Призрак Безымянного переулка - Татьяна Степанова

Что видели эти стены, эти переулки, эти деревья? Что видело, что знает о прошлом и настоящем это маленькое пятнышко на карте Москвы? Какие тайны оно хранит? Смогут ли они разгадать все загадки?

И если смогут, что ждет их в конце?

Многие знания – многие печали?

Еще больше печали?

– Катя, ты что? – спросил Мещерский.

– Так, в глаз что-то попало. Соринка. – Она вытерла в уголке глаза слезу.

Что-то глаза стали на мокром месте. По любому поводу и без повода. Уже из-за тайн и загадок начинают рюмить. Совсем, что ли, уже?..

– Это дело намного сложнее, чем нам кажется, – заметил Мещерский. – Оно как некий архетип.

– Архетип чего? – спросила Катя, цепляясь за свое хроническое любопытство, как за соломинку.

– Как у Юнга: начинаешь современное здание ремонтировать – и открываешь под ним старую постройку, под ней – церковный фундамент, под ним – остатки языческого храма, а под ним видишь темный провал – древнее капище первобытных времен.

– У нас не капище – подвал с мертвецами, – сказала Катя. – Я тут подумала про этих женщин… Серафиму и Адель, которые пропали на автомобильной прогулке. Это же тринадцатый год, а у нас с останками из подвала – семнадцатый-восемнадцатый. И там одна мать двоих детей, вторая старуха. Так что это точно не они. Как я поняла, они были очень эмансипированы, замуж обе после убийства Брошева так и не вышли. Ни у одной из них не было детей – мальчика и девочки, тех, что из подвала. У Адели Астаховой – только младшая сестра Аннет.

– Дима Лужков на все это скажет, что это дела давно минувших дней, – заметил Мещерский.

Он достал мобильный и позвонил участковому. Катя заметила: и точно, они подружились. Вот уже и она, как посредник в общении, им не нужна.

Глава 32

Ссора

Участковый Дмитрий Лужков закончил прием населения без четверти шесть. Он маялся в опорном пункте с самого утра. И с самого утра – ноль посетителей. Он просматривал старые домовые книги, находя в них адреса давно сломанных зданий.

Кляузники поползли на прием после трех. Их оказалось не так много – все же район наполовину жилой, наполовину – бывшая промзона. Но каждый умело, с особым садизмом, выматывал душу участковому. Лужков всех терпеливо выслушивал, записывал, обещал принять меры. В глубине души он надеялся услышать что-то полезное о происшествии в Андроньевском проезде. А вдруг? Но о смерти Мельникова никто из посетителей не говорил. Если и знали, слышали что-то, всем было по барабану, все стремились решить только свои проблемы. А на приеме посетителей Лужков не был уполномочен законом открывать дознание и допрашивать тех, кто явился со своими кляузами.

Наконец, выпроводив последнего, Лужков переоделся из формы в гражданку. Натянул куртку, залепил липучку на старых кроссовках и вышел на улицу.

На Андроньевскую площадь – опорный пункт размещался как раз на углу. Лужков огляделся по сторонам и в который раз поразился, насколько эта площадь уродлива и убога.

И пуста. По проезжей части в сгущающихся сумерках двигались машины, а вот по тротуарам никто не бродил и не гулял. Горожане словно избегали этого места, предпочитая более веселые и живые уголки Москвы. А тут словно время остановилось и повисло на ветках корявых тополей яичницей с картины Сальвадора Дали.

Андроньевская площадь прела в сыром вечернем тумане, точно вспотевшая плешь. И Лужков ощущал себя маленькой букашкой, кандехающей по этой столичной лысине.

Он направился в сторону Андроньевского проезда. Шел мимо монастырской стены, вдоль трамвайных путей. От грязных черных ворот на задах монастыря несло железом и мокрой ржавчиной.

Лужков остановился. Ну, вот оно, место убийства. И я снова один тут как перст.

Из кустов несло прелью, грибами и раскисшей от дождей землей. Из-за этих кустов выглядывал облупленный бок часовни, камень и штукатурку как проказа изъела. Сзади заскрежетало – со стороны площади показался трамвай. Снова «двадцатка». Трамвай походил на желто-коричневую гусеницу, отравленную диклофосом. Ехал натужно, но вдруг быстро покатил под горку.

Лужков прибавил шагу. Немногочисленные пассажиры не смотрели по сторонам, сидели прямо, точно будды. Трамвай завернул на Волочаевскую, под арку. Лужков спустился с холма к заброшенному особняку на углу переулка.

Что там болтала вагоновожатая? Про этот дом, про какого-то купца-вампира, или упыря, или дьяволопоклонника?

Дом в сумерках выглядел зловеще. И вдруг – Лужков подумал, что ему это померещилось, – но нет! В глубине тусклого окна возник белый огонек. Вот он полыхнул ярче, приблизившись к стеклу, словно чья-то невидимая рука поднесла его и…

По трамвайным путям проехало желтое такси. На его крыше горела белая неоновая планка. Именно ее свет отразился в немытом стекле старого окна.

Лужков подумал: это первая машина, за исключением полицейских, которую я тут вижу.

Он зашел в Безымянный переулок, глянул на освещенные окна офисного здания. Допросить сначала секретаршу Светлану Колганову? Но время – четверть седьмого, она могла уже сделать из офиса ноги. А впереди, в конце переулка, весело подмигивала в сумерках иллюминация паба.

Лучше сначала туда. Там бармен – тот, что работал в ночь убийства. И он – независимый свидетель, не замешанный в эту историю. Так что начинать надо с него.

В пабе было пусто. Бармен скучал за стойкой на фоне хрусталя и разноцветных бутылок. Лужков подумал: днем тут людно. Сейчас во многих пабах и кафе днем сидят и обделывают разные дела, чтобы не снимать офис в центре и не платить аренду. Приезжают, встречаются с партнерами и клиентами именно в пабах и ресторанах. Но это в дневное время. Вечером после семи стекаются те, кто решил промочить горло после трудового дня. А сейчас шесть двадцать, час затишья.

Бармен оживился, увидев посетителя, спросил, чего налить. Лужков сразу показал ему удостоверение, сообщил, что он здешний участковый и расследует убийство Александра Мельникова, владельца окрестных зданий. Слышали про такого?

Бармен погрустнел: не только слышал… Александр Викторович фактически был нашим работодателем. Зданием, в котором помещается паб, владел совместно с нашей хозяйкой Алисой Робертовной Астаховой. Это такое горе, такое несчастье, что он убит! И что теперь будет? Теперь и паб может закрыться, все вон в округе закрывается, потому что нищета, бедность грядет.

– Я знаю, вы работали как раз в тот вечер. – Лужков аккуратно записал в блокнот фамилию бармена – Мизульников. – И я знаю, что Александр Мельников в тот вечер паб посещал.

– Был, был, сидел во-он там, в левой кабинке, в глубине зала. – Бармен печально зачмокал губами.

– Один?

– С Ларионовым. Это…

– Я знаю, кто это, – кивнул Лужков. – Значит, они вместе пришли? Во сколько?

– Где-то после восьми уже. Они порой заходили сюда оба. И Мельников с Алисой Робертовной и со своей секретаршей. А Ларионов раз с женой зашел. А тут они вдвоем. Ларионов заказал темного нефильтрованного. Я подумал, он приглашал – он и угощает. Вот только…

– Что?

– Я вмешиваться ни во что не желаю. Но и скрывать тоже ничего не хочу. Мельникова, вы говорите, убили. И я прям не знаю, что теперь с нами будет, уволят к черту всех, потому что на нем тут все держалось. И поэтому скрывать я тоже ничего не хочу.

– А есть что скрывать?

– Они ссорились в тот вечер.

– Мельников и Ларионов?

– Да. Сначала-то все было тихо. Сели вон туда. У нас тут посетители, все вокруг стойки, я занят был, так что не очень слушал. Потом все рассосалось. А там, в кабинке, эти в крик. Начали на повышенных тонах права качать. Ларионов покраснел как рак: «Как вы можете? Как вы можете со мной так поступать после того, что я столько для вас сделал?!» Это я слышал, он так Мельникову. Я вышел из-за стойки, хотел спросить у них – не принести ли еще пива. Они хозяева, я их сам всегда обслуживал. Ларионов глянул на меня и так махнул – мол, неси еще, повторить.

– И что было потом?

– Они там что-то бубнили. Я пиво наливал в бокалы. Понес им. И слышу – Мельников ему: «Не прибедняйтесь, я знаю, что вы в состоянии заплатить. И я не меньше вашего в деньгах нуждаюсь. Сейчас каждый сам за себя. Остальное туфта». Я поставил пиво на стол. Они замолчали. А потом я за стойкой опять услышал, что они лаются. Ларионов уже матом: мол, как бандит ты, такой-разэтакий! А Мельников ему тоже матом: чтоб завтра платеж прошел, и пошел ты на… В общем, Ларионов тут вскочил красный как свекла. И к двери. По пути швырнул мне на стойку две тысячи. И был таков.

– А Мельников остался?

– Мельников остался.

– Который был час, когда Ларионов ушел из паба?

– Ну, собачились они минут тридцать. Я думаю, без четверти девять.

– И долго Мельников сидел?

– Еще с полчаса. И он пить начал.

– Пить?

– Ну, они ж вдвоем пива выпили. А он мне виски заказал двойной. А потом, уже когда уходил, у стойки попросил «щорт» – тоже виски односолодовый, и залпом его. Хмурый был как туча, видно, ссора эта с приятелем на него здорово подействовала.