Ты умеешь хранить тайны? - Роберт Лоуренс Стайн

но он отказался хранить мою тайну, шантажировал… Я не могла позволить ему рассказать. Волчья натура взяла верх. Райли пришлось умереть.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь замедлить бешеный стук сердца.

– И ты заставила меня думать, что это я убила его?

– А почему только моя жизнь должна пойти прахом? – зарычала она. – Почему я должна бегать на четвереньках, убивать, жаждать мяса, как дикий зверь, пока ты, вся такая нормальная, веселишься со своим парнем и друзьями?

Она снова зарычала. Взгляд ее затуманился. Она словно бы погрузилась в себя, в свои мысли – тягостные, невыносимо страшные.

Я протянула к ней руки. Заковыляла по трупам, чтобы дотянуться до нее, чтобы обнять…

Но глухой рык остановил меня. Она опустила голову. Неужели кинется?

Нет. Я вскрикнула, увидев слезы в ее глазах. Слезы, бегущие по щекам. Я видела их всего мгновение, но оно чуть не разбило мне сердце.

Моя сестра… моя бедная младшая сестренка…

А потом она отвернулась. Как будто не хотела видеть меня, не хотела, чтобы я видела ее слезы – проявление истинных чувств.

– Прощай, Эмми, – проронила она. – Прощай. Мне пора.

– Нет, Софи, постой! – взмолилась я. – Куда же ты? Куда…

Вместо ответа она снова выгнула спину. Опять ее лицо исчезло, растаяло, сменившись волчьей мордой. Она обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд, ее глаза смотрели на меня с длинной волчьей морды. А потом она присела на задние лапы – и выпрыгнула из ямы.

– Куда ты уходишь, Софи? – кричала я. – Софи, вернись!

Глядя друг на друга, мы с Эдди слышали удаляющийся топот лап. Волчица мчалась прочь.

41

Мы с Эдди принялись звать на помощь, хоть и знали, что это бесполезно. Мы находились слишком далеко на кладбище, чтобы кто-нибудь мог нас услышать. Через пару минут мы сдались и просто сидели, сжимая друг друга в объятиях. Нас обоих колотило от испуга… от ужаса… и от потрясения.

Когда наверху появились двое ошарашенных полицейских, мы дружно вскрикнули. Они быстро вытащили нас обоих из ямы. Следом осторожно извлекли Мака, уложили его на спину. После этого они вызвали скорую.

Один из полицейских не вынес чудовищной вони и, как только нас вызволили из ямы, отправился под дерево проблеваться.

Мы с Эдди обнимались, потрясенные, но невредимые. Хриплый волчий голос Софи звучал у меня в ушах, и я все время окидывала взглядом кладбище – искала ее. Но она исчезла.

Неужели навсегда?

Полицейских вызвал местный житель, который выгуливал собаку у кладбищенской ограды и услышал наши вопли. Разумеется, у защитников порядка возникла куча вопросов. Что мы забыли здесь ночью? Как угодили в эту яму? Что это вообще за яма? И кто так отделал мужика?

К моему удивлению, Мак оказался живехонек, хотя его шея и грудь были покрыты запекшейся кровью, а футболка и штаны разорваны в клочья. Он приподнял голову, окинув нас затуманенным взглядом. Пытался разглядеть меня и Эдди, но сомневаюсь, что он нас видел.

– Этот волк… – прошептал он. – Этот волк…

Один из полицейских, высокий молодой человек с короткими светлыми волосами, голубыми глазами и красивым загаром, осторожно уложил его на траву.

– Не пытайтесь говорить. Скорая прибудет с минуты на минуту.

Мак со вздохом расслабился и закрыл глаза.

Полицейский повернулся к нам с Эдди:

– Он сказал «волк»? Не тот ли, что задрал пса в шейдисайдском парке?

Я покачала головой.

– Никакого волка я не видела.

– Я тоже, – поддакнул Эдди. – Мы слышали звуки борьбы. Наверху. Но со дна ничего не могли разглядеть. А потом Мак как рухнет вниз, весь в крови!

Коп прищурился.

– То есть волка вы не видели?

Мы дружно покачали головами.

– Никакого волка.

– Мужик, наверное, бредит, – заключил полицейский.

Уже потом, по пути через кладбище к патрульной машине, стоявшей у ворот, я заметила на земляной дорожке отпечатки волчьих лап. Смотрела на них и думала: суждено ли нам еще встретиться?

* * *

Полицейские вызвали наших родителей, и остаток ночи мы провели в участке. Разумеется, мама с папой жутко перепугались, узнав, в какую передрягу мы угодили. О Софи они не спрашивали. Откуда им было знать, что она увязалась с нами?

Я, как могла, старалась отвечать на вопросы, но в голове крутилась одна-единственная мысль: как я расскажу маме и папе о Софи?

К утру из Министерства финансов прибыл агент Фэйрфакс. Деньги были извлечены из ящика стола Мака. Фэйрфакс сказал, что теперь Лу смягчат приговор. А потом огорошил нас известием, что нам с Эдди полагается по пять тысяч долларов за возврат денег.

Наверное, все ожидали, что я от счастья подыму визг до небес. Ну, отличная же награда. Но что такое пять тысяч долларов, когда я лишилась сестры?

Эдди был измучен не меньше меня. К тому времени, как мы ответили на все вопросы, ужас прошлой ночи только-только начал доходить до нашего сознания. Мне хотелось плакать, кричать и лезть на стену. Признаться, я боялась, что от избытка эмоций меня разорвет на куски.

Оказавшись на улице, я обняла Эдди и долго стояла, прижавшись щекой к его щеке.

– Позже поговорим, – прошептал он и, отпустив меня, ушел со своей мамой.

– Я… я… – Мне хотелось рассказать о Софи, но мама закрыла рот ладонью.

– Ты и так натерпелась да еще не спала всю ночь. Обо всем поговорим позже, – сказала она, открыв мне дверцу машины.

Папа влез за руль.

– Отчим Эдди присядет теперь всерьез и надолго, – заявил он. – Он идиот, если думал…

– Не сейчас, Джейсон! – Мама хлопнула его по руке. – Перестань. Нашел время.

Домой ехали молча. Всю дорогу я думала: когда лучше рассказать о Софи? Когда?

Мне не хотелось плакать при родителях. Тем более в машине. Но слезы щипали глаза, текли по щекам, и я кусала губу, чтобы не разреветься.

Мне было страшно войти в дом, где больше не будет моей сестры. Я открыла дверь кухни, зашла…

А у раковины стояла Софи и как ни в чем не бывало мыла здоровенную сизую сливу.

Она повернулась мне навстречу (должно быть, услышала, как я ахнула) и совершенно спокойно осведомилась:

– Ты где была? Я уже несколько часов забрасываю тебя эсэмэсками!

– Что? – Я вылупилась на нее, как на мираж. Или я рехнулась, или опять вижу сон. – Софи? Ты действительно здесь?

Она вытерла сливу бумажным полотенчиком.

– Я говорила маме и папе, что заночую у Либби Говард. Они разве не сказали?

– Из-за этого дурдома я совсем запамятовала, – пожаловалась мама.

Сестра сделала