Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева

— О, Лена, это вы! Ужасное несчастье! Лилечка на грани между жизнью и смертью!

— Что-что? — крикнула Алена и привалилась к стене.

— Даже паркет в пятнах крови — насилу отмыли. И что она наделала! Сейчас увезли на «скорой помощи». Потеряла много крови. Ремочка поехала с ней в больницу!

У Алены перехватило горло.

— Куда? В какую больницу? — еле выговорила Алена. Как можно было, как смела оставить она Лильку вчера одну, там, возле театра?

— В первой городской, в гинекологии.

— Почему? — Но, тут же поняв все, Алена повесила трубку, бросилась в гардероб, схватила пальто и, с трудом попадая в рукава, объяснила гардеробщице: — Лиля при смерти, тетя Лиза. «Скорая помощь» увезла. Узнаю и вернусь. Глаше передайте.

Алена бежала, расталкивая прохожих, попадая в лужи, пересекая улицу, чуть не угодила под машину. «Такого не может быть, такого не может случиться», — твердила себе.

В справочной Алену долго не могли понять, потом бесконечно звонили «на гинекологию», наконец выяснилось, что больная еще не поступила из операционной.

— Можете подождать, если волнуетесь, — с профессиональным участием сказала дежурная.

«Жива?» — подумала Алена. Сделав несколько шагов, почти упала на деревянный диван. Надо ждать.

Прямо против нее, за широкой стеклянной дверью, то и дело мелькали фигуры в белых халатах. Над дверью по большому циферблату стенных часов, будто цепляясь за все деления, еле ползла длинная стрелка.

«Как я смела оставить вчера Лильку!.. Что Лилька пережила за эту ночь? Как решилась?» — без конца спрашивала себя Алена. Каждый белый халат за стеклянной дверью, каждый звонок телефона в справочном, как удары, вздергивали ее. «Нет, не может быть. Такого не может быть», — шепотом повторяла Алена, чтобы оттолкнуть это подступившее «такое», от чего становится душно и черно.

Прошло двадцать шесть минут. Там, в коридоре, к двери подошли две белые фигуры и остановились. Одна из женщин с хмурым выражением лица слушала другую, а та, другая, сильно жестикулировала, и мелкие волнообразные движения рук показались знакомыми. Алена бросилась к двери, стукнула в стекло и позвала отчаянно:

— Ремира Петровна!

— Леночка! — Увидев ее, Ремира торопливо, с подчеркнутой признательностью, обеими руками пожала руку врача и выпорхнула в вестибюль.

Из ее многословного, стремительного и крайне бестолкового монолога Алена поняла, что Лиля жива и непосредственная опасность миновала — лишь бы не было общего заражения крови. Ремира Петровна, упиваясь своей ролью обманутой благодетельницы, в чем-то упрекала Алену и с неуместной патетикой, как очень плохая актриса, возмущалась неблагодарностью Лили.

— В нашем доме позволить себе такое! — Она всплескивала холеными руками, прижимала их к груди. — Мы-то считали ее девочкой, верили в чистоту! И почему было не посвятить меня? Обошлось бы все без скандала! А теперь уж по всей лестнице пресс-конференции! Слава богу, Николая Ивановича нет дома. И разве ее родители поверят, что мы не знали?

Ремира Петровна вдруг заторопилась, обрадовалась, что Алена остается.

— Все выясните. И о передачах — что нужно? И позвоните, милая!

Еще два часа просидела Алена между вешалкой и справочным. Во рту стало сухо и горько, спину ломило, в груди, казалось, все вынуто — пустота.

Она дождалась Лилиного врача, терпеливо выслушала нотацию и тогда узнала, что «самочувствие больной удовлетворительное, температура — тридцать пять и пять. Заражение, надо полагать, не наступит, необходимые меры приняты».

В институт Алена попала в обеденный перерыв, отыскала в столовой Глашу, и, по счастью, ничего рассказывать ей не пришлось: обеспокоенная долгим отсутствием Алены, она сама позвонила Шараповым и уже знала все.

— Уж раз случилось, — грустно и сердито сказала вдруг Глаша, — родила бы. Вместе бы вынянчили.

Алена до того ненавидела Гартинского, что ей даже в голову не приходила эта мысль. Да и какая из Лильки мать?.. Да еще как отнеслись бы к этому ее родители?..

— Полюбила бы ребенка и совсем другая стала бы, — тихо сказала Агния.

На миг Алене вспомнился осиротевший Лешка, беспомощный, доверчивый, теплый. «Маленьких детей легко любить», — сказала когда-то Лилька.

У входа в институт Алена столкнулась с Джеком.

— Ну и вид: зеленый в желтую крапушку! — Он было обнял ее за плечи, но она увернулась, и Джек покровительственно сказал ей вслед: — Держись, Прекрасная Елена! Все проходит, а талант остается!

Только тут Алена вспомнила, что вечером надо отчитываться. Она не ощутила ни малейшего беспокойства — что теперь может быть страшным для нее?

Алена вернулась из больницы только в половине седьмого: с передачей отправила Лиле записку и ждала ответа, потом добивалась разговора с дежурным врачом и опять ждала. Собрание начиналось в семь, но идти в общежитие не хотелось — устала, и она спустилась в пустую столовку. Запивая булку остывшим, чаем, Алена глубоко задумалась, пригревшись у батареи. Какими пустыми, крикливыми казались теперь язвительные монологи, придуманные для самоотчета. Право на ошибки! А если за них расплачивается другой? Ох, только бы хватило сил!

В аудитории горел полный свет.

Алена едва прикрыла за собой дверь — Агния оказалась уже возле нее, крепко взяла за локти и, точно стараясь заслонить от всех, шепотом спросила:

— Ну как? Что Лиля?

Сухая горечь связала рот, язык ее слушался.

И тотчас же Алена услышала мягкий и спокойный, будто ничего не произошло, голос Анны Григорьевны:

— Давайте-ка сегодня отступим от обычного порядка. Сядем поближе и поговорим по душам. И свет лишний потушите.

Глава одиннадцатая. «Будет препятствий много»

— Стоп! Исполняется гимн мастерской! — провозгласил Сережа — председатель оргтройки по проведению вечера. — Затем дается четверть часа свободы (для пищеварения), после чего продолжение программы.

Сережа взмахнул руками, и все запели гимн мастерской, сочиненный к этому дню Лопатиным, Огневым и Хорьковым.

Прозвучал последний припев:

Дружно идем мы в ногу!Наш путь тернист, но мы пробьемся к цели…Будет препятствий много —Работать станем восемь дней в неделю.

Прогремели отодвигаемые стулья, и все неторопливо разбрелись по квартире Зинииых родителей. Всю новенькую рижскую мебель ребята вдвинули в спальню родителей, и гостям вполне хватило места в Зининой комнате и просторной столовой с разрисованными тарелочками и добротными натюрмортами на стенах.

В этот вечер отмечались сразу четыре знаменательные даты: Первое мая и День Победы, пятидесятилетие Анны Григорьевны и свадьба Миши Березова с третьекурсницей Мариной Журавлевой. Правда, Первое мая и пятидесятилетие уже прошли, а День Победы только наступал, зато свадьба была именно сегодня — в субботу. А когда же и праздновать, как не в канун выходного?

За ужином Алена сидела рядом с Валерием. Зина — хозяйка квартиры и член оргтройки — не могла держать его при себе, и он не без удовольствия пользовался своей «безнадзорностью». Поднявшись из-за стола, Алена посмотрела на Лилю, взгляды их встретились, и, как обычно, они сразу поняли друг друга — обнялись и подошли к маленькому дивану в углу комнаты. Но в эту минуту из-за Лили словно вынырнул Валерий и занял середину диванчика.

— Девушки, я с вами! Когда еще в жизни доведется посидеть между Ермоловой и Комиссаржевской!

Они со смехом, выжимая Валерия, уселись по обе стороны, но он высвободил руки, откинулся на спину и обнял девушек за плечи.

Зина, Сережа и Огнев убирали стол после ужина. Зина, разрумянившаяся, в воздушном жоржетовом платье, была сегодня особенно хороша. Она деловито собирала посуду, отдавала короткие распоряжения Сереже и Саше и лишь изредка, будто случайно, взглядывала в угол, где стоял диванчик.

«Дуреха ты, дуреха! — подумала Алена, уловив тревогу в ее будто бы равнодушном взгляде. — Ни Лиле, ни мне твой Валерий не нужен во веки веков».

Сережа сиял. На празднике собрались узким кружком — только свой курс и любимые педагоги. За такое ограничение он больше всех ратовал:

— Квартира не резиновая; если каждый пригласит по одному — все! Трамвай в часы «пик»! И вообще вечер должен быть домашним.

Сережа неожиданно для всех блеснул подлинным талантом в кулинарии. Его слоеный пирог и салат оливье признала первоклассными даже придирчивая Зина — шеф-повар всех вечеринок.

Сережа сиял. Сегодня никто не стоял на его дороге: за ужином он сидел с Агнией, танцевал с ней, сколько позволяли обязанности организатора.

На октябрьском вечере в институте на первый же вальс Агнию пригласил Арпад Дыган — венгр, студент режиссерского факультета. И до последнего танца этот славный парень не отходил от Агнии.