Шаг за край - Тина Сескис

Поезд мчится вперед, а мысли мои, оказывается, теперь еще быстрее несутся назад. Невесть с чего думаю едва ли не о каждом, кого оставила, гадаю, что они могут делать в эту самую минуту: о Бене с Чарли, само собой, о маме с папой и милых свекрови со свекром, о Дэйве и Марии с работы (работают ли они все еще вместе?), о моих подружках на свадьбе, о подругах по предродовым консультациям, с которыми успела так сблизиться, о нашем соседе, Роде, и его древнем, будем надеяться, все еще живом спаниеле, о моей подруге Саманте, что живет выше по дороге, о владелице закусочной, что готовила нам, бывало, кофе, пить который просто невозможно. И никак не могу отделаться от мысли, что ровно год назад все еще было до того, вот–вот… и вновь всю меня охватывает отчаяние.

Когда поезд молнией врывается на Оксфорд — Серкус, встряхиваю головой, физически освобождаясь от этих мыслей, и мой старательно (и за немалые деньги) выстриженный завиток волос спадает мне на глаза. Приглаживаю волосы, беру себя в руки, возвращаю прошлое туда, где ему надлежит быть. С трудом пробиваюсь к дверям, выхожу из вагона, зажатая в толпе, передвигаюсь вдоль переполненной платформы, скольжу вверх на эскалаторе (на мысочках: каблуки берегу), на всем пути про себя репетирую веселые приветствия своим коллегам на работе, а потом выхожу, окунаясь в до дрожи пронзительный весенний день.

23

Кэролайн глянула на тонкую синюю полоску на белом пластике, и у нее вырвался легкий вздох… чего? Страха или предвкушения? Ей всего лишь двадцать два, но она только что получила диплом колледжа Святого Мартина, у нее есть квартира возле Брик — Лэйн, красивый приятель, перспективная работа в модном бизнесе. Прежде она уже дважды беременела, но оба раза ничего не чувствовала, а как на этот раз? Уверенности у нее не было. Ее удивило, насколько, оказывается, она плодовита, хотя подростком морила тело голодом, и она решила в будущем быть более осторожной, нельзя же беспрестанно делать аборты. Попозже Доминик зайдет за ней, может, она и сумеет прозондировать почву, как он отнесся бы к тому, чтобы заиметь ребенка. Она закрыла пробник на беременность колпачком и убрала его подальше в шкафчик в ванной, потом приняла душ и нарядилась в свое любимое: захотелось вдруг сегодня выглядеть как никогда лучше. Она чувствовала близость с этим еще даже не ребеночком, зародышем, чего в первые разы не было, — может, потому, что на этот раз сама считала, что любит его отца, как–никак он ее парень, а не случайный партнер по сексу, с которым дела вышли из–под контроля. Кэролайн опустила взгляд на свой живот под оранжевой футболкой, расписанной в стиле поп–арта, и представила, как он растет и округляется с прелестным малюткой внутри. Ребенком, кого ей суждено любить и кто будет любить ее в ответ — это однозначно. Мысль эта, как ни крути, ей понравилась.

Кэролайн закончила одеваться и разложила серебристое покрывало из гагачьего пуха по постели, а не оставила кровать непокрытой, как обычно. Стены в комнате выкрашены в цвет розовых фуксий и увешаны картинами, купленными ею у друзей из колледжа живописи: абстрактные раскоряченные обнаженные женщины, черно–белые фото мускулистых мужчин, нацепивших садомазохистские воротники и пояса, окровавленный закат солнца. Ей нравилось, что картины были так возмутительны: кто знает, глядишь, в один прекрасный день они чего–нибудь да будут стоить. Комната была прелестна, зато кровать в ней была такой громадной, что втиснуть еще детскую кроватку получится едва. Наверное, подумала она, надо будет переехать до того, как ребенок родится. Может, они с Домиником сумели бы вместе поселиться в местечке, более подходящем для детей, в Ислингтоне, возможно, а то и в Илинге. Кэролайн сунула ноги в обувку (золотистые кроссовки на платформе, ходить в которых было почти невозможно) и пошла на кухню. Квартира располагалась в скате крыши перестроенного дома, так что стены шли под уклон, а шкафы стояли под дикими углами, зато помещение было ярким и светлым, а потому Кэролайн чувствовала себя благословенной, прямо в эйфорию впадала, любуясь на девственно–богородичную голубизну небес. Поставив кофейник, она направилась было выкурить сигарету, но тут же опомнилась: она же беременна, — так что вместо спичек взяла вчерашнюю газету, сегодня даже плохие новости казались хорошими, и Кэролайн подумала, не позвонить ли матери.

Нет, подождет, сначала Доминику скажет, рассудила она, в сущности, прямо сейчас ему и позвонит. Набрала номер, в трубке гудело, гудело, но никак не переключалось на голосовую почту. Кэролайн глянула на часы: еще только 9.30, попробует дозвониться до него попозже. Она пристроилась смотреть дневные программы по телевизору, на работу ей сегодня только к 12, прошлась по каналам, пока не отыскала свое любимое шоу: неотесанные люди, визжа и крича друг на друга, рассказывали, как ссорились со своей сестрой, или спали с любовником матери, или что их парень не отец их ребенка. Кэролайн, может, и сделалась крайне неподатливой, эдакой «не пудрите мне мозги» с виду, но, тем не менее, когда смотрела эти шоу, всегда плакала: такое несуразное обнажение и смакование человеческих чувств в лишенных достоинствах сварах трогала ее, как немногое другое. Глену из Шеффилда вот–вот предстояло узнать, был ли он или не был отцом своей двухлетней дочки, когда телефон Кэролайн зазвонил, и она, поколебавшись, взяла трубку, а потом увидела, кто ее вызывает.

— Привет, Дом, — произнесла она, и в голосе ее не было язвительной растянутости, что так отчуждает людей, приводит их в полную готовность сломя голову ринуться в атаку.

— Привет, красавица, я твой звонок пропустил?

— Да-а… — Она начала было говорить, собралась проболтаться, потом передумала. — Э-э, просто хотела узнать, ты когда вечером придешь?

— Около половины восьмого. Подойдет? Я подумал, мы можем купить в городе что–нибудь поесть, а потом отправимся к Даниель выпить за ее день рождения.

— Отлично, — сказала Кэролайн. — До встречи.

Прекратив разговор, она думала, насколько все же лучше будет рассказать ему, глядя прямо в глаза. Повернулась обратно к телевизору, но время уже ушло, она пропустила, так и не узнав, что за судьба выпала этому Глену с крысиным лицом проныры: гордого отца или униженного рогоносца? Однако, поднося крепкий черный кофе к своим ярким губам, вдруг поняла, что ей это совершенно все равно.

24

Срезая путь боковыми улочками, шагая мимо площади Свободы, дальше по Большой Малборо–стрит (я давно уже научилась обходить забитую туристами Оксфорд–стрит), опять стараюсь думать, отчего сегодня меня тянет на размышления о былой моей жизни. С чего бы это? Я все стараюсь и стараюсь, а вот нынче, когда стоит май, никак не могу забыть, что годовщина выпадает на эту пятницу. Еще и поэтому скорость моего служебного взлета в чем–то для меня благотворна: теперь мне предстоит надзирать за ведением трех счетов, выслушивать доклады двух подчиненных, а еще мне придется работать непосредственно с наводящей страх Тигрой Каррингтон. У меня просто времени не будет задерживаться на том, что происходило почти год назад.