Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

Мила училась прислушиваться. Ловить потоки мира, который открывался маленькими кусочками и огромными пространствами. Всё началось с Жерели, что поселилась в мамином саду.

Наверное, никто не понимал, почему она каждый день ходит смотреть в Око Дракона. Зачем ей эта блажь? Может, Геллан немножко догадывался, но никогда ни о чём не спрашивал. Да Мила и рассказать толком бы не сумела. Разве это ответ: я прислушиваюсь? Но после таких «разговоров» с Жерелью она лучше понимала себя и силу, что росла в ней, как гриб.

Не нежный бутон, что готов умереть от первого заморозка или съежиться от слишком горячих лучей. Не трава и не дерево, а гриб с миллионами споров. Гриб, у которого – подземные связи с сородичами, возможность помнить себя и весь живой организм в целом.

Она бы, наверное, назвала это памятью прошлого. Опрокинутое дно, в которое можно смотреть бесконечно, уходить глубже и глубже, но так никогда и не достигнуть критической точки, где начинался этот мир.

Око Дракона нашёптывало дивные истории. Поначалу Мила не хотела им верить и слушала, как сказки, пока однажды не поняла: это та реальность, о которой почти никто не знает.

Ей не хотелось черпать силу, хотя энергия сжималась для прыжка и жаждала обрести тело. Может быть, однажды… но не сейчас, потому что взять чужое – значит обмануть.

Мила знала: она и Жерель связаны. Знала, что Око последует за нею, куда бы она ни шла, но не могла предсказать, когда золотой круг появится снова. Случай на горной дороге позволил ей приоткрыться: в следующий раз Жерель не появится внезапно, даст знак, чтобы она уберегла тех, кого Око может потянуть за собою. Этот урок Мила выучила. Внутри жила сила, а тело потихоньку предавало – она чувствовала. Жизнь утекала, как вода уходит из треснувшего сосуда.

Вначале Келлабума, потом Иранна тщательно латали трещину, и это помогало. Ненадолго. Рано или поздно защита спадёт, а провал расширится, но об этом не хотелось ни думать, ни говорить.

– Тебе надо подпитываться от своего источника, – вскользь заметила Росса, – та, другая муйба и Иранна – огненные. Они очень сильные, но умеют своей силой только прореху прикрывать.

– А ты? – спросила, заглядывая в темень непонятной души.

– А я – земля, – загадочно улыбнулась Росса. – У земных сила обширнее, хоть, может быть, и слабее. Я не сайна и не гардия, и даже не муйба. Всего лишь гадалка, что шляется по земле и развлекает народец.

Лендра лукавила – Мила знала, но не хотела лезть: однажды откроются все тайны, хотят эти люди или нет. Все они связаны. Все, кто начинал долгий путь. Все, кто появлялись случайно, как бы совершенно мимоходом. Им казалось: пройдут пару-тройку вёрст и в любой момент свернут, отобьются от стаи. Росса понимала, что не может.

Мила мечтала слушать песню дороги вечно, но впереди клубилась неизвестность. Каждое утро, на рассвете, она сжимала бледные пальцы Обирайны и видела тени событий, от которых не убежать.

Никто не рассказал ей, что случилось в таверне, но теперь несложно восстанавливать картины из отдельных слов, тревожных мыслей. Все считали, что она ещё мала, чтобы выуживать и восстанавливать цепочки утаиваемых сведений, но она уже доросла.

Мила могла бы успокоить Дару. Наверное. Небесная совсем потерялась, когда увидела неподвижного Геллана: испуг, беспокойство, раскаяние и то, в чём не признавалась даже самой себе.

Геллан то появлялся, то исчезал из Милиной жизни. Она любила его заочно и не умела проявлять чувств. Почти чужой – так воспринимала брата и практически не отличала от других мужчин. Все опасны, как Пор, и лучше держаться от них подальше. Лишь время да голос крови выделили Геллана в особый вид – замкнутый, но ранимый, отстранённый, но близкий-близкий, как удар сердца в собственной груди.

Она менялась быстро. Будто стояла, стояла на одном месте, а потом сорвалась и побежала. И всё вокруг преобразовывалось, обретало чёткость. Брат стал ближе, понятней и прозрачней – она чувствовала его очень сильно. Он словно распахнул двери своей души настежь, открываясь ей без остатка. Мила ценила его доверие и любовь. Это так непривычно, когда тебя любят.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мама любила осторожно, всё время скрываясь. Пор, наверное, не умел любить совсем. А здесь – ровное пламя, надёжная обитель, где можно спрятаться и не бояться, отогреться и научиться доверять в ответ.

Мила решила не мешать Даре страдать – пусть. Может, она тоже поймёт… когда-нибудь. Должна понять, но лучше не подталкивать.

Милу никто не спросил, надо ли входить в Виттенгар. Геллан привык полагаться на себя; а она могла бы остановить его и заставить идти в обход, если бы не маленькое «но»: им нужно было войти в город, и Мила промолчала. А теперь сидела в фургоне и прислушивалась к удаляющемуся цокоту копыт.

Неспешно выскользнула и огляделась. Все встревожены. Над ними – невидимое облако напряжения. Подошла к возу и, опустившись на колени, погладила мохнатое плечо Айболита.

– Только не делись, – прохрипел кровочмак и осторожно сжал её пальцы вялой и холодной рукой. – Дара вернётся – и восстановлюсь. Тем более, потерял не так уж и много. А тебе нельзя сейчас тратить энергию. Да мне это и не поможет.

Мила присела рядом и молча подпёрла Айболита плечом.

– Не боишься? – посмотрел искоса, но отстраняться не стал.

– Нет. Я кое-что знааю.

– Видела?

Она кивнула. Ему объяснять не нужно. Айбин был свидетелем многих событий, о которых никто не ведает – слишком много времени утекло.

Так их и застали вернувшиеся Дара, Сандр и Геллан. Взъерошенные, взвинченные. У Дары – пунцовые щёки и глаза горят, но, хоть и раздёрганная, сразу кровочмака увидела, с лошадки вскочила и запричитала:

– Что ты опять натворил, горе моё вселенское? А я ведь почувствовала!

– Он со мной поделился, – мрачно ответил Геллан, – я сразу и не понял.

Всё вокруг закрутилось. Пока все одновременно галдели, Дара украдкой покормила Айболита.

– Ты сильно не высовывайся, вообще ничего не понятно с этим Виттенгаром, – бормотала Небесная, – надеюсь, сейчас как-то утрясёмся и рассосёмся, и Геллан объяснит. Кое-что.

После недолгих переговоров решили обосноваться на пустующей рыночной площади. Вряд ли кто пустил бы на постой такую ораву, да и не с руки сейчас рядом лишние глаза и уши иметь.

– У них и впрямь странный мор, – ответил Геллан на немые вопросы, когда фургоны и возы расположили кругом и развели костёр, и кратко рассказал о встрече с властительницей Виттенгара, опуская «горячие» подробности.

– Я не знаю ни одной твари, которая бы оставляла золотой след, – пожал плечами Сандр. – Может, это и не тварь вовсе, а что-то другое, но нам всё равно придётся это выяснить.

По лицам было понятно, что предположений не будет.

– Эх, сюда бы Келлабумину книгу, – мечтательно протянула Дара, – там много чего написано. Может, и эту зверушку нашли бы…

– Что-то непонятное, – пробормотала Иранна и свела брови.

Дара встрепенулась:

– А я даже знаю, что!

Она, как солнце, притягивает взгляды. Мила обняла себя за плечи, чувствуя, как поднимается внутренняя дрожь.

– Насколько я помню, – затараторила Небесная, пытаясь поскорее выговориться, пока нужная мысль не ускользнула из головы, – всё это страхолюдное зверьё – с минимальным количеством мозгов. Нападает, чтобы питаться. Кушать хотят. И им по барабану, кого кушать. А тут…

– Забирает только мужчин, – договорил Геллан и помрачнел: – Может так статься, им стакеры не нужны.

– А что это за траурное золото такое? – спросила Дара. – Я же помню, как все радовались, когда Мила золотую краску создала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Да так-то золотой – цвет радости, – пояснила Росса, – а траурным золотом называют золотые ленты с чёрными краями. Вывешивают на домах, когда кто-то отправляется на Небесный Тракт. Странная какая-то загадка. Придётся искать и расспрашивать.

– Если кто-то захочет разговаривать, – пробормотал Ренн.

– Да кто-то захочет, – улыбнулся Сандр, – я даже знаю, куда отправлюсь.