Балтийская гроза - Евгений Евгеньевич Сухов

– Ты тиролец в абсолютном его проявлении. Вы все мне очень напоминаете баварцев, они такие же твердолобые! Русские не способны здесь появиться ни сегодня, ни завтра! Не могут же они материализоваться в Ионишкисе из воздуха!

– А если сумеют? – усмехнулся Обвурцер.

– Тогда это какой-то «Черный лес» из братьев Гримм получается! В свое время братья были большие мастера на разного рода страшилки! Мы можем с тобой целый день пить и опохмеляться, но никакие русские нам не померещатся, я тебе гарантирую! А если мы о них и услышим, так только за тридцать пять километров отсюда, так что успеем навстречу русской пехоте выкатить наши непробиваемые «Тигры».

– А если не получится?

– Ха-ха-ха! – заразительно рассмеялся оберштурмбаннфюрер СС. – Тогда у нас останется время, чтобы успеть натянуть на себя штаны и свалить как можно дальше из этой латышской дыры, в которую нас загнала немилосердная судьба!

Херберт лишь усмехнулся в ответ. В последние недели так говорила едва ли не половина армии. Но после несостоявшегося покушения на фюрера и массовых арестов среди офицеров, в том числе из высшего командования (многих из них повесили, как это проделывают с тушами на какой-нибудь скотобойне), все как-то разом попридержали свои языки. Но Эмиль Кауфман всегда был отважным малым – пуля его не брала, а виселица сторонилась!

– А кто же сейчас, по-твоему, должен охранять город?

– Взвали всю охрану города на латышей! Они добросовестные парни, так что не подведут! Опыта им тоже не занимать – воюют уже не первый год. Без дела стараются не сидеть: или гоняются за партизанами, или сжигают местных жителей. А еще они невероятно любят нас, немцев, хотя я даже не понимаю, за что именно. Всегда рады нам услужить. Чтобы нам понравиться, они готовы пойти на все что угодно! Меня всегда это очень забавляет!

– Возможно, что я так и поступлю.

– Хотя, признаюсь откровенно, недолюбливаю я этих латышей, – поморщился оберштурмбаннфюрер СС. – Мне частенько вспоминается, как они сжигали одну белорусскую деревушку вместе с жителями. Затолкали всех в один большой амбар, снаружи закрыли ворота на засов, обложили со всех сторон сеном и подожгли. Такие крики начались… Никогда ничего подобного не слышал! До сих пор ор этих бедняг у меня в ушах стоит. Мне бы остановить этих латышей, а у меня отчего-то духу на это не хватило… Все тогда так поступали. И я, признаюсь, считал, что это правильно. Вдруг откуда-то маленькая девчушка выскочила, лет пяти, держится за мой рукав и отпускать не хочет, плачет. Тут подбежал какой-то латыш, извинился на ломаном немецком за причиненное беспокойство, девочку от моего рукава оторвал, подхватил ее под мышки, поставил у куста боярышника и расстрелял. Эта девочка мне часто снится, у меня ведь у самого младшая дочурка такого же возраста. Даже чем-то на нее похожа – светленькая и в таких же конопушках… Так что если с нами что-то произойдет, и поделом!

– В последнее время на тебя очень скверно действует шнапс, Эмиль, – посочувствовал Обвурцер.

– Есть такое, Херберт, сам не рад такому.

– Советую тебе ни с кем не делиться, что у тебя сейчас в голове, – предупредил приятеля командир дивизии, – многие могут не понять твоих слов и сообщат куда следует. Тогда все твои сожаления закончатся очень быстро и печально. А я не смогу тебе помочь при всем моем желании.

– Сам не знаю, что со мной происходит… Как-то накатило! – признался Кауфман. – Правда, боюсь проболтаться во сне, когда ко мне приходит эта расстрелянная девочка и спрашивает меня, почему я не взял ее за руку и не увел из этого ада!.. У меня скверное предчувствие, Херберт, и я очень опасаюсь, что оно осуществится.

– Эмиль, просто ты сегодня выпил больше положенного. Как командиру, мне следовало бы тебя наказать.

– И накажи! – охотно согласился оберштурмбаннфюрер. – Может, это меня как-то спасет. А еще я очень жалею, что заговор против Гитлера не удался. Фюрер тащит нас всех в бездну, из которой нет возврата! Я ведь хорошо знал полковника Штауффенберга. В тридцать шестом году мы с ним вместе учились в Военной академии генерального штаба в Берлине. Я еще тогда обратил на него внимание, большой умница! Аристократ и военный до мозга костей, а еще Клаус был весьма славный малый! Веселый, задорный, мне его будет не хватать… Мы частенько с ним перезванивались, и я неплохо знал и его жену баронессу Нину фон Лерхенфельд[135]. Весьма очаровательная особа, я даже был в нее слегка влюблен. Сейчас Нина беременна пятым ребенком. Бедный Клаус не дожил до его рождения. Помнится, он хотел девочку… Нине будет очень трудно, и мне откровенно жаль ее…

– Иди и проспись, Эмиль. Ты чертовски пьян!

– Не настолько, чтобы не понимать того, о чем именно я говорю! – возразил Кауфман.

– Мы начали с того, что ты подарил мне бутылку коньяка, а наш разговор свернул в опасную плоскость. Кстати, по поводу баварцев… Тирольцы и баварцы – родственные народы. Полторы тысячи лет назад баварцы пришли в Тироль, смешались с местными жителями и навязали местным ретороманцам свой язык. А если говорить о саксонцах, так ведь они даже и не немцы, а германизированные западные славяне.

– А вот здесь ты не прав, любезный мой Херберт, – запротестовал Кауфман. – К славянам я не имею никакого отношения. Я – немец и в свободное время, хотя у меня его крайне мало, почитываю умные книжки и слушаю речи нашего рейхсминистра пропаганды. Мы – потомки переселенцев из племенного герцогства Саксония, коренные немцы. Мы составляем старейшие земли Германии… Ладно, хорошо поговорили, ты всегда находишь подходящие слова для утешения. Нужно идти, жду звонка из штаба командующего генерал-полковника Шернера.

В знак прощания Эмиль комично вскинул руку и вышел из кабинета командира дивизии.

А тот подумал: «В следующий раз, когда Эмиль заявится в таком непотребном виде, нужно бескомпромиссно пресечь всякие разговоры на подобные темы. А что, если этот разговор – отлично разыгранная провокация? И Эмиль, выполняя задание гестапо, проверяет меня на лояльность к фюреру? Нужно немедленно позвонить в службу безопасности, в нынешнее время никому нельзя доверять. Гестапо уже арестовало несколько тысяч военных, причастных к заговору, и этот список с каждый днем только пополняется».

Херберт фон Обвурцер поднял трубку. Послышались гудки ожидания. С минуту он размышлял, а потом решительно набрал номер.

– Слушаю, – раздался в трубке женский голос.

– Клаудия, это я, Херберт.

– Здравствуй, мой дорогой! Как же я рада тебя слышать, родной мой, – проговорила жена, потом встревоженно