Нет, не призраки! - Александр Владимирович Ковальчук

полыхал рейхстаг. Казалось, огонь со всего мира собрался сюда, чтобы навсегда выжечь фашистскую чуму… Возле западного подъезда дымился шестиколонный портал с тяжелой всадницей на коне. А вверху, на семидесятиметровой высоте, рядом с полуразбитым стеклянным куполом развевался красный флаг. Двое автоматчиков по-хозяйски закрепляли древко знамени.

Добриченко, Баймуратов и Сорокин спрыгнули на землю. Из танка вылез улыбающийся подполковник Смирнов. Руки Сорокина виновато опустились.

— Опоздали… Обскакал нас Первый Белорусский…

— Чудак ты, разведчик! — Танкист хлопнул Сорокина по плечу. — Важно то, что этот флаг советский и видит его вся планета. Салют тебе, Знамя Победы!

Смирнов взмахнул пистолетом и разрядил в небо целую обойму. Разведчики подхватили этот салют.

Стреляли все… Из пистолетов, из автоматов, из ракетниц… И сквозь черные клубы дыма над берлинскими пожарищами впервые за много-много лет повеяло настоящей весной…

СЫН РОТЫ

— Что бы ни случилось, старшóй, а мальчонку я не брошу. — Брови Туркина, как два вороньих крыла, упрямо сошлись над сердитыми глазами.

— Никто тебя и не заставляет бросать. Будешь писать ему письма в детский дом. Поедешь навестить его… Пойми ты, ему учиться надо. А после войны заберешь к себе. И заживете вдвоем как у Христа за пазухой, — сказал Добриченко и нетерпеливо посмотрел на часы.

Туркин переступил с ноги на ногу, притворившись, что не заметил этого выразительного взгляда.

— В нашей роте грамотных хоть пруд пруди… Трое с высшим образованием. Попрошу, чтобы научили мальчонку уму-разуму. Ведь он с полуслова все схватывает. И разведчики к Алеше привыкли… Можно сказать, подружились. Даже возвращаясь с боевых заданий, стараются принести мальчику какой-нибудь подарок. Вчера Федор Чуйков подарил ему «пугача», что отобрал у какого-то полицая…

— Нет, — потянулся за фуражкой Добриченко, — в интересах же Алеши не буду разговаривать с командиром дивизии. Можете идти!

Туркин ушел расстроенным. Плетясь к своей хате, он долго размышлял и в конце концов решил написать докладную записку на имя начальника штаба дивизии и объяснить ему все, что произошло.

Год назад дивизия выбила гитлеровцев из небольшого курского села Сергеевки. От села остались только полу-развалившиеся печи да потрескавшиеся дымоходы, в которых надрывно завывал ветер. Возле одной печи Туркин натолкнулся на мальчика лет восьми в драной одежде. Мальчишка тоненьким голоском рассказал, что его отца убили немцы на границе. Вместе с матерью он жил в селе. Маму расстреляли гитлеровцы за то, что она пекла хлеб для партизан. И его, наверное, убили бы, но он в это время собирал грибы в лесу. Возвращаясь домой, он увидел, как фашисты подожгли село, и убежал в глубь леса. Хотел податься к партизанам, но разыскать их не смог. Тогда мальчик вернулся на пожарище. Звать его Алешей Маленко…

Туркин взял сироту за руку и повел к каптерке. Старшина Татьянин охотно подобрал комплект обмундирования самого маленького размера, велел парнишке переодеться, а сам отошел…

С трогательной сердечностью относились разведчики к Алеше. Послушный мальчик скоро стал любимцем всей роты. Но самым близким человеком для него все-таки остался Туркин: солдат, который похоронил возле Сальска жену и маленькую дочь, погибших при бомбардировке, заменил Алеше отца.

Лейтенант Добриченко велел Алеше пока что помогать кашевару роты Якову Чурбакову.

— Кухня, брат ты мой, любит чистоту, — говорил, растирая кирпич о кирпич, Чурбаков. — Сейчас подраим тряпкой котел, и заблестит он как зеркало. Вот посыпь на тряпочку этот порошок. Так. Теперь натирай до блеска.

Мальчик чистил котел с полчаса, потом посмотрел на кашевара печальными глазами:

— И так каждый день?

— Да, парень. Вижу, кухня тебя не прельщает. Тебе бы за «языком». Эге ж?

В чистых детских глазах вспыхнула радость. Ефрейтор, словно не замечая этого, рассудительно сказал:

— Я думал, ты человек серьезный… А ты ветрогон! Мальчишка съежился от обиды:

— Почему?

— А потому, что без вкусной каши самый отважный разведчик не возьмет ни одного «языка». Каждая работа в нашей роте одинаково почетна. Запомни это. Ну, хватит. Выше голову, солдат!

Вскоре Алеша научился засыпать продукты в котел, определять на вкус, готова ли пища. Но его, естественно, гораздо больше манила опасная служба старших товарищей. Чурбаков, который и сам не раз роптал на свою поварскую участь, понимал мальчугана. Он великодушно разрешил ему присматривать за кашей для тех, кто уходил во вражеский тыл…

С боевого задания разведчики возвращались чаще всего ночью. И Алеша каждый раз не спал. Сдержанно и серьезно, подражая Чурбакову, накладывал он полные котелки пахнущей дымком каши и с замиранием сердца слушал скупые рассказы разведчиков. Лейтенант Добриченко хотел было запретить эти, как он выразился, ночные дежурства, но потом передумал…

Сразу же после освобождения Запорожья начальник дивизионной разведки майор Воронов решил устроить Алешу в детский дом. Тогда-то и обратился Туркин за поддержкой к командиру роты. Добриченко, долго не раздумывая, пошел к комдиву и попросил разрешить одинокому Туркину усыновить сироту.

Генерал Бакланов никогда и ни в чем не проявлял особой симпатии к лейтенанту. Наоборот, командир дивизии относился к нему с подчеркнутой строгостью, даже ехидно посмеивался, когда усатые разведчики между собой называли своего двадцатилетнего командира батей.

— Ну что же, — батя, — улыбнулся генерал. — Пусть в твоей роте вырастет настоящий сын. Желаю, чтобы он походил на твоих солдат.

Так мальчик окончательно прижился в роте.

* * *

Война все дальше отодвигалась на запад. Она отгремела над Польшей и ударила весенним, освежающим громом над фашистской Германией.

В один из апрельских дней к серому особняку на окраине города Гаунау подкатил чудесный темно-синий «хорьх». Из машины важно вылез сержант Щербаков. Разведчики сразу окружили понравившийся им трофей. Посыпались хвалебные реплики. Но больше всех радовался Алеша. Мальчишка внимательно осматривал все, трогая каждую рукоятку, каждый винтик, со счастливой улыбкой подпрыгивал на мягком сиденье.

— Жаль, нет Пушкаря! Он оценил бы машину со знанием дела! — удовлетворенно прищурил глаз Щербаков.

Александр Пушкарь, прозванный за пристрастие к технике «главным инженером роты», еще не возвратился из армейских мастерских. Это немного огорчило Щербакова. Он не удержался от соблазна и рассказал, где и как нашел «хорьх».

— Значит, иду я лесом. Вокруг сосны шумят. Жухлая хвоя слегка шебуршит под ногами. Слушаю, любуюсь, но и глазом не дремлю: чужая земля. Смотрю, за толстущими стволами что-то синеет. Приближаюсь осторожно; вижу — машина, новенькая, как игрушка. Завел — и помчался, земли не чувствую… По дороге, правда, остановил меня какой-то полковник-танкист, хотел отобрать машину. Но я, братцы, не лыком шитый. Это «хорьх», говорю, генерала Вадимцева. Он, не солоно хлебавши, так и остался ни с чем… Ходит машина совсем неслышно, рессоры чудесные.