Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

Их было много, и все разношерстные, как случайные вещи на базарном прилавке. Лендра, муйба, мохнатки, деревун, властительная девочка и промелькнувший тенью кровочмак смешались в пёстром котле. А рядом – Небесная, что торжественно вручила поводья осло и довольным голосом заявила:

– Это Ушан. Я люблю его до внутренней щекотки. И рада, что он пригодился. Мне почему-то кажется, что на ослике тебе ехать сподручнее. чем идти пешком или трястись в повозке.

Инда кивнула в ответ. Боялась поднять глаза, страшилась сказать слово. Чувствовала себя грязной и сторонилась инстинктивно, чтобы не пнули под дых. Но никто не собирался тыкать пальцами, читать догмы, стыдить и отстраняться. Наверное, не знали толком, что случилось в таверне – поэтому. Но тайна выскочит, как шаракан из трубы, и тогда начнётся медленное отползание в сторону.

– О, прекраснейшая, – воодушевлённо закатил глаза Сандр, – теперь, когда твоя драгоценная сестричка растаяла вместе с дорожной пылью, никто не помешает мне наслаждаться твоим обществом!

Он сыпал комплиментами, разбрасывался словами, плёл фразы, как искусная вязальщица. Шагал рядом, поглаживая серенького осло по мягкой морде. Успокаивал – она понимала. Не позволял ей чувствовать одиночество. Сандр – пустобрёх, но Инда мысленно благодарила его за то, что не дал остаться один на один с невесёлыми думами.

Дара скрылась в фургоне, где лежал в беспамятстве Геллан, а рядом неожиданно присоседился золотокожий. Он ехал молча рядом, осаживая горячего жеребца. искоса следил за многословным Сандром и украдкой разглядывал Инду. От его взгляда она краснела и прятала глаза.

– Видишь, ясноголовая барышня, тебя охраняют, чтобы блудливый Сандр не соблазнил сладкими речами. Но не бойся: поговорить иногда, как дышать: слова летят в небеса и душа парит, как птица. Вон, смотри: вьётся одна над нами, следует тенью. Наверное, ей нравится ловить звуки, особенно, когда они наполнены энергией добра и света.

Мохнатка фыркнул пренебрежительно:

– Финист следует за нами, но его привлекают не твои велеречивые излияния, а кое-что другое.

– Финист? – невольно вырвалось у Инды. Она покраснела до слёз и уткнулась носом в грудь.

– Финист, – подтвердил спутник.

Инда украдкой метнула взгляд. Красивый профиль. Немного хищный, опасный, но притягательный. Что-то в нём не сходилось, но пока она не могла понять, что вызывало противоречие.

Золотокожий поймал её взгляд и представился:

– Раграсс.

– Индаруллина, – прошелестела одними губами, не уверенная, что её услышат. Но у Раграсса, как и у всех мохнаток – исключительный слух.

– Удивительное имя. У тебя очень смелые родители. Не вспомню ни одной девицы, наречённой в честь Неистовой Драконицы.

Справа закашлялся Сандр, а затем расхохотался, посчитав, что скрывать веселье – грешно.

– Надо полагать, у тебя богатый жизненный опыт, и вереница девиц, длинною от восхода до заката, прошла мимо твоих прекрасных очей.

– Не жалуюсь, – не смутился Раграсс и широко улыбнулся, демонстрируя отрастающие на глазах клыки.

Инда испуганно дёрнулась. Не мужчины испугалась, нет. Его дурацкой смелости. Хорошо, что дорога пустынна. За такое – на огненное колесо без суда.

– Не бойся, Инда. Дикарь маха знает, как вести себя в общественных и культурных местах. А пока свобода дышит в лицо, почему бы не попугать слишком болтливых менестрелей?

Сандр не оскорбился, а, улыбнувшись в ответ, кивнул нарочито-показушно:

– Это самый лучший комплимент, который согрел моё огрубевшее от дорожной пыли сердце.

С этими словами несносный стакер, похлопав рукой по упитанному заду осло, отстал, оставив Инду наедине с мохнаткой.

– Не прячь глаза, Индаруллина, – тихо и серьёзно произнёс Раграсс, – здесь никто не обидит тебя.

Она мотнула головой и дёрнула себя за косичку. Волосы давно растрепались и вились пушистым облачком, но это не смущало, а дарило, пусть крохотную, свободу.

– Меня не так легко обидеть, как кажется.

– Я знаю, – сказал странный мохнатка, – но хотел, чтобы и ты знала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пришпорив коня, он вырвался вперёд, и Инда залюбовалась ладным телом. Раграсс сидел в седле, но сливался с животным, будто был его неотъемлемой частью. Может, так оно и есть: в мохнатках звериного наполовину. Но  странно видеть, как понимают друг друга хищник и его потенциальная жертва. Наверное, у животных грань опасности не так ярко выражена, как у людей, – подумалось Инде.

Тут же к Инде присоединилась лендра. Удивительно: её не оставляли в покое, не давали думать и мучиться. Она не привыкла, что на неё обращают внимание. Где-то внутри ворочалось: да они носятся с нею, как с ребёнком! Не следят, не испытывают, не осторожничают, а наоборот: пытаются приободрить.

– Не грусти, девица, – улыбнулась одними глазами Росса, – подумаешь, белоглазого отправила собирать хворост на Небесный Тракт. Ему там давно костёр уготован, поверь.  Если бы не ты, неизвестно что было бы.

– Ты не понимаешь, – прошелестела устало, – убить легко. Тяжелее жить с этим. Не важно: злодей он или герой.

– Понимаю, почему же нет? – лендра смотрела вперёд. У пухлых губ пролегла складка. – Я ведь не вчера родилась. И… делала кое-что в жизни стыдное. Но если бы продолжала себя корить и ненавидеть, давно сгорела бы. Умей отпускать то, чего не изменить. Я знаю: убийство – грех и, может, не нам вершить правосудие. Но Обирайна зачем-то сталкивает нас лбами, да так, что кровь летит брызгами.Кто-то остаётся жить, а кому-то – Небо топтать. Поэтому отходи и не пытайся пить горечь души – захлебнёшься, а у тебя другой путь и другое предназначение.

Инда встрепенулась, пошла пятнами, вскинула на лендру глаза, задрожала губами и в волнении дёрнула себя за косичку.

– Что ты знаешь о моём предназначении?

Росса смотрит в глаза пристально. Инда тонет, захлёбывается в зелёной бездне – до головокружения, до слабости в руках и ногах.

– Я знаю, что ты с нами неспроста, – слышит, словно сквозь туман, резкий голос лендры. – Я знаю, что тебе суждено пройти путь, к которому ты не готова, но возврата нет, девочка. А ещё знаю, что ты наконец-то обретёшь покой и найдёшь семью. Израненное сердце часто тянется на свет и обжигается, ищет любовь и разбивается, как сырое яйцо в неловких и равнодушных руках. И раз за разом нелегко собирать себя, отправляясь на поиски хотя бы понимания. Я знаю: ты думала о том, когда же в очередной раз тебя пнут и бросят. Не сжимайся, ожидая удара, потому что здесь тебя всегда закроют собой и не дадут в обиду.

Инда, покачнувшись, отводит взгляд, хватает воздух ртом. Каким, оказывается, бывает вкусным ветер – с запахом мяты и лёгкой остротой горчушки.

– Кто вы? – спрашивает хрипло и прикладывает ладонь к пересохшему горлу.

Росса скалит белоснежные зубы.

– А не знаю, – произносит весело и косится дерзким глазом, – только уверена: мы – это ты, а ты – часть нашего мы.

Инда смотрит в высокое-высокое небо, где реет легендарный финист. Смотрит долго-долго, не решаясь опустить глаза, чтобы не пролить из бездонных блюдец солёную влагу, но слёзы всё равно катятся украдкой, скользят по вискам и оседают в оранжево-розовых пушистых кудряшках. Пусть текут. Это слепящее солнце виновато. Оно. Яркое-яркое солнце, отразившееся и навсегда застывшее в желто-золотистом цвете её глаз…

На горизонте показался Виттенгар – хмурые серые стены и чёрные, словно выжженные, ворота. А в сердце расцветал робкий цветок азалана – символ надежды на то, что теперь всё будет по-другому. И впервые Инда позволила себе верить в это.

Глава 26. Неприветливый Виттенгар. Геллан, Дара

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Виттенгар встретил их запертыми воротами, что уже вызывало настороженность. Геллан держался в седле на упрямстве и умении не обращать внимания на боль. Тело не слушалось, но сейчас не до слабости. Им нужно пройти через Виттенгар, иначе путь удлинялся на приличный крюк. Делать его не хотелось. И так ползли медленно.