Подкрутка - Харлан Кобен

– Даже о…

– О похищении, – закончила Виктория Уилсон. – Да, о нем тоже.

– Разве вам не кажется, что это ее полностью реабилитирует?

– Нет.

Майрон нахмурился:

– А полиции известно о похищении?

– Конечно, нет. Мы пока молчим.

Майрон скорчил гримасу:

– Но как только они узнают, то сразу займутся похищением. И убедятся, что Линда тут ни при чем.

Виктория Уилсон отвернулась.

– Пойдемте наверх.

– Вы не согласны?

Она промолчала. Они стали подниматься по лестнице. Виктория вдруг заметила:

– Вы адвокат.

Это не было похоже на вопрос, но Майрон ответил:

– Я не практикую.

– Однако получили диплом.

– Да, в Нью-Йорке.

– Хорошо. Я хочу, чтобы вы участвовали в данном деле как юрист. С разрешением проблем не возникнет.

– Но я не занимаюсь уголовными делами, – возразил Майрон.

– Вам и не придется. Вас просто занесут в протокол как участника процесса.

– И тогда я не смогу выступать свидетелем, потому что все, что я узнаю, станет конфиденциальной информацией.

Уилсон все еще скучала.

– Соображаете. – Она остановилась у двери в спальню и прислонилась к стене. – Входите. Я подожду снаружи.

Майрон постучал и открыл дверь. Линда стояла у окна и смотрела на задний двор.

– Линда?

Она не обернулась.

– Плохая у меня выдалась неделя, Майрон.

Спортсменка нервно рассмеялась.

– С тобой все в порядке?

– Со мной? Лучше не бывает. Спасибо, что спросил.

Он приблизился.

– Похитители звонили насчет выкупа?

– Да, вчера вечером, – ответила Линда. – С ними общался Джек.

– Что они говорили?

– Не знаю. После звонка он сразу выскочил на улицу, ничего не объяснив.

Майрон попытался представить эту сцену. Звонит телефон. Джек отвечает. Потом молча выбегает из дома.

– Больше они с вами не связывались?

– Пока нет.

– И что ты сделала?

– Сделала?

– Да, прошлой ночью.

Линда скрестила руки на груди.

– Подождала несколько минут, надеясь, что Джек успокоится. А когда он не вернулся, отправилась искать его.

– Ты поехала в «Мэрион»?

– Да. Джек любил гулять по полю, чтобы поразмышлять и побыть в одиночестве.

– Ты его там видела?

– Нет. Я бродила по площадкам, потом вернулась домой и встретила тебя.

– А Джек так и не вернулся.

Линда покачала головой:

– Что тебя смущает, Майрон? Мертвое тело в каменоломне?

– Просто хочу помочь.

Она обернулась. У нее покраснели глаза. Лицо осунулось. И все-таки она была удивительно красива.

– Мне был нужен человек, с которым можно поделиться. – Она пожала плечами и попыталась улыбнуться. – И вот ты здесь.

– Ты всю ночь не спала?

Она кивнула:

– Я стояла тут и ждала, когда Джек вернется. Появилась полиция, и я подумала, что это из-за Чэда. Наверно, это прозвучит ужасно, но я почти обрадовалась, когда они сообщили мне о Джеке.

Зазвонил телефон.

Линда развернулась так стремительно, что по комнате пролетел ветерок. Она взглянула на Майрона. Тот на нее.

– Вероятно, журналисты, – предположил Майрон.

Линда покачала головой:

– Только не по данной линии.

Она протянула руку и взяла трубку:

– Алло!

В телефоне прозвучал чей-то голос. У Линды перехватило дыхание. Из глаз градом хлынули слезы. Дверь распахнулась настежь, и в комнату с видом сонной медведицы шагнула Уилсон.

Линда повернулась к ней.

– Это Чэд, – выдохнула она. – Он свободен.

Глава 27

Уилсон сразу овладела ситуацией.

– Мы его заберем, – распорядилась она. – А ты повиси пока на линии.

– Но я должна…

– Поверь мне, милая. Если ты выйдешь из дома, за тобой потащатся копы и журналисты. А мы с Майроном от них оторвемся, если возникнет необходимость. Я не хочу, чтобы полиция пообщалась с твоим сыном раньше меня. Оставайся здесь. Молчи. Если копы предъявят ордер на обыск, впусти их. Главное, никому ни слова. Что бы ни случилось. Понятно?

Линда кивнула.

– Где он?

– На Портер-стрит.

– Ладно, скажи ему, что тетя Виктория уже в пути. Мы о нем позаботимся.

Линда с умоляющим лицом схватила ее за руку:

– Вы привезете его сюда?

– Не сразу, дорогуша. – Голос Уилсон звучал ровно и рассудительно. – Иначе вмешается полиция. Нам это ни к чему. Будет слишком много вопросов. Скоро вы увидитесь.

Виктория Уилсон направилась к двери. Спорить было бесполезно.

В машине Майрон спросил:

– Как вы познакомились с Линдой?

– Мои родители были прислугой у Бакуэллов и Локвудов, – ответила она. – Я росла в их поместьях.

– И между делом закончили юридическую школу?

Женщина нахмурилась:

– Собираетесь написать мою биографию?

– Просто интересуюсь.

– Почему? Вам кажется странным, что женщина моего возраста и цвета кожи могла стать адвокатом богатых американцев?

– Если честно, то да.

– Но сейчас у нас на это нет времени. Есть более важные вопросы?

– Да. – Майрон сидел за рулем. – О чем вы мне не рассказали?

– Ни о чем таком, что вам следовало знать.

– Теперь я участвую в деле как юрист. Я должен знать все.

– Позже. Сначала займемся мальчиком.

Все тот же спокойно-безапелляционный тон.

– Вы уверены, что мы поступаем правильно? – продолжил Майрон. – Не сообщая полиции о похищении.

– Рассказать мы всегда успеем, – возразила Уилсон. – Подобную ошибку совершают большинство защитников. Они полагают, что нужно выложить карты на стол. Но это опасно.

– Я с вами не согласен.

– Послушайте, Майрон, если мне понадобится консультация по заключению какой-нибудь сложной сделки, я немедленно обращусь к вам. Но пока речь идет об уголовном деле, давайте я буду принимать решения, хорошо?

– Полиция допросит меня.

– Ничего не говорите. Это ваше право. Вы не обязаны откровенничать с полицией.

– Если только меня не вызовут в суд.

– Все равно. Вы адвокат Линды Колдрен. Молчите как рыба.

Майрон покачал головой:

– Запрет распространяется на события, происходившие после того, как я стал участником защиты. Они могут расспрашивать меня обо всем, что случилось раньше.

– Ничего подобного. – Виктория Уилсон устало вздохнула. – Когда Линда Колдрен попросила вас о помощи, она знала, что вы дипломированный адвокат. Поэтому все, что она вам говорила, попадает под закон о неразглашении тайны.

Майрон улыбнулся:

– Звучит не очень убедительно.

– Но именно так обстоят дела. Короче, хотите вы или нет, у вас нет ни морального, ни юридического права делиться своей информацией.

Хм… она профи.

Майрон прибавил ход. Никто за ними не следил; полиция и репортеры остались возле дома. Новость уже распространилась по радио. Дикторы повторяли краткое заявление, сделанное Линдой Колдрен: «Мы все опечалены этой трагедией. Пожалуйста, не мешайте нам предаваться своему горю».

– Ваша работа? – поинтересовался Майрон.

– Нет. Линда сделала заявление до моего приезда.

– Зачем?

– Она считала, что это удержит прессу. Напрасно.

Они свернули на Портер-стрит. Майрон оглядывал тротуар.

– Вон там, – произнесла Уилсон.

В следующий момент Майрон увидел его. Чэд Колдрен, съежившись, сидел на земле. В руке он держал телефон, но уже не разговаривал. Левая рука перевязана. Майрон ощутил тошноту. Он нажал на педаль газа. Машина рванулась вперед. Они резко затормозили перед мальчиком. Тот глядел в пустоту.

Безразличное лицо Виктории Уилсон дрогнуло.

– Давайте я этим займусь.

Она вышла из автомобиля и приблизилась к подростку. Наклонилась и прижала его к себе. Потом взяла у него телефон, произнесла что-то в трубку и отключила связь. Виктория помогла Чэду подняться, приглаживая его волосы и ласково шепча на ухо. Они вместе сели на заднее сиденье. Чэд прижался к ней головой. Виктория продолжала его успокаивать. Она кивнула Майрону. Он тронулся с места.

Всю дорогу Чэд молчал. Никто его ни о чем не спрашивал. Виктория дала Майрону адрес своего офиса в Брин-Мор. Там же работал старый друг семьи и семейный доктор Колдренов, седоволосый Генри Лейн. Он снял с руки Чэда повязку и обследовал мальчика, пока Майрон и Виктория ждали в другой комнате. Майрон ходил взад и вперед. Уилсон листала журнал.

– Надо отвезти его в больницу, – сказал Майрон.

– Если доктор Лейн сочтет нужным.

Виктория зевнула и перевернула страницу.

Майрон пытался понять, что происходит. После суеты с обвинениями полиции и спасением Чэда он почти забыл о Джеке Колдрене. Джек мертв. Эта мысль никак не умещалась у Майрона в голове. Что за чудовищная ирония – он едва не исполнил мечту своей жизни и умер как раз в том месте, которое стало для него роковым двадцать три года назад.