Великая смута - Николай Плахотный

Политика доморощенных антикоммунистов поначалу казалась забавной и глуповатой, но спонтанной. Была надежда: перебесятся демократы и успокоятся! Как, однако, были мы наивны. Был тайный план уничтожения СССР, над ним долго корпели гении мировых провокаций. Имена у всех на слуху: Аллен Даллес, Клаус Меннерт, Збигнев Бжезинский. Они заложили основы политики глобального покорения мира янки.

Мудрость та не бог весть какая. Перед тем, как в облюбованной территории США приблизятся вооруженные «до зубов» авианосцы с морской пехотой на борту, сюда устремляются улыбчивые миссионеры, миротворцы, толпы культуртрегеров, а также бизнесмены, торгаши Но вскоре выясняется: в этой стране (регионе) не все обстоит благополучно по части прав туземного населения. Короче, есть серьезные расхождения с общепринятыми демократическими нормами. Тут уж к «делу» вынуждены подключаться застоявшиеся на рейде авианосцы. Все делается ради блага недостаточно еще цивилизованного народа.

Схема отработана. Хотя возможны коррективы с учетом местной специфики или неких привходящих обстоятельств. По правде же говоря, все это флибустьерство в классическом виде. И все равно интересно. Потому США охотно делится опытом. Вельможные — тайные — тузы со временем становятся публичными. Охотно рассказывают о своих похождениях, выбалтывают устаревшие тактические и стратегические секреты. Вот и бывший советник по национальной безопасности (при Рейгане) Збигнев Бжезинский выпустил в свет методичку по нейтрализации стран с диктаторским режимом правления. При этом подробнейшим образом препарировал искусство «невмешательства США» в наши внутренние дела, по ходу щедро иллюстрируя материал диаграммами, картами, схемами.

«Исход соперничества, — рассуждает профессор шпионских наук, — был решен в данном случае не военными средствами (без авианосцев, без бомбардировщиков, — Н. П.). На конечный результат (автор имеет в виду развал СССР) существенное влияние оказали также явления культурного порядка. Америка не имеет себе равных в притягательности, особенно среди молодежи, что обеспечивает Соединенным Штатам политическое влияние, близко к которому не имеет ни одно государство в мире».

Далее тезис развивается. «Культурное превосходство является неоценимым аспектом американской глобальной мощи. Что бы не думали о своих эстетических возможностей другие, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи всего мира. Ее привлекательность берет начало в жизнелюбивом качестве жизни. Американские телевизионные программы и фильмы занимают почти три четверти мирового рынка. Американские телевизионные программы и фильмы также занимают господствующее положение. Увлечениям, привычкам американцев в еде, в одежде все больше подражают в разных странах». Этот глобальный американский накат на страны и континенты обаятельный цэрэушник называет всего лишь «культурным империализмом».[11]

А ведь наши либералы, кривя рты, ерничают: дескать, развал нерушимого Советского Союза, по версии патриотов, начался с «джинсовой революции», с проникновением в наше замечательное общество жвачки, кока-колы, тяжелого рока, свинга и прочей контрабанды. Кстати сказать, это веский аргумент для козлов и лоботрясов. Бжезинский открытым текстом сказал: «Культурное превосходство США является логическим приложением к их военной мощи».

Вторя мнимому оппоненту, наш непревзойденный мастер политических шоу Владимир Познер, не без удовольствия обронил:

— Пора бы признать, что в России часть населения по праву считает себя уже частью западной цивилизации.

Как ранее изрек великий перестройщик, процесс идет словно по писанному. Да и как ему не быть, если злоумышленники в открытую рану вносят время от времени жгучую отраву.

ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО

На заре моей юности в стране вспыхнула яростная борьба с космополитизмом. Объективно говоря, то был неловкий способ защиты страны и народа от хамоватого агрессора. Потом была известная пауза, после которой у нас возник дурацкий вещевой бум. Точнее, наша золотая молодежь не на шутку увлеклась, как изволил заметить Бжезинский, эстетическими ценностями американского пошиба.

Я тоже поддался моде: щеголял в узеньких (трубочкой) брючатах, шаркал по асфальту в толстокожих, на «манке» корочках, украшенных ослепительными пряжками. В гардеробе имел дюжину ярких галстуков с картинками из жизни африканских джунглей.

Некоторые мои товарищи на манер Тарзана отпустили длинные волосы; с каменным выражением на лице танцевали рок-н-ролл; зачитывались романами Хемингуэя, Миллера, Стейнбека. Лично я смаковал Платонова. При всем при том в наших головах была несусветная мешанина всего и вся. Не хватало ума, жизненного опыта, чтобы отделить окатное зерно от половы, от горчака. Душа просила чего-то новенькое, остренькое, парадоксальное.

Впрочем, то была всего лишь блажь — не более того. На серьезные дела, поступки ни ума, ни характера не хватало. Хотя однажды меня занесло.

Учебу в Кишиневском университете я совмещал с художественной самодеятельностью. В последствии на базе драмкружка сформировалась мобильная агитбригада. По торжественным дням выступали мы в разных учреждениях и трудовых коллективах молдавской столицы с концертами. Ненароком, в канун майских праздников (на дворе был 1955 год) попали в зал для заседаний Центрального Комитета Компартии Молдавии. В первом ряду сидели члены бюро ЦК. Дальше места занимали завотделами, заведующие секторами, инструкторы, технические сотрудники и прочая мелкая сошка.

По тому времени жанр мой был весьма востребованный, ходовой: художественное слово. Я читал Чехова, Зощенко, Шолохова, Твардовского. Причем имел то ли льготу, то ли послабление: свои номера объявлял сам.

В тот раз на уши партийной элиты обрушил я платоновский рассказ «Фро», вернее, отрывок. До сих пор помню начало: «Фросю Евстафьеву пригласил на тур вальса „Рио-Рита“ помощник машиниста».

Не скрою, очень старался донести до понимания аудитории сердечные переживания молодой пролетарки. И был обескуражен, услышав в конце всего лишь жиденькие хлопки.

Эстрадный номер имел продолжение. На следующий день меня вызвали в партком университета. Тов. Бадасян, не глядя мне в очи, загробным голосом спросил: «Кто вам позволил открыто пропагандировать творчество мелкобуржуазного автора?» На меня накатило озорство, спокойно ответил: «Вопрос не простой, дискуссионный. Его надо обсуждать не в парткоме, в соответствующей аудитории».

Без промедления в полном составе собралась кафедра советской литературы. По рассказам, вопрос дебатировали несколько часов. Меня отстоял доцент Леонид Яковлевич Резников. В протоколе записали: «Проза советского писателя Платонова не устарела и отвечает нынешним задачам нашего государства». Пожалуй, этот тезис мог бы войти в плоть резолюции съезда советских писателей.

Тем не менее концовка этой истории в целом счастливая.

После летних каникул агитбригада КГУ снова получила приглашение участвовать в концерте ЦК Компартии, посвященном 38 годовщине Октябрьской революции. Мое появление на сцене зал встретил аплодисментами. Выждав паузу, я объявил:

— Андрей Платонов. Рассказ «Фро». Вторая часть.

После концерта был обыкновенный чай. К нашему столику подошел заведующий отделом агитации и пропаганды В. И. Овчинников. Поблагодарил бригаду за доставленное эстетическое удовольствие. Каждому пожал руку.

Кишинев — город хотя и столичный, но не велик. За день раз, а то и два с одним и тем же человеком можно встретиться.

Однажды чуть ли не лоб в лоб столкнулся я с Овчинниковым в Пушкинском парке. Партгеноссе первый со мной поздоровался. Поинтересовался успехами. В ту пору мы как раз сдавали госэкзамены.

Возле грота с парящим орлом была свободная скамья. Василий Иванович достал портсигар. Мы закурили по одной, потом и по другой. За разговором промелькнуло часа полтора, если не больше. В основном говорил Овчинников, я лишь внимал да изредка поддакивал. Ведь предмет разговора не соответствовал моему кругозору и понятиям. Я был совершенно аполитичным «вьюношем», хотя и вел дневник, к тому же кое-что фиксировал в записных книжках.

Несколько лет назад тетрадки ликвидировал, блокноты же все оставил. И вот что записал я в тот же вечер после встречи с Овчинниковым. Цитирую то, что зафиксировано по свежим следам, со слов своего собеседника: «Польские события, обострение международной обстановки, все это в сочетании с внутренними продовольственными трудностями побуждает наших теоретиков переосмыслять пройденный после семнадцатого года путь. Особенно последний отрезок, связанный с именем Иосифа Виссарионовича. Судя по всему задача „оратора“ состояла в том, чтоб испоганить святыню. Сталина мы судим судом современников, его же вправе судить только история. Ведь сгоряча можно наделать глупостей немало, потомки не расхлебают. Поляки учат нас уму разуму, учат как нашкодивших котят. Да носом, носом русских в собственное же дерьмо. У них к России давние счеты.