Студент - Всеволод Советский

— В ночь с тридцатого на тридцать первое. Ты мне позвонишь?

— Конечно! А ты будешь ждать?

Лена потупилась.

— Очень, — наконец стыдливо пискнула она.

И, стремительно чмокнув меня в щеку, припустилась бегом через дорогу. Добежала, обернулась, помахала рукой… и скрылась в глубине квартала.

Я пошел в общагу. Умом понимал, что надо бы проанализировать почерпнутую в архиве информацию, но не мог. Чарующий образ девушки в платье цвета «топленое молоко», обнаженные загорелые руки… Ну какой тут, к черту, анализ!

Так и поднялся в комнату, не расставаясь с волшебством в девичьем обличье.

Дверь оказалась незапертой, а Витька колбасился по комнате весь на сумбурном позитиве.

— О! — вскричал он. — Наконец-то!.. Не раздевайся!

— Что еще такое? — удивился я

— Сейчас! Сейчас все объясню. Присядь. Слушай!..

Глава 17

— Слушаю, — и я присел на свою кровать.

Витька тоже сел. Взгляд пылал — можно и так сказать. Я вмиг заподозрил, что речь сейчас пойдет о легендарной 312-й комнате. И даже ощутил азарт-не азарт, но какой-то интерес. А что? Пойдем, взглянем, что там за веселая компания.

И не ошибся.

Витькин взгляд стал спокойнее, зато сам он торжественно напыжился и заявил:

— Нас с тобой приглашают на вечерний раут!

— В триста двенадцатую, никак? — прищурился я.

— Естественно.

— Форма одежды парадная, — едко подхватил я. — Смокинг, белая гвоздика в петлице…

— Насчет гвоздики не знаю, а вот вина приобрести придется, — он за словом в карман не полез. — Это будет актуально.

Не очень сложный ход мыслей привел меня к гипотезе: Витек сильно рвется в 312-ю, и я ему для этого очень нужен. Как группа поддержки. Мотив жгучий, а раз так, значит, мяч на моей стороне.

— А кто тебе сказал, что я согласен? По правде говоря, я отдохнуть собрался. Почитать. Устал что-то за сегодня.

— Ну, устал! Я тоже устал… — и он задудел про то, какие феи и нимфы ожидают нас этажом ниже, особо упирая на их интерес к нам:

— Так они к нам тянутся, ну я же вижу! Зачем мы будем это терять? Девчонки как девчонки, может, не самые… но в принципе ничего…

Чем дальше, тем больше Витек впадал в небрежно-развязный тон, явно маскируя тягу к этим девчонкам, которой он стыдился, вернее, комплексовал. И даже выражение лица и взгляда сделалось каким-то неуверенно-виноватым. Мне стало его немного жаль.

— Ладно, — прервал я. — Давай честно: тебе там кто нравится? Помочь? Говори уже…

Витек чуть не задохнулся от счастья, но постарался справиться с собой, не очень удачно сделав равнодушный вид:

— Да как сказать… Ну-у не знаю…

Конечно, я раскрутил его и узнал, что нравятся ему там двое: Люба и Таня. Но…

— Но я ж понимаю, что Любка мне, как говорится, не по Сеньке шапка. А вот Танька… Это да, другая категория. И деваха нормальная. Но вот как к ней подъехать, вот закавыка!

— Я подъеду. Специально для тебя. Заметано! Считай, что ты уже с ней. И… — я вскинул руку, глянув на часы, — когда нам надо быть у них?

— Да как… да когда! — восторженно затрепетал Витек, — ну через час где-то!..

— Так чего же мы сидим? Вперед!

Я встал, он тоже вскочил, но тут я внезапно вскинул палец:

— Стоп!

Он обалдел:

— Чего⁈

— Джентльменское соглашение.

— Это какое? — Витька начал что-то подозревать.

Я четко распедалил: за помощь в покорении Татьяны скидка в оплате «Ливайса». Одна треть.

— Я тебе сколько должен? Восемьдесят?

— Ну.

— Так. Значит, должен буду сорок. Идет?

Он вторично чуть не задохнулся, теперь от возмущения.

— Да ты чо, Базилевс⁈ Не-е, так дело не пойдет!..

— Не пойдет, так не пойдет, — я сел. — Тогда и я никуда не пойду. А ты с Танькой можешь распрощаться. Навсегда, — я усилил эффект сказанного.

И начал стаскивать куртку.

Этот простенький психологический прием сработал.

— Э… ладно, стой. Ну, сорок! Скажешь тоже… Давай пятьдесят! Минус тридцать. Ладно, черт с ним! На «Сейке» намотаю. С руками оторвут! Да и сиги нормалек пойдут. Уже пошли…

Нетрудно было понять, что часы «Сейко кварц», сигареты «Бонд» и «Пэл Мелл» обойдутся желающим подороже, чем планировалось прежде.

Для солидности я еще поломался, поторговался, но согласился. Ударили по рукам. Я должен Витьке пятьдесят рублей.

— Ну все, пошли, — я встал, натягивая куртку.

Пошли. На первом этаже вахту несла бдительная Матвеевна, пила чай, жуя беззубым ртом.

— Далеко? — не преминула спросить она.

— В гастроном, — Витька отдал ей ключ. — Через полчаса будем.

Она задумчиво смотрела на нас, жуя и не мигая. Шут знает, что за мыслительный процесс творился в ней. Во всяком случае, она ничего не сказала, и мы благополучно выкатились за фронтир.

— Блин, — на улице ругнулся Витек и оглянулся. — Мне иногда кажется, что она как рентген! Все насквозь видит.

— Работа такая! — я рассмеялся, хлопнул его по плечу. — Но эти качества можно и в себе развить.

— Это как?

— Как-нибудь расскажу. Слушай, ты мне давай-ка поподробней изложи диспозицию. Итак, она звалась Татьяна…

— Ну, а то ты сам не видишь! — воспрянул Витька. Тема была ему как маслом по душе.

Я смог вытянуть из него следующую информацию.

В 312-й комнате проживали три девушки. Одна постарше — «рабфаковка» Люба. Своего рода звезда общаги, которую раза два уже грозили выгнать за вольность нравов, но на ее защиту вставал насмерть комитет комсомола. Точнее, некоторые из членов. В целом же комитет пребывал от комсомолки Любови Королевой в постоянном нервном стрессе, так как та бесконечно бомбардировала лютым креативом эту организацию, окоченевшую в бюрократизме: отчетно-перевыборных собраниях, протоколах, заседаниях и тому подобном. А комсомолка Королева кипела идеями, от которых начинающих бюрократов сводило судорогой. Они мгновенно представляли, как приходят с этим в партком, и там им возмущенно говорят: «Да вы что, с ума посходили?..» Люба же не стеснялась драть горло, что, мол, ее кумиры — «валькирии революции», проповедницы женской свободы: Александра Коллонтай, Лариса Рейснер, Инесса Арманд. Это пугало многих. В эти времена Коллонтай еще числилась в идейном пантеоне среди божеств среднего ранга, а вот Арманд и Рейснер… Нет, их не ссылали в коммунистическую