало существовать.

Босуэлл вошел в свои апартаменты. Слуги ушли. Леди Босуэлл сидела в его спальне и что-то писала при свете свечи. Она была полностью одета и с бледной улыбкой кивнула ему.

– Это было приятно, не так ли? – любезным тоном осведомилась она.

– Да, – Босуэлл поспешно разделся за ширмой, натянул ночную рубашку и направился к кровати. Он лег на спину, и когда его жена пришла в постель, он сделал вид, что крепко спит.

На следующее утро Босуэлл проснулся рано, хотя едва ли спал по-настоящему. Это была странная ночь. Мария постоянно присутствовала в его мыслях, его сердце и даже в его теле: шрамы растянулись от усилий и теперь отзывались ноющей болью. Колени саднило от ерзания по каменному полу. Мышцы шеи сводило от напряжения, и это служило напоминанием о прошлой ночи, чтобы он не заблуждался по поводу случившегося.

Это случилось. Внезапно его охватил страх от мысли о том, что произойдет или может произойти дальше.

Его жена, лежавшая рядом с ним, заворочалась, вздохнула и повернулась на другой бок. Ее присутствие давало ему странное утешение, не только физическое, которое она всегда предлагала. Самое главное – она не знала. Если бы она узнала… это было не то же самое, что с Бесси Кроуфорд. Но что это было? Измена? Не совсем, потому что королева тоже хотела этого. А король не являлся настоящим королем, поэтому ему можно было наставить рога, не опасаясь обвинения в государственной измене, в отличие от Англии, где парламент официально признал государственной изменой супружескую неверность Генриху VIII.

Генрих VIII, двоюродный дед королевы. Похотливый старый козел с такой же блудливой сестрой. Эта кровь текла в жилах королевы, а то, что не досталось от Тюдоров, пришло от Стюартов, тоже не отличавшихся добродетельностью. Кровь королевы была такой горячей, что могла бы закипеть, если бы пролилась на камни той часовни.

К своему стыду, он возбудился при мысли о королеве. Ему претило думать о ней как о деревенской девушке, с которой легко переспать. Лучше поразмыслить о том, что это означало и к чему может привести. Только к беде. К большой беде, по сравнению с которой Джок-с-Поляны со своим двуручным мечом представлялся мелкой неприятностью.

Положение любовника королевы означало риск появления внебрачного ребенка. Бастарды короля имели освященные временем привилегии, но это не относилось к королеве.

Положение любовника королевы подразумевало риск навлечь на себя безумный гнев ее непредсказуемого мужа.

Положение любовника королевы означало вражду с влиятельными людьми, ее советниками. Они будут рассматривать его как мужской вариант Дианы де Пуатье, как угрозу своей власти и своему положению.

Положение любовника королевы могло означать ее дискредитацию перед религиозными противниками, прихожанами Нокса, которые будут оскорблены в своих лучших чувствах и, вероятно, попытаются свергнуть ее. Они уже называли ее «блудницей» по аналогии с католической церковью, «вавилонской блудницей», но это было другое. Ничто не пробуждало большего негодования у ревностных протестантов, чем плотские грехи.

Босуэлл поежился, когда вспомнил их пронзительные крики. Он видел, с какой злобной радостью жители Эдинбурга наказывали сквернословов, сплетников и неверных супругов, закидывали их гнилыми фруктами, бичевали и даже клеймили. Если они узнают, что королева-католичка лежала обнаженной на полу часовни вместе с одним из своих женатых придворных…

Ему стало нехорошо. Он так резко спрыгнул с кровати, что разбудил жену, и вытащил ночной горшок. Вид и запах того, что уже находилось внутри, только ускорили начало рвоты, и он опустошил содержимое желудка.