Одержимость шейха - Миша Рейн

сохраняя нож у моего пальца, и впивается в меня растерянным взглядом. Он знает это чудовище, знает, кто такой Джафар, по глазам вижу, но потом его внимание переключается куда-то мне за спину.

— Так, так, так, — знакомый голос врезается между лопаток, и в тот же миг кровь в венах стынет.

— Что это у нас тут за произвол? Решаешь судьбу грязной девки?

— Эта девка взяла без спроса мои продукты, и я…

— У тебя есть секунда исчезнуть, старик. Эта девушка неприкосновенна.

Лицо торговца каменеет от услышанного, а затем его хватка слабеет, и я вырываю свою руку, невольно отшатываясь назад. Он поспешно исчезает, позабыв о моем наказании, но что-то мне подсказывает, что настоящее наказание ждёт меня впереди. И когда я оборачиваюсь, то убеждаюсь в этом, с ужасом замечая знакомого мужчину, спрыгивающего с коня. Он делает шаг, и я вижу его лицо. Зураб. Я не ошиблась.

Глава 21. Считаешь себя его женщиной?

Я, как ослеплённый страхом зверёк, стою и смотрю на приближающегося Зураба. Его движения расслабленные, но безэмоциональное лицо и простреливающие презрением глаза обещают мне грозовое предупреждение. А рядом ни единой души… я в ловушке.

Хочу пошевелиться, но не могу. И когда мужчина останавливается в опасной близости, внутри все окончательно замирает. Не получается и шагу сделать прочь, мое тело одеревенело, даже вздохнуть тяжело, а ноги будто погрязли в зыбучих песках. Обездвиженная и напуганная. Дуновения ветра достаточно, чтобы лишить меня и без того хрупкого равновесия. Лишь бешено клокочущее в груди сердце помогает мне выдерживать пристальный взгляд своего врага. Зураб значительно уступает в размерах своему господину, но пугает не меньше. И совсем иначе. Рядом с ним я действительно чувствую свою погибель. Вижу это в его сверкающих глазах, полных ненависти, от которой у меня по позвоночнику бегут мурашки.

— А ты живучая, — кивает он, поджав губу. — Признаюсь честно, не думал, что встречу тебя целой и невредимой.

Судорожно сглатываю.

— Это ты… — мой голос звучит натянуто и высоко. — Зачем ты продал меня? — слетает необдуманно с моих губ. — Что тебе от меня нужно?!

— Мне? — кривит он губы в ухмылке, быстро сменяя веселье строгим взглядом. — Ничего. А вот господину Аль Нук-Туму нужно. И очень. Что приносит мне своего рода трудности. — Зураб заносит руку над головой, сжимая ее в кулак, но я настолько растеряна, что даже не пытаюсь избежать удара, которого в итоге не следует. — Тварь, — цедит он сквозь зубы, резко схватив меня сзади за шею и притянув к себе. — Я ведь предупреждал тебя не лезть к нему, не соблазнять, ведьма проклятая! А ты что? — встряхивает меня, толкая мое изможденное тело в укромный угол. — Думала, ноги раздвинешь и из грязи перепрыгнешь в хасеки (прим. автора — законная жена султана)? Тупая ты сука! Не путалась бы под ногами и жива осталась, сама виновата в том, что имеешь. Или, может, тебе требуется напоминание о том, что ты всего лишь шлюха? Так я это устрою. — Прижимается своими мерзкими губами к моим, опаляя их угрозой: — Тебе никогда не быть его госпожой. Это место уготовано для другой. Достойной стать женой могущественному Аль Нук-Туму!

Зураб отстраняется, пригвождая меня уничтожающим взглядом.

— Ему стоило оставить грязь на чужой земле, а не тащить в свой дом.

Сквозь частое дыхание с трудом выдавливаю слова, подобно иглам, царапающим горло:

— Я. Ничего. Не делала. Он мне не нужен! — Выдерживаю его презрение, а потом, пытаясь казаться смелой и решительной, глупо выпаливаю: — Отпусти, иначе расскажу твоему господину, что ты тайком продаешь его женщин!

Зураб запрокидывает голову и разражается смехом.

— Считаешь себя его женщиной? — он еще крепче сжимает свою пятерню на моем затылке так, что украденный платок развязывается и спадает. Всевышний… — От меня можешь не прятать свои проклятые волосы, я не поддамся твоим чарам. Для меня ты ущербное ничтожество. Дырка, которую он поимел и теперь потерял интерес.

— Поэтому меня тайком вывели из дворца? — шепчу не своим голосом. Я не глупая и прекрасно понимаю, что мешалась там, с самого первого дня была нежеланной гостьей, чужачкой. И, будучи уязвимой, позволила себя обмануть. — Джафар Аль Нук-Тум не любит ложь. Я успела это усвоить, — смелею в столь безвыходной ситуации. Потому что единственное оружие, которое у меня есть, — это мой язык. И он либо спасёт меня, либо погубит. — А еще Джафар не любит неподчинения. Думаешь, ему понравится твоя вольность? Я, может, и грязь, но он сказал, что я принадлежу ему. Я грязь твоего господина, и только он может решать, жить мне или нет. Он, а не ты! — выплевываю каждое слово Зурабу в лицо, отчего дыхание мужчины уподобляется разъяренному быку. — Ты еще тогда, в самую первую встречу хотел использовать мое тело. Избавиться от меня. Лишь бы я не околдовала твоего господина…

— Закрой пасть, паскуда! — рычит он, с силой отталкивая меня, и я врезаюсь в каменную стену.

Так сильно, что даже закусываю губы и проглатываю звук боли.

— Оставь меня в покое, — прерывисто шиплю, — и я обещаю, что ни ты, ни твой господин больше никогда не увидите меня в Чёрном дворце. Никто меня не увидит там, я исчезну. Сгину в песках под палящим солнцем или замерзну под холодной луной. Только прошу, отпусти…

— Условия здесь диктую я, — оскаливается он, когда вдруг порыв ветра поднимает края куфии и закрывает ими часть озлобленного лица. — А за твои угрозы я сначала спущу с тебя шкуру, а потом привезу ее Аль Нук-Туму, чтобы он прекратил изматывать своих людей в пустыне из-за грязной шармуты! — рывок, и Зураб снова хватает меня, обездвиживая своим телом, когда вжимает в стену. — Но сначала я трахну тебя, — обдает мою шею горячим рычанием, и я вновь каменею, вспоминая ужас от ночи с Тенью. — Хочу понять, что же в твоей золотой дырке такого, раз двоих братьев свела ей с ума, — облизывает языком мочку уха, прежде чем сомкнуть на ней зубы и вырвать из меня звонкий крик, который быстро тонет в мужской ладони. — Улицы здесь слепые, но не глухие. Держи рот на замке, мразь, иначе закрою иначе. Уяснила? — угрожающе предупреждает он, глядя