Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич

– Как от крыс! – ловко ввернул доктор фон Денгофф.

– Именно, мой дорогой майор. Именно! Всё, решено. Действуйте, обершарфюрер, готовьте тех, кого сочтете нужным к отправке в фильтрационный лагерь. Обеспечьте им конвой, сопровождение и все необходимые документы. Возьмите в помощь этого бестолкового Берга. Пусть их успокаивает и отвлекает своими сказками, чтоб не сбежали и не бунтовали. Теперь они имеют цену и их надо довезти живыми.

– Есть, мой комендант! Разрешите приступать, господин гауптштурмфюрер?

– Приступайте, мой друг. Успехов!

Глава семнадцатая

Высылка

На Востоке, где мы желаем выступать не в качестве завоевателей-колонизаторов, но как лидеров этих народов, за теми, кто идет туда, стоит вся мощь германского рейха!

Ранним утром на центральной улице выстроилась колонна автотехники. Основу ее составляли три тяжелых грузовика Mercedes L4500A[70] с крытыми и наглухо застегнутыми брезентовыми кузовами. По хатам сновали солдаты и выводили людей, выбирая молодых, здоровых и крепких жителей, а также матерей с детьми, выполняя дополнительное секретное поручение высшего руководства Германии. Из репродукторов неслось записанное заранее обращение к гражданам, проживающим на оккупированной территории. Скрипучий голос монотонно перечислял, что следует делать и чего не следует лицам, которые будут собраны и отправлены в фильтрационный лагерь для дальнейшего осмотра и пересылки в Германию. Всем гарантировались еда, свобода, отдых и новое жилье по месту распределения. Люди в страхе и недоумении выходили из домов и не вслушивались в трескучую речевку пропагандиста, коверкающего русские слова и бездушно обещавшего несбыточные блага.

С грохотом отлетела крышка погреба, и сверху упала приставная лестница. Лёнька и Акулина, прижавшиеся друг к другу, чтобы хоть как-то согреться от пронизывающего погребного холода, подняли глаза вверх, но от яркого света, хлынувшего веселым лучистым потоком в их промозглую темницу, сразу же зажмурились. Наверху кто-то возился, поправляя лестницу:

– Халло! Матка, лезть сюда! Ком, ком, шнелль!

Акулина медленно встала и подошла к деревянным ступеням, когда-то добротно слаженным ее мужем Павлом Степановичем. Легкая и прочная лестница выручала не раз в хозяйстве, а сейчас для них с сыном указывала путь в неизвестное… Она сделала несколько шагов вверх, остановилась, оглянулась на сына. Тот сидел на земляном полу съежившись и очень внимательно смотрел на мать, лезшую к светлому выходу из погреба. Он молчал и ждал от нее каких-то слов…

– Лёнь, сынок, пойдем со мной. Поднимайся.

Она повернулась и, сделав еще четыре шага, выбралась наружу. Ее сразу же подхватили два крупных эсэсовца и оттащили в сторону. Теперь настала череда Лёньки. Он привстал и аккуратно достал из своего кулачка отбитый накануне в неравной схватке у немцев образок. Расковырял пояс-резинку на своих и без того драных штанишках и тщательно запихнул в шов медальончик. После чего шустро пополз вверх по лестнице, шагая и подтягиваясь.

Как только его вихрастая, давно не мытая и нечесаная голова показалась из-под земли, в нее тут же вцепился огромной пятерней дюжий солдат и выдернул его, словно морковку из грядки.

– Э-э-эй!!! Ты чо цепляешь, гад?! – взвыл Лёнька, не согласный играть роль корнеплода. Немец равнодушно зевнул и подтолкнул его к стоящей рядом матери.

Акулина крепко прижала сына и испуганно смотрела, как на улице сгоняют людей из соседних домов, подталкивая автоматами и винтовками к тарахтящим автомобилям. На головной машине стоял уже знакомый Георгий Берг и что есть сил кричал:

– Граждане! Не волнуйтесь! Немецкие власти проявляют высочайшее великодушие и приглашают всех для работы в великую Германию. Не бойтесь. Вас никто не обидит, если вы будете соблюдать правила. Сейчас мы отправимся в волостной или, как ранее назывался, районный центр. Там, согласно спискам, вы будете распределены для дальнейшей транспортировки по специальностям и возрастам. Нет причин для паники. Ваши дома и хозяйства никто не тронет. Соблюдайте спокойствие и правила поведения, и все будет в порядке! Прошу вас, занимайте места в кузовах автомобилей.

Люди, подгоняемые оружейными прикладами и стволами, не слышали его и не понимали увещеваний немца-патриота Берга. Они видели и понимали лишь одно – их выгоняют с насиженных мест, из родных гнезд и, очевидно, навсегда. Эти страшные бескомпромиссные слова: «навсегда» и «никогда» – парализовали волю и холодили душу. Им никогда уже не суждено было вернуться в свои дома. Их жизнь изменялась навсегда. Об этом было страшно не то что думать, а даже допустить тень такой отчаянной мысли. Их вырывали из привычной жизни, как многолетние деревца, подкопанные и подрубленные со всех сторон, беспощадно выкорчевывали, отрывая от корней и питающей их почвы. Дети, обычно чувствующие любую беду тоньше и болезненнее, плакали и кричали. Бедные растерянные матери, не находящие слов утешения, прижимали своих чад и пытались отвлечь их от происходящего изгнания. Ни тех, ни других не мог успокоить и обнадежить агитатор Берг, которому поставили задачу собрать и отправить всех, кого занесли в списки на работы, не допустив при этом ни паники, ни побегов.

В кузове машины, куда втолкнули Лёньку с Акулиной, оказалась и мать партизана Ивана Бацуева, Нюра, со своими младшими детишками: Настасьей и Петюней. Рядом притулилась молодая вдовица Олёна Кузьмина, еще весной справлявшая свадьбу и потерявшая молодого мужа в первые дни войны. Вместе с ними в этот же кузов загнали глухонемого умалишенного Афанаса – внука бабки Ховри. Он мычал и жестикулировал, пуская пузыри. При всей внешней неуклюжести, слабоумии и абсолютной глухоте Афанас был крепким мускулистым парнем тридцати лет от роду. Его не взяли в армию по причине врожденной инвалидности, по той же причине не мобилизовали с началом немецкого вторжения. Здесь же оказались еще несколько женщин с детьми из соседнего села, которые не были близко знакомы с Акулиной и ее сыном. Двадцать невольных пассажиров рабского каравана, оказавшись внутри этой брезентовой палатки на колесах, испуганно переглядывались и напряженно перешептывались.

Глава восемнадцатая

Лагерь

Среди средств терроризирования населения оккупированных стран самой позорной известностью пользовались концентрационные лагеря. Они впервые были организованы в Германии в момент захвата власти нацистским правительством. Первоначальным их назначением являлось заключение без суда тех лиц, которые были против правительства или которых германские власти считали ненадежными элементами. С помощью отрядов тайной полиции эта практика получила широкое распространение, и с течением времени концентрационные лагеря превратились в место организованного систематического убийства, где уничтожались миллионы людей. В системе управления оккупированными территориями концентрационные лагеря являлись орудием подавления всех оппозиционных элементов.

Один из тысячи фильтрационных лагерей, развернутых немецкими властями на захваченных территориях, был организован в считаные дни по распоряжению гауляйтера оккупированной области. Представлял он собой незамысловатое учреждение, лежащее в чистом поле недалеко от железнодорожных путей, пройдя по которым пару километров можно было выйти на станцию, расположенную в районном центре. Однако пройти просто так и десяти метров в зоне, огороженной столбами с плотными рядами колючей проволоки и названной «фильтрационным лагерем», было просто невозможно. Расположенный на открытом пространстве, он не только хорошо просматривался от угла до угла, но и простреливался с двух сторожевых вышек, устроенных у ворот и у дальней стенки.