Тьма над Гильдией - Ольга Голотвина

— О Гарх-то-Горх, гратхэ грау дха! — восслала она благодарение Отцу Богов.

Нургидан подошел к колодцу, молча вытянул ведро и — как был, в одежде — опрокинул его себе на голову. Не оборачиваясь, сказал со снисходительным одобрением:

— А ты, белобрысый, неплохо держался. Мне и то слегка не по себе было, а ты — молодцом…

Дайру как раз решал, сказать ли друзьям про колокольчик. Но от дома уже спешила служанка:

— Дайру здесь?.. А, вижу! Господин требует тебя в комнату.

— Одного? — удивился Нургидан. — Не нас троих?

Дайру ничего не сказал. Но в этот миг он жалел, что его не арестовали. Потому что была лишь одна тема, на которую Глава Гильдии мог говорить с ним с глазу на глаз…

— Надеюсь, мне не надо объяснять тебе, что ты не должен ничего скрывать? Любая мелочь может оказаться важной.

Взгляд маленьких глазок Лауруша был пронзителен и строг.

Дайру подавленно кивнул. Он чувствовал себя загнанным в тупик. Заговоришь или промолчишь — все равно окажешься предателем.

Три года, день за днем, впитывал он в душу наставления учителя: Гильдия — это святое. Это семья, которая принимает тебя. Ты даешь ей десятую часть доходов, как давал бы деньги старой матери. Ты делишься с нею тем, что удалось узнать, как делился бы опытом с братьями. Если вернешься из-за Грани калекой, Гильдия до последнего костра будет кормить тебя. Если погибнешь, Гильдия не даст умереть от голода твоей вдове. Гильдия устанавливает твердые цены, не давая жадным торговцам обобрать тебя. В ее книгохранилище ты можешь узнать все, что известно о Подгорном Мире.

Ты станешь частью ее, ты растворишься в ней.

Есть два человека, соврать которым — позор и преступление: учитель и Глава Гильдии.

Дайру готов был свято соблюдать эти условия. Но — рассказывать о своей любви?

— Мы сражались с какой-то тварью, которая вылезла из песка… — безнадежно начал подросток, глядя мимо Лауруша.

— Не надо про тварь. Ты же знаешь, что меня интересует.

— Я отбивался от гадины, стоя на большом валуне. Оступился, свалился… вскочил на ноги — и вижу, что я в другой складке.

— Ты чувствовал ее приближение?

— Нет. Переход мгновенный. Та, другая складка — просто чудо. Трава, ручей, цветы…

Дайру беспомощно замолчал. Как выразишь словами слитное очарование свежей зелени, ярких цветочных венцов, нежного ветра и журчания воды? Как опишешь деревья, похожие на арфы: низко склоненные, с ветвями до земли? Как передашь дивную песню ручья, листвы и птиц; песню, в которой главная мелодия — переливчатый, звонкий смех?..

— Там была девочка, — угрюмо сообщил Дайру. — Моих лет или чуть помладше. Одета для охоты. Наряд из тонкого сукна, мягкие сапожки, кожаная курточка вышита бисером. У нее был арбалет и колчан со стрелами. Зовут — Вианни Живая Песня.

— Просто Вианни? Ни Рода, ни Семейства не назвала?

— Нет.

— Красивая?

— Очень! — вырвалось у Дайру. Но он тут же устыдился своего порыва и закончил скороговоркой: — Светлая кожа, синие, почти фиолетовые глаза и мягкая русая коса.

— Мягкая? — холодно переспросил Лауруш. — Ты и это успел выяснить?

Дайру враждебно взглянул прямо в глаза Главе Гильдии. Но все равно ведь придется рассказывать…

— Я объяснил ей, что я из боя. Она не удивилась, только сказала, что бой уже закончился и мои друзья живы. А потом спросила, почему я хожу без арбалета. Давай, говорит, я тебе арбалет придумаю…

— Как-как? А ну, с этого момента подробнее…

— А я и так — подробно… Она встала на колени, свела ладони, будто бабочку ловит. Губку закусила, серьезная стала. Гляжу — в траве у нее под руками лежит арбалет. И колчан со стрелами.

— Припомни, холодом не потянуло?

— Вроде да, — без особой уверенности ответил Дайру. — Вроде как ветерком повеяло.

— Сходится, — кивнул Лауруш. — Охотники, что угодили в ущелье… помнишь, для которых Хозяин построил лестницу… говорят, что каменный откос покрылся инеем. Арбалет у тебя?

— Нет. Она передумала, отдала мне свой. Этот, мол, настоящий, отец его в Ваасмире купил. А то с придуманными вещами одни хлопоты: возьмут да исчезнут. Вот ее отец — тот, мол, придумывает на славу, прочно…

— Да? И что она еще — про отца?

— Что он тут самый главный. Вроде как король…

— Король… — усмехнулся Лауруш в усы. — А потом?

— Потом, — несчастным голосом поведал Дайру, — она спросила, умею ли я целоваться.

— Что-о?!

Дайру снова с вызовом вскинул голову и заговорил яростно, напористо:

— Она — ребенок! Добрый и чистый ребенок, и жизнь знает только по сказкам. А там герои всегда сражаются с чудовищами, а потом целуют красавиц. Я сражался с чудовищем — и она решила, что я…

Хлопнула дверь. Оба собеседника, старый и молодой, с одинаковой яростью обернулись к вошедшему.

У дверного косяка стоял тот самый Охотник, которого Дайру приметил вчера на пиру — смуглый, рыжеволосый. Сейчас его лицо горело возбуждением.

— Фитиль, какого демона?.. — взрычал Глава Гильдии. — Ты что себе позволяешь? Я занят!

— Сейчас еще не так будешь занят, почтенный Лауруш, — отрезал незваный гость, ничуть не смутившись. — Беда пришла для всей Гильдии, беда и позор! Любимчик твой, Шенги… арестовали его!

— Ты пьян, что ли? Ты что бренчишь?

— Правду говорю, чистую правду! Они это в тайне держат, но Унсай в дружбе с командиром стражи, тот шепнул…

— Что?! Говори! — прохрипел побледневший Лауруш.

Дайру не сводил глаз с гостя, принесшего страшные вести.

Голос Фитиля подрагивал — не то от тревоги, не то… неужели от скрытого торжества?

— Люди короля схватили одного из тех, кто жгли корабли. Он показал под пыткой, что «жгучую тину» приносил человек в плаще с капюшоном, они не видели лица. Но однажды плащ распахнулся. И они увидели, что у незнакомца вместо руки — черная птичья лапа…

— Да побери их Болотная Хозяйка… из-за дурацкого навета… мало ли чего наговорит тот негодяй… я этого так не оставлю!

— Унсай пошел во дворец, а меня послал сюда.

— Правильно! Я сейчас же — к королю!

Фитиль посторонился, пропуская ринувшегося из комнаты Главу Гильдии, и сам последовал за ним. Оба даже не подумали о потрясенном подростке, на глазах которого только что рухнул его мир.

В комнатке наверху еще лежали на полу соломенные матрасы, в углу были аккуратно сложены четыре дорожные котомки. Над одной из них — развязанной — стоял на коленях подросток. Лицо его было мучительно бледным, губы твердо сжаты, а в ладонях, как в подрагивающей лодочке, лежал бронзовый колокольчик с рукояткой из «ведьминого меда».