Клятва Гарпократа - Татьяна Мудрая

Рата понял, что дело непросто. Ведь со злыми силами его заклинания, уж конечно, бы совладали! И вот снова произнёс он волшебные слова и в третий раз взялся за топор, Дерево снова рухнуло на землю, но на этот раз Рата не стал даже обрубать ветки. Он отошел на такое расстояние, что дерево уже не было видно, свернул с дороги, беззвучно прокрался сквозь густые заросли папоротника и залёг в них.

И тогда до его ушей донеслась песня:

Скорее, скорее, щепочки и обломки!Склейтесь накрепко,Держитесь прочно!Встань, отец-дерево, живи, как прежде!

Песня то затихала, то вновь звучала в полную силу; казалось, будто гудит летний лес и от этого гула дрожит воздух. Рата видел мелькание крыльев. Никогда еще так много лесных птиц не слеталось в одно место — и все они тянули и толкали большое каури. Приглядевшись, Рата увидел множество насекомых. Они бегали взад и вперед и так старались помочь птицам, что сбивали друг друга с ног. Песня звучала все громче, ее мощные всплески напоминали Рате удары огромного нефритового гонга. Рата чувствовал, что его собственные ноги вот-вот оторвутся от земли, и со страхом смотрел, как поднимается дерево, со всех сторон облепленное птицами. Наконец оно встало прямо, и заостренный конец ствола, над которым потрудился его топор, коснулся пня. В тот же миг насекомые торопливо поползли вверх по пню. Они подбирали на земле самые маленькие щепочки и старательно прилаживали каждую на свое место.

— Ага! — закричал Рата и побежал к дереву. — Вот кто не дает мне сделать лодку!

Птицы окружили его плотным кольцом.

— Как ты смел, большой и глупый Рата, повалить такое прекрасное каури — сами же твои люди называют его «ногой бога»! А мы, хоть и малы, охраняем сад Тане, как можем.

Рате стало стыдно.

— Как же мне быть? — спросил он у птиц. — Мне обязательно нужно сделать, красивую и крепкую вака, чтобы плыть за море с моими товарищами и открывать там новые земли для моего народа.

Лесные сторожа снова громко запели:

Возвращайся домой, Рата,возвращайся и жди терпеливо.Мы сами сделаем тебе лодку,И лучше ее не будет в Ао-теа-роа.

Рата ушел, и — вот диво! — уже на следующий день маленькие дети Тане сделали прекрасную большую лодку. Люди Раты поставили лодку на полозья, протащили по лесу и спустили в море. Гордо и величественно закачалась она на волнах, а в ее могучем теле разместилось сто сорок человек. Легче пушинки скользила она по волнам и как дитя слушалась руля. Оттого и назвали ее Ривару, то есть «Великая Радость».

— Хорошая сказка, — ответил я. — Вот бы ее прежние наши гринписовцы послушали… Только вот не понимаю, из чего это птички вторую лодку соорудили. Не из опавших же листьев, верно?

— Они поговорили с деревьями и нашли такое, что устало жить в лесу и само захотело играть в море с детьми Тангароа. Ты знаешь, что предки наших деревьев дружили с китами?

— Нет, о Рата. Расскажи.

И он рассказал вот что.

— Самый большой житель океана, если не считать недоступное взорам людей чудовище, которое заглатывает моря, устраивает водовороты, губит лодки и людей, — это Тохора, кит. А на земле самое могучее живое существо — это каури, дерево-великан с прямым крепким стволом и длинными ветвями, которые раскачиваются на ветру.

Сейчас у каури гладкая серая кора, а в коре много янтарной смолы. Люди издавна собирали смолу в развилках веток каури, искали старую окаменевшую смолу в земле, в тех местах, где тысячи лет назад росли и цвели эти деревья.

Но так было не всегда.

Гигантский предок всех деревьев каури дружил с морским великаном. Однажды Тохора подплыл к лесистому мысу и окликнул своего друга:

— Иди сюда, ко мне! — закричал он. — Если ты останешься на суше, люди срубят тебя и сделают из твоего ствола лодку. На суше тебя ждет беда!

Каури замахал руками, что были сплошь покрыты листьями.

— Неужели я стану бояться этих смешных маленьких человечков! — с презрением воскликнул он. — Что они могут мне сделать?

— Ты их не знаешь. У маленьких смешных человечков есть острые топоры, они изрубят тебя на куски и сожгут. Иди ко мне, пока не поздно.

— Нет, Тохора, — сказал Каури. — Если я приду к тебе, буря будет швырять меня по волнам, как щепку. В воде я беззащитен. Мои листья опадут, и я опущусь на дно, в безмолвное царство Тангароа. Я больше не увижу яркого солнца, теплый дождь не омоет мои листья, я не смогу сражаться с ветром, крепко уцепившись корнями за мать-землю.

— Я думаю, не выйти ли тогда мне на сушу, чтобы лежать с тобой рядом и оберегать тебя, — ответил ему Тохора.

— Нет, не делай такого! Ведь если ты придешь сюда, ко мне, ты будешь неподвижно лежать на земле. Ты станешь неуклюжим и беспомощным, потому что ты очень тяжелый. Ты не сможешь двигаться так легко, как привык в океане. И ты погибнешь.

Тохора задумался.

— Ты прав, — сказал он наконец. — Но ведь ты мой друг. Я хочу, чтобы ты всегда помнил обо мне, если нам придется разлучиться. Давай поменяемся: я дам тебе свою шкуру, а ты мне свою, тогда мы никогда не забудем друг друга.

На это Каури охотно согласился. Он отдал кору Тохоре, а сам оделся в гладкую серую шкуру кита. С тех пор у дерева-великана так же много смолы, как у кита жира, а у кита шкура вся в складках.

— Ты говоришь — гиганты, которые крутят воду? — отозвался я. — Мы называем их океанскими подземными извержениями и землетрясениями.

— Они живые, как и всё на свете, — ответил он. — Кракен, о котором ты вспоминал, — он ведь тоже живой. Эти существа — самые сильные создания Тангароа, которых он будит в наказание людям. А вот дети Тане куда как незлобивы. Они постоянно добры к тем, кто любит сад их отца. Только вот в тех местах, где им негде жить, власть забирают злобные ветры. Слезы Отца-Неба падают на голую землю, вымывают плодородную почву и обнажают кости Матери-Земли, и тогда Папа уже не может прокормить ни одно живое существо. Это не месть — просто неизбежность.

На мою лодку согласилось пустить себя не такое уже большое дерево, что меня слегка утешило. С другой стороны, слишком мало оно пожило на суше, думал я. Надо будет с ним кровно породниться. Вместе будем играть если не с большими китами, то с дельфинами.

И еще я размышлял над тем, не помру ли я от голода (точно нет — поститься мы с отцом можем хоть сколько, а для телесной радости меня загрузили едой едва ли не по самые борта), не замерзну ли я в моем одиноком плавании по водам, омывающим самый холодный материк планеты, что будет, если лодка опрокинется (не забывайте, что я в каком-то смысле железный и очень тяжелый), и не стоило бы подогнать вертолёт к самому вертдомскому порогу, чтобы забрать среднюю пару Кьяртановых деток.