Студент - Всеволод Советский

такое приветственное лицо, как будто только что увиделись. Алексею же я постарался тиснуть руку посердечнее и улыбнуться так же, как бы без слов говоря: «Пусть прошлое останется в прошлом! Забыть-не забыть — одно дело, а поминать незачем. Разгонять тем более».

И вроде бы он меня понял. Усмехнулся кривовато, но и понимающе. «Ладно, хрен с тобой,» — прочел я в его лице и взгляде… Ну, и на том спасибо.

— Прошу к столу! — по-хозяйски пригласила Люба, а Ксюша с Таней сияли улыбками в качестве безгласных ассистенток.

Я тоже без лишних церемоний взял нож, стал расковыривать пластмассовую пробку. Бутылки расхожих вин в СССР запечатывали горячей пластмассой: застывая, она обтягивала горлышко, обеспечивая герметичность, но аккуратно снять такую затычку было практически нереально. Приходилось кромсать ее каким-нибудь подручным колюще-режущим предметом: ножом, вилкой, ножницами. Что я и сделал и начал разливать портвейн, по цвету неотличимый от коньяка средней руки или жидковатого чая.

— Мне чуть-чуть! — пискнула Таня.

— Мне тоже… — эхом пролепетала Ксюша.

— Я вам налью в меру, — внушительно пояснил я, — а дальше уж ваше дело, как употреблять… Дорогие друзья! И товарищи. Хочу провозгласить тост.

— Валяй! — одобрила Люба. Она как будто чуть-чуть захмелела от одного только вида и запаха «семерок».

Чувствуя душевный подъем, я провозгласил примерно следующее: мы взяли первый небольшой еще, но важный жизненный барьер. Стали студентами! Перед нами открылся просторный путь…

В сущности, говорил банальности. Публика, однако, слушала с удовольствием. Бальзам, похоже, тек на души. Я испытывать терпение не стал, еще произнес несколько пышных фраз и закруглился на словах: «За наше будущее!»

Видать, сумел зажечь глаголом. Народ дружно воспринял. Даже Ксюша с Таней, пиликавшие про «чуть-чуть», глотнули как-то более-менее. Прочие приложились от души, Люба же зарядила единым махом сколько было. Грамм сто пятьдесят.

Немного грустно стало мне от этого. Я понял, что при яркой стихийной одаренности наша активистка — личность, отвязанная по всем фронтам, и где и как эта гремучая смесь может рвануть — непредсказуемо. И как этот подрыв ударит по ней самой. Талантливые люди часто бывают до странности слабы и беззащитны на бескрайних просторах мира и истории. Какие-то раздетые они, а в мире дуют такие безжалостные ледяные ветра…

— Ну, — приподнято произнесла Люба, не подозревая о моем сочувствии, — кто теперь тостующий?

— Я думаю, это Виктор, — поспешил сказать я. — Кстати! Вы знаете, кто он такой?.. Можете не отвечать, не знаете. А я вам скажу!

Алексей по обыкновению скривил в ухмылке рот. Люба прищурилась, в прищуре заплясали озорные огоньки. Девчонки обалдело вылупили глаза.

— Он — человек-загадка! Понимаете?

Вряд ли они поняли, да я и нарочно старался вопрос затуманить:

— Между прочим, такая мелодия есть, так и называется: «Человек-загадка». Группа «Шэдоуз».

— А! — осчастливился меломан Витька. — Шэдоуз⁈ Как же, знаю. Это ж одна из первых групп в Англии. Еще до Битлов!

— Точно. И вот у них такая инструментальная композиция, так и называется.

— Человек-загадка? — заинтересовалась Люба.

— Да. Мэн оф мистери, если по-английски. Шикарная вещь! Такая как бы… одновременно задорная и задумчивая… Ну да ладно! Я к тому, что Виктор наш — вот он именно и есть человек-загадка. Но я не буду говорить, в чем тут дело. Кто хочет — сам спросит.

Наивные дуры Таня с Ксюшей переглянулись. Кажется, я попал в цель. Теперь чем дальше, тем им будет любопытнее…

— Так за что пьем-то? — подал голос Алексей.

— За разгадку! — таинственно подмигнул я.

Алексей пожал плечами. Похоже, ему было совершенно все равно, за что пить. Я «освежил» стаканы, самую малость плеснул и девчонкам, несмотря на протесты. Впрочем, сопротивлялись они уже не сильно. Витька после моих анонсов пошел пятнами от смущения, но я безошибочно угадал, что ему понравилось.

А Люба на сей раз глотнула поскромнее: все же какие-никакие тормоза в башке есть. Уже неплохо.

Видно было, что ей сильно захорошело. До той стадии, при которой хочется обнять всю планету, и чудится, что руки с этим должны справиться… И разумеется, прилив энергии у нее перелился в творческую сферу.

Она вскочила, сняла со стены гитару…

Гитара! Самый демократичный, самый популярный музыкальный инструмент. Он популярен и в XXI веке, но молодым людям эпохи интернета и представить трудно, какое повальное увлечение это было в позднем СССР, в дворовых, школьных, студенческих компаниях. В турпоходах!.. При этом речь идет об «испанской» шестиструнной гитаре, которая к середине ХХ века практически вытеснила «русско-цыганскую» семиструнку. С чем это связано?.. Разные есть объяснения. И то, что именно шестиструнка подходит под блюзы и кантри, легшие в основу рок-н-ролла, а «семиструнные» романсы, баллады и «цыганщина» стали широкой публике неинтересны… И то, что шестиструнка в принципе попроще и снисходительнее к исполнителю, не требует от него «школы»… Словом, тема объемная. Во всяком случае, советская экономика оперативно откликнулась на спрос, насытив музыкальные магазины изделиями разного качества: от «ужаса сумерек» до вполне приличных инструментов. Ценовой диапазон — примерно от 20 до 50 рублей. Верхнюю деку владельцы частенько украшали ГДР-овскими переводными картинками: портретами симпатичных девушек, уж Бог ведает кто они были, какие-то немецкие знаменитости или первые попавшиеся смазливые мордашки… Впрочем, у Любы оказалась, можно сказать, шикарная чехословацкая «Кремона» — такая стоила рублей 70–80. Да еще с ремнем из натуральной кожи с широким наплечником… Видна профессиональная постановка дела.

Люба закинула ногу на ногу, пристроила гитару поудобнее, взяла пробный аккорд. Мягкий, бархатистый звук поплыл по комнате, заставив всех притихнуть.

— Ой, Люба, спой! — восторженно запричитали девчонки.

Она кивнула, подкрутила пару колков. Сосредоточилась и объявила:

— Высоцкий! «Баллада о борьбе».

Первый же аккорд заставил меня приятно вздрогнуть. Это была еще не песня, даже не мелодия. Люба всего лишь коснулась струн. Только и всего! Но…

В любом деле класс исполнителя виден сразу. С первого взмаха, так сказать. Футболист принял пас, чуть сместил корпус — все ясно с ним. Поэт написал строчку: «Смыли весны горький пепел очагов, что грели нас…» — и тоже ставь высший балл, еще не прочитав ничего другого. Вот и Люба взяла первый аккорд…

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров…

Зазвучали слова, давным-давно знакомые, но Люба смогла ими перевернуть душу. Ну, перевернуть-не перевернуть, но я ощутил, как душевно зарезонировал — голос пролился в самое нутро, и