Клятва Гарпократа - Татьяна Мудрая

Первые слова этого создания были для нас троих неожиданны.

— Детям тут нечего делать.

Я хотел сказать, что мы… что я, во всяком случае, не ребенок. Но понял: перед ним не стыдно признаться, что я ничего о себе толком не знаю.

— Мы не дети, — с легкой обидой сказал Моргэйн. — Это просто так приключилось. Тело детское, а…

— Память у вас взрослая, — с усмешкой сказал хозяин. — Целых двадцать лет на свете. Или тридцать пять, как в случае вашего водителя. Я могу, впрочем, ошибиться лет на пять-шесть, но это ничего не значит.

— Мы, судя по всему, последовали вашему же приглашению, — сухо и на все свои года в совокупности ответила Моргиана. — Ведь это вы нам лестницу сбросили?

— О нет, — он рассмеялся. — Скорее всего, сама Лапута проявила такую инициативу. Скучно ей, видите ли. Давно ее чужими ногами не попирали.

— Вы так свой остров зовёте? — спросил я. — По Джонатану Свифту?

— Нет. Это он по мне назвал. Проведал через третьих лиц — я так слышал. Не очень интересно.

— Мы Моргэйн и Моргиана, — тотчас вклинился наш принц. — И Бьёрнстерн. Хотя думаю, вам это тоже неинтересно?

Он улыбнулся:

— Нет, почему же. Люди так любят цеплять на себя всякие пестрые ярлычки, а потом носятся с ними, как дурень с писаной торбой. Думают, судьбу себе или деткам прописали. Или наоборот, отвели. Это как одного мальчика назвали «Упырь Лихой», а он взял да и постригся в священники.

— А какие ярлыки повесили на вас? — спросил я.

— Тергата по-прежнему зовет меня Даниль или даже Денгиль, хотя на самом деле это как-то на французский манер получается. Тюркское слово — «денгиль», «дженгиль» — тонкий, стройный. Этимологически от этого происходит слово «дягиль». Но я люблю, когда она зовет меня Волком. Или Волчьим Пастухом, — он откинул волосы за спину и показал белые, как кипень, резцы. — Волчий Пастырь.

— Пастух и Пастушка. Что-то я об этом слышала, — произнесла наша принцесса.

— А, старая легенда, — махнул рукой наш собеседник, — и не подходит к случаю, Моргиана. Моргэйн. Моргенштерн.

— Ладно, на филологию забили, — сказал я. — Не время играть в шарады. Хотя я понял. Шипастое оружие и в то же время нечто родом из космоса. Так?

— Безусловно, — он снова сделал какой-то непонятный жест. Отогнал насекомое?

— Вы — та звезда, что влюбилась… влюбился в озеро, — докончил я.

— И пал наземь, — Даниль — или кто он там еще — довольно рассмеялся. — Буквально рядом с этим наипрекраснейшим местом. Вам, кстати, здесь нравится?

— Не может нравиться то, что непонятно, — ответил Моргэйн.

— Нет, здесь очень красиво, однако мы же не видели ни дома, ни сада, — вежливо поправила его Моргиана.

А я попросту отрезал:

— Тергата и другие думают, что Камень-Радуга назначен вам. Я в этом не уверен.

— Я — тем более, — ответил Волчий Пастух. — Палантиры, как известно, бросают в клокочущее жерло вулкана.

Я хотел было сказать, что уж не дьявола слушать в таких деликатных вопросах. Но вовремя осекся и промолчал. Не похож он был на этого… смутителя и разделителя.

— Ну и держитесь за свой артефакт, покуда он не стал симулякром, — усмехнулся он. — До этого еще, однако, не скоро дойдет. Ну а пока — гостевать у нас будете? Право слово, у меня здесь много любопытного. Не скидывать же вас вниз… в случае категорического отказа.

— Если накормите до вашей экскурсии, — сказала Моргиана. — У нас от быстрого повзросления аппетит буквально волчий.

— Какая сообразительная девочка, — улыбнулся Даниль. — Сразу видно отменную информационную копию.

И, поняв, что я слегка удивился этим словам, прибавил:

— Известно, что текст, ну, скажем попроще, информация в форме человека или животного вполне может передвигать себя из одного места в другое. Но искусственный, машинный и подобный ему разум в этом случае непременно должен сделать свою копию в том месте, куда хочет проникнуть. Это для него легко и не наносит никакого ущерба исходному материалу. Таким образом можно поступать не только с пространством, но и со временем — хотя это одно и то же. Все первобытные люди наподобие ваших друзей с Ао-Теа-Роа представляют это куда ясней, чем цивилизованные. Но простите за болтовню.

Мы переглянулись: Моргиана — с видом, будто узнала о себе нечто забавное, но не такое уж новое.

— Так что, родственники, навестите моё скромное жилище? — продолжил Даниль. — Только погодите еще немного.

Он снова пошевелил пальцами — это был какой-то неслышный щелчок, иначе я не смог его определить. Будто на мгновение разошелся по шву сам воздух. Тотчас из него вынырнула мелкая тварюга с кожистыми крыльями и забавной гримаской на мордочке, приземлилась хозяину на плечо.

— Не торопишься, — сказал он с легкой досадой и вроде как напоказ нам. — Что, явится она или нет? Что значит — нет? Ага. Это другое дело.

Он легким щелчком сбил нетопыря наземь, как мне показалось, прямо в пасть одной из кошек. Однако та лишь ухватила мышь поперек туловища и с довольным мурчаньем перебросила себе на спину.

— Играть будут, это давние приятели, — пробормотал им вдогонку Даниль. — В воздушные догонялки.

И мы двинулись к дому.

Я не спец в изысках растительного царства. Но причудливо искривленные икэбаны из сосен, вереска и остролиста, гранитные валуны, что были окружены подушками темно-зеленого мха и обильно цветущих камнеломок, крошечные, метра в полтора, деревца, увешанные крупными алыми и золотистыми плодами совершенно рождественского вида, плети мелких роз и девичьего винограда, чьи листья, ползущие по земле и стволам, уже стали бронзовыми… Земляничные поляны, где рядом с белыми цветами крошечными фонариками горели ягоды. Это были все три времени года, кроме зимы, что, однако, проявляла себя странного вида белыми скальными обломками, торчащими из клумб и грядок.

— Вечная мерзлота. Белый Лёд. Острая кость земли, что повсеместно рвёт цветущую ткань жизни, — повторил Даниль неизвестные мне слова, и я удивился, отчего же в уме я не приписал ему авторства. — Его нельзя растопить, не получается вынуть.

— Как заноза, — сказал Моргэйн глубокомысленно. — Это в нем всё дело?

— Не совсем, — ответил ему собеседник. — Летом он сходит почти на нет, а зимой снова вырастает. Он ведь живой.

— Летом? Но как же…

— Пурпурная луна, мальчик. Та, что в нашем краю подменяет собой солнце. Ты ведь тоже это заметил, Бьёрнстерн — Медвежья Звезда?

Меня в первый и последний раз именовали так странно, оттого я слегка запоздал с ответом.

— Она поглощает и смягчает солнечные лучи, — догадалась Моргиана. — А потом отдаёт острову. Ведь такое солнце, как бывает здесь, рядом с полюсом, жёсткое. Будто акулья кожа.