Первая императрица России. Екатерина Прекрасная - Елена Раскина

– Устами или душой? – Екатерина очевидно балансировала на грани допустимого, но Шафиров исправно переводил. Быть может, неслыханная дерзость этой женщины окажется успешнее всех его хитроумных ухищрений?

– Что такое душа, госпожа? – прищурился визирь. – Мой постоянный знакомец Азраил способен унести тысячи душ одним взмахом своих черных крыльев!

– Но ведь уничтожить душу не в его силах! И ваша душа все та же, что в детстве, когда ваша мать, наверное, учила вас молиться, экселенц!

Как же переводить этого чертова европейского «экселенца», думал Шафиров. Уважительно: «паша», или уничижительно: «бей-эфенди», чтобы попытаться вывести Мехмеда из его неколебимого равновесия?

Но несгибаемый Мехмед-паша, кажется, уже заколебался! Чтобы собраться с мыслями для ответа, он указал Екатерине на мягкие подушки подле себя.

– Отдохните, благородная госпожа. От моего внимания не укрылось, что вы в тяжести, – попросил он неожиданно мягко.

Екатерина только теперь позволила себе присесть, и ее глаза встретились с глазами великого визиря очень близко, почти в упор. Мехмеду захотелось отвести взгляд: чудные дела, он, бесстрашный воин и правая рука султана правоверных, чувствовал себя неловко!..

– Экселенц, я умоляю вас вспомнить о милосердии, которому учит моя вера, которая была когда-то вашей! – вдруг горячо воскликнула Екатерина. – К сожалению, я мало знаю о вашей нынешней религии, но, уверена, она тоже учит добру! Вы уже одержали замечательную победу, так зачем же омрачать гордую славу победителя напрасным убийством многих тысяч людей?! Не только наших людей, но и ваших, жизни которых возьмет последнее сражение! Государь Петр, мой жених, пойдет на все ваши условия, кроме безусловной капитуляции и дани Крымскому ханству…

Тут несколько смутилась уже сама Екатерина, но, справившись с собою, продолжала:

– Мы с господином Шафировым хотим сделать вам, экселенц, некое приватное предложение…

– У вас с эфенди еще остались предложения? – Мехмед-паша злорадно оскалился, приняв колебание своей собеседницы за слабость.

Вместо ответа Екатерина обернулась к Рустему и кивнула ему. Молодой татарин поклонился и, перевернув мешок, высыпал прямо на ковер его содержимое. Всеми цветами радуги засияли драгоценные камни, маслянисто заблестело золото, замерцало, лунно заструилось серебро. Великий визирь уставился на эту роскошь с изрядно оторопелым видом.

– Это, доблестный Мехмед-паша, наши бедные дары вашему величию и победительности! – вкрадчиво объяснил Шафиров. – Это, если будет угодно щедрости великого визиря, наш скромный выкуп…

– А, я понял! – Мехмед вздохнул с некоторым облегчением. – Вы хотите, чтобы я отпустил за эти безделушки женщин? Я согласен. Они вольны идти, куда захотят. Я пошлю храбрых румелийских спахиев[66] им в охрану. Ты, Шафиров-эфенди, не человек войны, ты тоже уходи, если пожелаешь! Мой язык не упрекнет тебя. Этим золотом и камнями я утолю завтра обиду нукеров хана Девлет-Гирея. Они огорчатся, что не взяли в лагере московитов рабынь, когда мы истребим войско Дели Петро…

– Никуда я не пойду, паша!! – Шафиров с трудом подавил желание матерно выбранить «бестолкового янычара» и посмотрел на Екатерину отчаянными глазами владельца рухнувшего воздушного замка.

– Что, свет Екатерина Алексевна, выкупила войско государево за богатства мои, кровные, нажитые?! – со слезой в голосе воскликнул он по-русски. – Зря только басурманам лапу позолотила… Турок, дубина, вообще ни черта не понял! Ему золото да каменья самоцветные – что пыль да песок! Конец нам всем, сударыня, как Бог свят – конец завтра! Ладно уж, спасайся хоть ты с бабьем своим! Будет кому нам свечку за упокой поставить…

– Успокойся, Петр Павлович, и переводи, – негромко, но крайне внушительно прикрикнула Екатерина на трагически раскудахтавшегося вице-канцлера.

– Отпустите всю нашу армию и союзных нам молдаван, экселенц! Отпустите моего царственного жениха! – твердо попросила она победителя.

– Не подобает слабой женщине просить за сильных мужчин! – нахмурился Мехмед. – Или у московитов и их царя совсем нет гордости, что они отправляют своих женщин вымаливать им жизнь? Пусть они дерутся, если достанет храбрости в их гяурских сердцах, и умрут – такова воля Аллаха!

– Если они умрут, я умру вместе с ними! – воскликнула Екатерина.

Великий визирь рывком поднялся с подушек и прошелся по шатру тяжелой походкой старого пехотинца. Он был погружен в раздумья; смятенные мысли и сомнения теснились в его голове. Выходит, истинная правда все то, что рассказывал об этой удивительной женщине смелый светловолосый шведский офицер, присланный в османский стан беглым королем Карлом XII. Швед говорил, что много лет назад, когда эта женщина принадлежала ему, она бесстрашно пыталась спасти свой родной город от московитов… Теперь она спасает их самих. Неужели она – светлый ангел спасения, который по ошибке слетел к нему вместо вечного гостя – ангела смерти Азраила? Могут ли быть у светлого ангела такие темные, жгущие, как пламя, глаза? Возможно, это душа матери, воплотившаяся в этом молодом теле, пришла к нему, чтобы напомнить бедному сироте Бисерко о том, что он потерял навсегда, – о милосердии? Но почему тогда он вожделеет эту женщину? Вожделеть чужую жену – грех! Может, просто взять ее за руку и сказать: «Женщина, среди моих храбрых воинов есть один, которому ты законная жена, – ступай к нему!»

– Экселенц, почему вам так хочется перебить московитов? Зачем вам пленять царя Петра? – тихо спросила Екатерина, и Мехмед-паша сразу позабыл о злополучном шведе. Имя Йохана Крузе осталось непроизнесенным во время этой беседы. Воспрянув духом, великий визирь обрушивал на Екатерину слова, словно громы пушечных ядер, а его десница рубила воздух, подобно ятагану:

– Когда я сокрушу новое войско Москвы, моя победа будет матерью всех побед! Я был балтаджи, я знаю: чтобы лес не поднялся, надо вырвать деревья с корнем! Иначе над пнями вновь зазеленеет молодая поросль. Завтра я вырву из жизни войско московитов до последнего корня, и даже дети их детей не осмелятся бросить вызов внукам Дома Османов! Мои славные братья-янычары приволокут сюда Дели Петро с веревкой на шее! Я запру его в железную клетку и привезу в Истанбул, к престолу моего господина султана хана Ахмеда, да продлит Аллах его дни. Пусть потомки московских царей знают: страшись воевать с Блистательной Портой! Мне нужна не добыча, не договор и не выкуп, благородная госпожа! Я хочу навсегда поставить Москву на колени, чтоб сыновья правоверных до конца времен говорили: «Был Балтаджи Мехмед, который вышвырнул московитов с пути Османов!»

Екатерина все ниже опускала голову с каждым словом своего страшного собеседника. Когда Мехмед-паша замолчал и остановился посреди своего шатра с пылающими глазами, подобный Азраилу в своей ярости, женщина вдруг проговорила очень спокойно и даже печально:

– Вы всего лишь солдат, экселенц, и думаете, как солдат. Ваши соотечественники не раз помянут ваше имя недобрым словом.

– Но почему?! – казалось, изумление Мехмед-паши не знало предела.

– Потому что, убрав с пути московитов, вы встретитесь лицом к лицу со всей Европой. Европа – не друг Московии, нет! Но она испугается того, с какой ненавистью вы истребили русскую армию, и объединится ради того, чтобы не пустить вас дальше!

– Екатерина Алексевна, вы – наша государыня! Ум державный, державнейший!!! – восхищенно воскликнул Шафиров. Он непременно бросился бы лобзать руки Екатерине, не будь это столь вопиющим нарушением дипломатического этикета на переговорах с османским вельможей.

– Любезный Мехмед-паша, позвольте мне развить вам диспозицию, изложенную моей госпожой, – вице-канцлер учтиво, но несколько вызывающе поклонился Мехмед-паше. Тот сдержанно кивнул. Воин от рождения и по воспитанию, он умел стремительно схватывать перемены на поле сражения и соразмеряться с ними. Похоже, эта удивительная женщина напомнила ему важное обстоятельство, которое он в опьянении близкой победы так легкомысленно упустил.

– Вы, османы, давно и много воюете с Венецианской республикой, с цесарцами[67], с крестоносными рыцарями Мальты, – начал Шафиров. – Представьте на мгновение, что вы сокрушили Россию. Речь Посполитая слаба и не сможет долго противиться вам. Куда направится после этого вся мощь и сила войска султанского? Против цесарцев на Дунае, осмелюсь я предположить, а после – на море против Мальты и Венеции.

– Мощь Дома Османов велика, его воины не боятся войны с неверными… – без прежнего пыла произнес Мехмед-паша. – Знаю, Шафиров-эфенди, все, что ты скажешь дальше. Страшась участи Москвы, дож Венеции и цесарь в Вене призовут к союзу против правоверных короля франков, прозванного за могущество Солнцем, и бешеных в битве испанцев, и Португалию, и дальнюю Голландию…