Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - Штефан Кирмзе

количестве старых, нерешенных дел, которые были начаты за пять-восемь лет до этого и затянулись из‐за неверной классификации дел в старой судебной системе. Приводя различные примеры, Износков жаловался на то, что был вынужден пересылать более половины дел, направленных ему, в другие инстанции.

В какой-то степени такая практика сохранялась на протяжении последней трети XIX века. И все же к середине 1880‐х годов между окружными судами и мировыми судьями сложилось четкое разделение труда: из 1317 дел, которые пришлось рассматривать крымским следователям в 1885 году, 80 % было передано в Симферопольский окружной суд, 15 % — мировым судьям и лишь 5 % — были рассмотрены иначе, включая отказ в принятии дела к рассмотрению566. В Симферополе и Бахчисарае эти показатели составили 77, 20 и 3 % соответственно567. Другими словами, подавляющее большинство людей, заявивших о преступлении или обратившихся в суд с иском, могли быть уверены, что их дела будут рассмотрены одним из новых судебных учреждений.

Тем не менее отдельные отчеты из зала суда также свидетельствуют о том, что такое разделение полномочий не всегда означало, что дела распределялись правильно. Например, журналист, освещавший выездное заседание Симферопольского окружного суда в Ялте в 1891 году, не смог скрыть своего раздражения, когда увидел, что присяжные должны были рассматривать дело человека, обвиняемого в краже пиджака и двух рубашек568. Для него это было следствием небрежности и существующей системы доверия между различными судебными чиновниками, которая позволила передать это мелкое дело от следователя к прокурору, затем в судебную палату и далее в окружной суд, не перепроверив, подлежит ли оно рассмотрению судом присяжных.

Аналогично отдельные мировые судьи подвергались критике за бездействие и юридические ошибки. Одна казанская газета привела в пример следующий случай из одного из сельских районов Казанской губернии: купец обманул рабочего-татарина, заплатив ему меньше первоначально оговоренной суммы; татарин попытался обратиться за помощью, но мирового судьи в городе не оказалось. Газета использовала этот случай, чтобы указать на то, что данный судья известен своим частым и длительным отсутствием и что такая халатность подрывает репутацию судебной системы в целом569. Подобным же образом петербургский еженедельник «Неделя» подверг критике татарского мирового судью по фамилии Ахтямов, избранного годом ранее в Уфимской губернии, за то, что он редко появляется в своем сельском участке, даже в дни суда: «[Он] бывает там только налетом, раз-два в месяц, как метеор», — вынуждая тем самым участников спора и свидетелей, которых он вызвал, ждать по несколько дней570. Далее в газете подчеркивалось, что, хотя губернский съезд мировых судей выявил несколько ошибок Ахтямова и по мере возможности устранил их, у жителей его уезда мало надежды на «правый и милостивый» суд — явная отсылка к языку судебной реформы.

Однако этот пример не просто иллюстрация судейской халатности. «Неделя» признала, что прежние судьи были смещены со своих постов годом ранее в результате ротации членов местного земского собрания; как и другие судьи, Ахтямов был выдвинут и избран группой, получившей большинство мест. Таким образом, это дело не столько свидетельствовало о недостатках одного судебного чиновника, сколько подчеркивало, что должность мирового судьи была завидной, а институт мировых судей — переплетен с местной политикой. Более того, не ясно, были ли у «Недели» скрытые намерения. Через несколько дней после публикации статьи эстафету подхватила газета «Терджиман» в Крыму. Делая акцент на татарской фамилии судьи, Гаспыралы выбрал заголовок «Судья Ахтямов»571. Однако гораздо важнее то, что в этой небольшой заметке был поднят острейший вопрос: обоснованы ли утверждения «Недели» о судейской непригодности Ахтямова или же источник газеты в Уфе просто отражает интересы стороны, потерпевшей поражение на предыдущих земских выборах. Так или иначе, подобные статьи показывают, что публикуемые обвинения в недобросовестной работе нельзя воспринимать как свидетельство несовершенства системы, поскольку они также могли быть использованы в качестве инструментов борьбы за местную власть.

Безусловно, в новой правовой системе встречались и некомпетентные чиновники, однако единичные сообщения о судебных ошибках были бы слабым основанием для утверждения, что безразличие и халатность являлись скорее правилом, чем исключением. Действительно, новым судам было трудно найти сотрудников, которые бы не допускали ошибок, по крайней мере на первых порах. Юридические факультеты российских университетов начали расширяться только в 1860‐х годах, и к тому времени, когда новые суды были готовы к работе, университеты еще не могли удовлетворить спрос на профессиональных юристов. Нехватка квалифицированных кадров сказывалась на некоторых областях юридической профессии сильнее, чем на других. К 1870 году был заметен значительный прогресс в подготовке судей и прокуроров: около 75 % из них имели дипломы либо Императорского училища правоведения, либо университета572. В то же время большинство судебных палат по-прежнему страдало от нехватки присяжных поверенных, игравших ключевую роль в новой судебной системе, поскольку они защищали обвиняемых в уголовных делах и представляли интересы истцов в гражданских спорах. Проблема стояла особенно остро за пределами крупных городов империи. В связи с этим в августе 1869 года Министерство юстиции разослало во все судебные учреждения циркуляр, в котором отмечался «крайний недостаток» присяжных поверенных в губерниях573. Отчасти проблема заключалась в том, что те, кто отвечал критериям для получения статуса присяжного поверенного, как правило, подавали на регистрацию в Санкт-Петербург, поэтому министерство предложило снизить барьеры для получения адвокатского статуса в губерниях и запросило по данному вопросу мнение окружных судов.

Ответ из Симферополя подтвердил опасения министерства. Председатель суда писал: «В виду того, что в настоящее время при многих провинциальных Окружных судах (в том числе и в Симферополе) вовсе нет присяжных поверенных <…> всякая мера, могущая способствовать образованию сословия присяжных поверенных, должна быть принята с благодарностью»574. Лишь появление адвокатов могло помешать местному населению прибегать к услугам законных представителей старого порядка (ходатаев)575. Для иллюстрации серьезности проблемы председатель пояснил, что большинство прошений и исков в Симферополе по-прежнему подают «отставные чиновники» и «полуграмотные канцелярские служители, инородцы и иностранцы (молдавские и турецкие подданые) недостаточного ознакомления с русским языком»576. Многие из этих лиц, по его мнению, «незнанием дела наносят ущерб своим вверителям и положительный вред судебной реформе». Исходя из этого, он предложил ввести новые правила аккредитации юристов: после истечения срока действия их разрешения на ведение дел предлагать свои услуги могли только те, кто был официально утвержден окружным судом577.

Судебные работники, назначенные в Симферопольский окружной суд, отражали как чаяния, так и трудности, стоявшие перед новыми судами. Двое из четырех следователей, получивших работу в Симферопольском уезде, окончили университетские