Прекрасный возраст, чтобы умереть - Анна Данилова

– Спасибо вам, Люба! Это действительно очень важная информация. А как вы думаете, Гинер знал это?

– Нет, не знал. Он мог это чувствовать, но ему она об этом еще не говорила. Думаю, что тоже собиралась с духом. Она, как и я, мы ведь с ней дуры такие, добрые, не можем причинить людям боль… Да, вот еще что, – она оживилась. – Может, это и не очень-то важно, но я все равно расскажу. Перед моим отъездом у меня была Арина. Думаю, вам известно, кто она.

– Да-да, говорите. И что она хотела?

– Она призналась мне в том, что никогда не любила меня… Нет, это все не то… Она пришла ко мне, чтобы извиниться за то, что дурно относилась ко мне, просто ревновала к сестре. Знаете, она даже сказала ужасно глупую вещь, что она злилась на меня за то, что это я – сестра Вали, а не она. Призналась, что очень любила Валю как человека, ценила и что ее смерть причинила ей страшную боль. Она так и говорила, что ей очень больно. И тогда мне в голову пришла мысль, что Валю могли убить не ради того, чтобы именно ее убить, лишить жизни, а чтобы доставить боль Гинеру. Вот. Я просто предположила…

– А что, – задумчиво проговорила Лиза. – Учитывая личность жертвы… Извините, Валентины, можно предположить и такое. Вы хотите сказать, что мы должны покопаться в прошлом Гинера, чтобы понять, кто мог бы пожелать ему такой боли, так?

– Ну, да…

– Что-нибудь еще? Вы вспоминали события того дня, на озере?

– Знаете, когда я вспоминаю этот день, я испытываю такой стыд, что становлюсь красной, а волосы шевелятся на голове… Понимаю, никому нет дела до моих чувств, и со стороны может показаться, что я поступила отвратительно, но, верите или нет, когда Гинер закричал страшным голосом «Убили!!!» и стало ясно, что Валечки нет в живых, она, ее душа, словно откуда-то сверху сказала мне: Люба, стой и не двигайся, подумай, чем все это может закончиться для тебя… Ну, нет, конечно, это были никакие не слова, но мне в голову словно вложили именно этот смысл. Ведь у меня была банковская карточка Вали. К тому же мне было бы трудно объяснить, да мне и не поверил бы никто, что я приехала на озеро лишь для того, чтобы увидеться с сестрой, поговорить с ней по душам, без Вадима, без этого Гинера!

– Кстати говоря, а почему вы не могли встретиться с сестрой раньше? Не на озере, а, скажем, у нее дома.

– Могла, почему же. Но она всегда занята, у нее то клиенты, то Гинер, словом, обстановка не та. А на озере, подумала я, самое то. Спокойно, тихо, никто не мешает. К тому же я сильно нервничала, ведь кроме того, что мне хотелось с ней поделиться своим, личным, я собиралась попросить у нее денег. К тому времени я уже знала, что Вадим раздал долги конкретным людям, превратив маленькие долги в один, огромный, банковский…

– Да, я в курсе. Хорошо, Люба, спасибо вам. Я еще позвоню, мы свяжемся…

– Постойте! Мы же с вами понимаем, что на озере, кроме Гинера и Вали, было еще целых восемь человек! Понятное дело, что никто из них не собирается признаваться в убийстве, но Валю, как я уже понимаю, убил кто-то из них. Тот, кто где-то в глубине души вынашивал желание мести и не знал, что с этим чувством делать, куда его направить, может, искал Гинера и не мог его найти… А тут, увидев его вблизи, понимаете, вблизи, узнал его, вспомнил что-то свое, тяжелое, невыносимое, что отравляло его жизнь, и, вспомнив, не мог перенести его счастливого вида. Гинер грелся на солнышке и казался абсолютно счастливым. Рядом была любимая женщина… И этот человек, думаю, это был мужчина, один из тех двоих, которые подходили к нему…

– Постойте! Как вы сказали? «Один из тех, двоих»? Разве их было двое?

– Я вспомнила, что говорила Валя. Сначала подошел один мужчина, чтобы пригласить Валю с Гинером в их компанию, а другой подошел чуть позже, чтобы угостить вином!

– Но мне об этом ничего не известно, – произнесла Лиза. – И Гинер мне тоже об этом ничего не сказал.

– Здесь два варианта, либо он просто забыл это, либо – скрыл нарочно… А-а-а… – И тут Люба, догадавшись о чем-то, прикрыла рот рукой, словно боясь, что скажет что-то преждевременное, глупое или, наоборот, чрезвычайно важное. – А вам не приходило в голову, дорогая Лиза, что Алик не просто так признался, причем сразу, вот прямо сразу еще там, на озере?!

– Да как вам сказать, Люба… Мы все понимаем, что в тот момент Гинер был как бы не в себе, ведь он потерял любимого человека…

– А что он был как раз в себе и признался во всем, потому что понял, кто убил Валю, и испугался за свою шкуру, вернее, жизнь, вы не допускаете? Может, он просто спрятался сначала в следственном изоляторе, а потом и в тюрьме?

– Очень интересно, – покачала головой Лиза. – Да, действительно… Что ж, Люба, еще раз спасибо вам. Если вспомните что-нибудь еще – звоните.

– Подождите… Как там Вадим? Что с ним?

– В октябре за городом был обнаружен труп Киры, – проговорила Лиза. – Когда мы нашли вашего мужа и предъявили ему обвинение в убийстве, то он сказал, что это сделали вы. Что вы сначала убили свою сестру ради наследства, а потом избавились от Киры, как от свидетеля, подслушавшего вас…

– Что-о-о??? Боже… Я – убила Киру? Он так сказал?!..

– Думаю, вы правильно сделали, что ушли от Вадима.

– Так кто же все-таки убил эту девушку? Киру?

– Вадим. Он уже во всем признался, и его ждет суд…

– Вадим – убийца… Кто бы мог подумать, что человек может дойти до такого… Но зачем? Ведь Кира не услышала ничего особенного. Я просто пришла и сказала…

– Да-да. Я помню, что вы сказали, Люба. Но Вадим допускал, что это вы убили вашу сестру, и если арестуют вас, то вы, учитывая ваши неприязненные с ним отношения, не станете молчать и скажете, что действовали по его плану или что-нибудь в этом роде… Понимаете, просто сейчас, когда перед ним замаячили очень крупные деньги из наследства вашей сестры, он не мог допустить, чтобы хоть кто-то помешал ему их получить. Чтобы на него легла даже тень убийства… К тому же он допускал возможность того, что его самого обвинят в этом убийстве и что Кира, тоже в силу их испорченных отношений, не согласится подтвердить его алиби на тот день. Хотя известно, что она была там, у вас дома…

– Вадим – убийца, – повторяла про себя потрясенная Люба. – И как же он ее убил?

– Ремнем. Люба, Люба с вами все в порядке? Люба?!

21. Декабрь 2013 г.

Детский парк из-за снега казался чистым и ухоженным. Побелели карусели, скамейки, дорожки, пышные высокие ели, ровные ряды стриженых кустов вдоль аллей, и только на одной заснеженной площадке бронзовые фигурки зверушек – лисица, заяц, медвежонок, олененок, волк – казались не тронутыми зимой, снег не касался их, и выглядели они совсем как тогда, тем летом, когда Густав Валенштайм увидел их в первый раз.

Сколько лет прошло, а этих бронзовых зверей ему не забыть никогда. Как не забыть и нежных женских рук, сотворивших их.

Валя, Валентина. Никто не знает, как он любил ее все эти годы, как страдал, видя вспыхнувшее ее чувство к Фридриху, его брату. Почему Фридрих, а не он, Густав? Ведь это он первым заметил и оценил ее, первым взял за руку и привез в Германию, поселил в своем доме, окружил ее теплотой и заботой. Как так случилось, что она не заметила его долгих, пронзительных взглядов, его нежности, его любви? Безусловно, он был старше ее, но неужели только это не позволило ей взглянуть на него как на мужчину? Да и что это за возраст – сорок лет?! Он был молодой еще мужчина, но Фридрих, конечно, был моложе, на целых пять лет. Они даже внешне были схожи, это все отмечали.

Поначалу, когда Валентина жила в его доме, он тайком наблюдал за ней, любовался ею. Ее походка, движения, голос, взгляд, улыбка – как много бы он отдал, чтобы все вернуть.

Большой дом, ее шаги тонут в мягких коврах, ее войлочные тапочки шелестят по паркету. Вот она входит в гостиную, принесла из сада букет свежих белых роз, положила на стол и отправилась на поиски вазы. Нашла ее на кухне в буфете, налила воды (он готов был часами слушать звуки, издаваемые ею, неважно, что она делала!), вернулась в гостиную, чтобы поставить цветы в воду. Какое же одухотворенное у нее было при этом лицо, какой восторг она испытывала, когда видела проявления красоты во всем, особенно в природе. Любовалась бабочками, порхавшими над клумбами с лютиками, латинское название которых запомнила сразу, да только никогда не произносила это сложное слово вслух:

– Разве можно назвать эти роскошные цветы дурацким словом «ранункулюс»? Это пусть ботаники их так называют, а мы с вами будем звать их лютиками, хорошо?

Солнце играло в ее огненных волосах, переливавшихся всеми оттенками золота. Нежная кожа ее казалась прозрачной, можно было разглядеть на висках бледно-голубые сосуды. Огромные внимательные глаза впитывали в себя весь окружающий мир с немым восхищением.

Густав приказал кухарке готовить только ту еду, которую любила Валентина. Русская же девочка, совершенно равнодушная к еде, этого даже не замечала. Бедная Эмма научилась готовить борщ, лепила, тихо поругиваясь (и одновременно обожая «Валейтин»), пельмени, пекла блины. Валя же, тихо поедая это с задумчивым видом, уносилась куда-то ввысь своими мечтами, видениями, связанными с ее новыми проектами, вынашивая в себе эскизы будущих работ.