Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

Лерран же изначально не собирался убивать. Он не воюет с младенцами. Разбросал среди своих медан, зная, что однажды сможет использовать ублюдков в своих целях. И вот этот момент настал.

Лерран не надеялся, что его сразу полюбят и примут как героя. Однако, на благосклонность и благодарность вполне можно рассчитывать.

Он уснул, катая мысли, как шары, но триумфальное шествие в Долину решил отложить – пусть помучаются. Ожидание чуда делает сердца мягче, а благодарность – выше небесного свода. Сейчас важно подчинить замок и его обитателей.

На рассвете Лерран отправился в Облачное Ущелье, сделал распоряжения, проявил внимательность властителя, проигнорировал сухо поджатые губы собственных медан: за пару лет бабы успели прикипеть к чужим ардам душой и сердцами – глупое бабьё. Толку, что наделены силой: когда дело касается ничтожных сопляков, становятся похожими на грязь возле луж. Такие же безмозглые, прилипчивые и бесполезные.

В путь отправился не один, взял с собою пару крепких конюхов, четыре бессловесные девицы, что тенями прислуживали в замке, да тройку хватких медан, умеющих управлять хозяйством. Для начала – надёжные и нужные люди, а дальше станет много проще и легче.

Появление Леррана с людьми незамеченным не прошло, однако лишней суеты не вызвало. Всё те же унылые лица в пол, внешне покорные. Никто не посмел спросить о бегстве на рассвете. Интересно: они слышали колыбельную? Может, подобные песнопения по ночам привычны для обитателей Верхолётного?

Жаль, нет здесь верного, своего человека. Или хотя бы трусихи Ви – та бы выложила секреты. Хотя, памятуя о её изворотливых недомолвках, ожидать правды вряд ли стоило. Да и при посещении замка в качестве гостя подобных неприятностей Лерран не помнил. Но тогда он был гостем, а сейчас – властителем. Отчего-то же запил Пор в своё время? Но Лерран не таков: пить, чтобы заглушить страх, не собирается.

Его люди, получив чёткие указания, рассосались по замку, прилепились к обитающей прислуге, чтобы получить нехитрые наставления.  Всё шло чередом.

После обеда он снова вызвал деревунов. Унылые зелёные столбы, похожие, как штамповка на коровьих шкурах.

– Мы отправляемся в сад, – сказал прямо, – и будь я проклят, если не попаду туда с вашей помощью.

«Ты и так проклят», – прошелестело в мозгах. Он недоверчиво тряхнул головой. Слишком слабо, чтобы быть чьими-то мыслями. Слишком отдалённо, чтобы принять за веру.

– Один впереди, двое ведут меня за руки, четвёртый – сзади.

Деревуны ослушаться не посмели. Шли по дорожке, калитка сада приближалась. В какой-то момент деревунов начало ломать – дёргались, как припадочные, падали на колени, и руки б из его ладоней вырвали, если бы он не держал их слишком крепко. Глаза умирающих животных. Из носа – зелёная кровь брызнула, но ему было всё равно.

– Двигайся! – приказал деревуну, что шёл впереди. – А ты – руками в спину! – гаркнул тому, что сзади. А этих поволок за собой. Что ему, сильному и тренированному, стоит тянуть два тонких бревна?

Под конец он подхватил их под локти, а ладонями упёрся в спину ведущему. Каждый шаг – как в бурю против шквального ветра, но калитки они достигли. Какой ценой, правда… Те, что на руках, висели в глубоком обмороке. Сбросил их и протаранил калитку первым телом.

Сад как сад. Глухой, заросший, дикий. Деревья гудят, цокают засохшими ветвями, дорожки под сорняками скрылись.

– И это вы называете садом? – скривился, ещё раз окидывая взором пространство. – Непонятно, зачем ходите сюда, если даже элементарного порядка навести не сумели, сучья засохшие обрезать, сорняки выполоть.

К кому он обращался – непонятно. Повалились брёвнами, сопли зелёные разбросали и руки-ветки. Переступил брезгливо, хлопнул калиткой и ушёл. Что-то было не так. Шёл злой, печатал шаг, удалялся. И чем дальше отходил, тем гаже становилось внутри. Ему было всё равно, что станет с деревунами. Да и в сад больше заходить не хотелось. Сдался ему, в самом деле, кусок земли. Чудилось, что там тайна какая-то, потому и дойти не мог. Оказалось – нет ничего, кроме зарослей запущенных. Проклятый сад матери Геллана и Милы. Фу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он долго мылся, возвратившись в замок. Смывал зелёную кровь с рук и привкус гадливости во рту. Думал, бродил по комнатам, делал наставления и распоряжения, ужинал. Лёг спать с лёгкостью в душе и спокойствием в сердце. А ночью проснулся от того, что колыхались стены – гудели тревожно, выли на разные голоса.

Замок раскачивался, стонал, укачивал. Больше не слышался женский голос, не пел заунывную колыбельную, но Леррана шатало по всему замку, гнало из коридора в коридор, он валился – тяжёлые ноги подгибались и не хотели нести – и катило его, как тупое бревно, переворачивало, било об углы.

Он срывал ногти, пытаясь удержаться, шипел сквозь зубы, получая ссадины, царапины и синяки, но ничего не мог сделать: не мог встать на ноги, очнуться, прекратить безумие ночного кошмара.

Казалось ему: он спит, и это снится. Но почему тогда так больно сорванным ногтям, избитому телу, рассечённой брови? Почему он чувствует горячую кровь, что заливает глаз? Почему не может остановиться – такой сильный и уравновешенный?

Замок колыхал и выдавливал его, как инородное тело из своего нежного чрева. Гнал до дверей. Гнал до крыльца. Но он уже ничего не помнил. Очнулся ранним утром, на конюшне. Спал, свернувшись клубком, в яслях. Оглядел себя с ног до головы. Тело болит, но синяков нет. И ногти на месте. Только струп в брови подсказал: что-то было. Во сне ли, наяву ли.

Тихо проскользнул назад, в замок. Мылся, сжав челюсти. Ничего, всё ерунда. Рано или поздно замок примет его. А пока не стоит на этом зацикливаться. Пора осмотреть владения – озёра и найти тайну солнечных камней. Она есть, он знал, а потому готовился очень тщательно.

Пока ехал к озёрам, внутри вызрела, как зерно в колосе. мысль: зачем ему, собственно, замок? Ради тщеславия? Как бы не оказался он тем же заросшим, заброшенным садом: там удалось побывать, но какой ценой? И стоят ли пустышки его усилий? Гордость гордостью, а жизнь и спокойствие дороже. Хотя ещё один заход ради интереса он сделает.

Глава 24. Разговор в фургоне. Геллан

Ещё не открывая глаз, понял, что ему нехорошо. Не от ломоты в теле, не от нечувствительности в конечностях, а от мерного покачивания фургона. Именно так возвращался он в Братство после очередных побоев Пора, а поэтому не любил лежать бревном, слушать, как скрипят колёса, хлопает ткань и подскакивает на каждом придорожном камне утлая колымага. Но сейчас всё равно ничего не изменить.

Рядом тёплым ковром растянулся Сильвэй. Геллан чувствует лёгкий укол совести: он запер коша и не позволил ему пойти в таверну. Может, зря. Может, кош смог бы почувствовать опасность раньше. Сильвэй лижет ему пальцы – шершавый язык прогоняет онемение.

– Я такая дура, Геллан, – слышит тихий голос Дары, и от этого в груди – пожар, – почему я не послушала тебя? До сегодня всё казалось игрой, что ли. Сказкой, наверное. Я давно не думаю, что сплю и снится сон, но… Легко как-то было. Вроде дурачусь – и всё сходит с рук. И мыслишка внутри: раз я груз – ничего со мной случиться не может. Иначе не исполню предназначенье, из-за которого сюда провалилась. А в таверне поняла: хрупкое всё, как веточка. Сжал пальцы – и сломалось.

Дара проводит рукой по его лицу. Хочется прижаться губами к дрожащей ладошке, но он не смеет. Открывает глаза, ожидая, что она вздрогнет и уберёт пальцы, но девчонка только крепче прижимает тёплую конечность к щеке и улыбается. В глазах у неё – слёзы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Очнулся. Сандр сказал, что это временно, но я всё равно боялась.

– Не бойся. Что со мной случится? – говорит медленно, язык плохо слушается. На миг прижимает её руку своей и смежает веки. Как хорошо, что она не умеет видеть. Пытается сесть, Дара фыркает и возмущается.

– Не удерживай, – просит, приваливаясь к опоре. – Тело не слушается, и если я буду валяться, не скоро встану.