Три с половиной оборота - Татьяна Викторовна Полякова

не только преграда, но и определенный стимул. В глубине души Денисова могла быть благодарна Карелиной за достойную конкуренцию, за все эти совместные годы на одном льду.

– Благородно, ничего не скажешь. Впрочем, вполне в духе твердого характера этих хрупких на вид девочек.

– Ну а послание… Оно могло было быть произнесено вслух.

– Но Кира о нем не помнит…

– Как и остальные детали того дня. Записку, к слову, она могла спрятать и с таким же успехом забыть про нее, как и про все остальное.

– Или кому-то передать…

Марич посмотрел на меня с большим любопытством.

– Интересная мысль, – кивнул он. – И содержание записки разглашать по какой-то причине получателю невыгодно… Потому он и предпочел ее не обнародовать.

– Доведение до самоубийства?

– Да, и кандидатов целая вереница.

– Тренеры? – предположила я, вспомнив, как цинично они обсуждали спортсменов на тренировке, как вели себя и разговаривали с фигуристами на взвешивании, как хаяли прекрасный торт, подаренный родителями.

– Я общался с ними всего минут тридцать, но этого хватило, чтобы сейчас с большой долей уверенности заявлять: ни один из них не пошел бы с запиской в полицию, будь там хотя бы намек на его причастность.

– Ирина Михайловна – лучший тренер области, да и в соседних тоже пользуется уважением. Часто проводит выездные сборы со спортсменами других регионов. Даже если в записке нет ничего, что всерьез могло бы быть использовано против нее, вряд ли она захочет подмочить авторитет даже косвенной связью с трагедией. Дело не только в репутации, но и в деньгах, разумеется. Наталья Леонидовна хоть и менее опытная, но кажется еще более тщеславной. На фигуристов смотрит как на товар, не удивлюсь, если и зубы просит показать при приеме в школу. Савелий Юрьевич, по-моему, слишком в себя влюблен, чтобы думать о судьбе подопечных и подставляться.

Я почему-то сразу вспомнила его модное окрашивание и спортивный костюм в цвет.

– Владислав Вяткин тоже вполне подходит на роль укрывателя записки. Только ленивый в спортшколе не обсуждает их роман с Денисовой.

– При этом девушке действительно есть в чем его упрекнуть… Взаимностью там и не пахло.

– Впрочем, он ей ничего и не обещал, – заметил Марич. – Правда, это нам известно только с его слов.

– В записке вполне могло быть что-то и о самой Карелиной. Допустим, Катя передает послание тому же Вяткину, ссылаясь на то, что они поссорились и нужен посредник. Зная характер Киры, она понимает, что та не полезет читать письмо: слишком мало ее волнуют отношения одногруппников. Карелина относит записку Вяткину, не подозревая, что речь там идет о ней самой.

– Денисова могла догадываться, что Владик питает к Кире нежные чувства. Если бы она хотела исповедоваться ему о Карелиной, выбрала бы другого адресата.

– Почему же? В ней могло говорить желание побольнее ранить человека, из-за которого она и решилась попрощаться с жизнью. Изобличила какие-нибудь грешки соперницы с целью уколоть: и вот ее ты променял на меня?

– Черт, – Марич покачал головой. – Находить трупы в канализационных колодцах было на порядок проще, чем вот это вот все… Я спать.

Владан отключился так быстро, что не успел завести будильник. Меня он тоже не попросил растолкать его к определенному часу. Потому, когда рабочий день трудящихся в офисах граждан близился к финалу, я приняла решение отправиться к Забелину в одиночку. Мне это казалось единственно верным: будить уставшего Владана не хотелось, а никаких опасных хвостов, да и безопасных тоже, за бывшим замечено не было.

Разумеется, в какой-то момент у меня промелькнула мысль, что Марич может такое проявление инициативы не одобрить. Впрочем, нежелательные мысли я всегда старалась поскорее отогнать прочь.

К тому же, если мне удастся заметить что-то важное, ругаться ему будет не с руки. Вдруг мне повезет и злодей объявится именно сегодня? Но что, если опасность гораздо серьезнее, чем я думаю, и на Забелина действительно готовится покушение? Если предположить, что сегодня в него будут стрелять, а я окажусь рядом, смогу я закрыть его от пули, как когда-то сделал он сам, спасая меня?

Мысли эти мне совсем не понравились, как и то, что машины Забелина на парковке возле офиса не оказалось. Я развернулась и решительно направилась к его дому, очень надеясь разглядеть через забор, припаркован ли там его «Мерседес».

Вспомнив о предосторожности, которая никогда не бывает лишней, я натянула на голову капюшон куртки, которую накинула по случаю весенней прохлады, и покинула машину. Ее я предусмотрительно оставила на одной из параллельных улиц.

К дому бывшего решено было приближаться короткими перебежками. Благо укрытий в виде кустов, деревьев и припаркованных вдоль дороги автомобилей тут имелось великое множество. Когда до дома Забелина оставалось метров пятьдесят, я притаилась за мусорным баком и, аккуратно из-за него выглядывая, пыталась прикинуть, как бы мне подобраться еще ближе к интересующему меня забору.

Почти как в компьютерной игре, я обнаружила подходящий объект: куст сирени в трех метрах от меня. Переберусь туда и оттуда присмотрю следующую точку для перемещения.

В этот самый момент кто-то бесшумно схватил меня и, сдавливая предплечьем горло, чтобы я не могла ни пискнуть, ни оказать сопротивление, крепко прижал к себе. В глазах помутнело, и почему-то пришла мысль, что напрасно я ограничилась за весь сегодняшний день лишь маленькой порцией Маринкиной солянки. Что дало бы мне более полноценное питание – больше сил или меньший шанс отключиться от голода, я осмыслить не успела, потому что в следующий момент сознание покинуло меня.

Сначала из темноты проступили какие-то яркие вспышки. Только потом звуки. Где-то далеко играла музыка. Гулкие шаги. Кажется, я в большом помещении. Вряд ли на улице. Хотя… яркие вспышки. Я сконцентрировалась и постаралась открыть глаза.

Это было не солнце – люстра. Ее нам на свадьбу подарил давний приятель Забелина. Кстати, после свадьбы я его так ни разу и не видела. А люстра висит. Надо же.

– Неисповедимы, Господи, пути твои, – прохрипела я и закашлялась.

– Живая! – услышала я радостный голос Ивана совсем рядом. – Молится… Слышь, Юр, ты молитвы знаешь?

– Нет, – буркнул второй добрый молодец.

– Иже херувимы, – тем же радостным тоном продолжил Иван и наклонился ко мне.

– О ком молишься, грешный? – уточнила я.

– О здравии рабы божьей Полины Леонидовны.

– И как?

Иван вопросительно глянул на Юрия, ища в товарище поддержки.

– Все хорошо, – заключил он, совершенно непонятно, что именно имея в виду.

– Это вы меня… – догадалась я.

Слова давались мне с трудом, получались какие-то невнятные хрипы.

– Полина Леонидовна… – нерешительно начал Иван.

– Это мы, – невпопад