Судьба и книги Артема Веселого - Гайра Веселая

Глава двадцать четвертая. Перекоп. Концовка.

В следующие годы работа над романом велась по двум направлениям: в соответствии с планом писались новые главы, а прежние перерабатывались, дополнялись новыми эпизодами.

В основе «России, кровью умытой» лежит не четкая сюжетная линия, а характерные события того времени и судьбы участников этих событий. В романе нет главного героя — непременного персонажа всякого романа.

Критик И. Лежнев считал, что «человек, изображаемый Артемом Веселым, — это не человек-личность, а частица массы, атом стихии» 1.

С этим нельзя согласиться. Рядовой солдат Максим Кужель — личность, и весьма симпатичная, его язык так хорош, что автор доверяет ему рассказать целую главу романа. И Кужель рассказывает, как и все, что он делает, с крестьянской обстоятельностью:

Полк наш стоял на турецких фронтах, когда грянула революция и был свергнут царь Николай II.

Фронтовики диву дались […]

Выезжает перед строем дивизионный генерал — борода седая, грудь в крестах и голос навыкате. Привстал он на стременах и телеграммой помахал:

— Братцы, его императорского величества государя Николая Александровича у нас больше нет…

Помахал генерал телеграммкой, заплакал.

А солдаты испугались и молчали. […]

Уважил нас старик словом ласковым. Сыстари веков с нижним чином толстой палкой разговаривали, а тут эка выворотил его превосходительство — хоть стой, хоть падай — все равны, слава, серые орлы… Разбередил он нам сердце, разволновал солдатскую кровь, принялись мы еще шибче «ура» кричать, а которые из молодых офицеров бережненько стащили генерала с коня и давай его качать.

Хватил полковой оркестр.

Отдышался старик, бороду разгладил и с молодцеватой выправкой, легко так, на носках, подошел к строю:

— Поцелуемся, братец!

И на глазах у всех дивизионный генерал расцеловал правофлангового первой роты, рядового нашего солдата Алексея Митрохина.

Полк

        ахнул.

Мы стояли, как каменные, и только тут поверили по-настоящему, что старый режим кончился и народилась молодая свобода в полной форме. […]

Цейхгауз дивизионный по случаю революции растащили мы дочиста. Мне шпагату четыре мотка досталось, подсумки холщовые: нестоящее барахлишко, а домой, думаю, вернусь — пригодится.

(«Слово рядовому солдату Максиму Кужелю»)

«В нашем деле главное — передать как люди говорят», — наставлял Артем молодого писателя Льва Правдина.

Артему Веселому важно показать, как говорят не только персонажи многих эпизодов романа, но и те, кто один-единственный раз появляется на его страницах: например, матрос Рогачев и «другой партизан», и «подслеповатый старичишка Евсей».

Партизанский отряд матроса Рогачева замирил восставших казаков Ейского отдела и возвращался ко дворам. Дотошные разведчики пронюхали, будто в недалекой станице в старой казенке хранятся запасы водки.

Весть мигом облетела ночевавший в степи отряд.

Самовольно собрался митинг.

Рогачев, гарцуя на коне в гуще партизан, кричал:

— Ребята, контрики подсовывают нам отраву! Долой белокопытых! Напьемся — быть нам перебитыми! Не напьемся — завтра будем дома! Кто за бутылку водки готов продать совесть и свою драгоценную жизнь? Долой прихлебателей царизма! Я, ваш выбранный командир, приказываю не поддаваться на провокацию! Каменку надо сжечь, водку выпустить в речку!

— Правильно, — подпрыгнул корноухий вихрастый мальчишка и завертелся на одной ноге.

— Неправильно, — отозвался другой партизан, — чего ж ее жечь, не керосин.

— Спалить таку-сяку мать! — взвизгнул пулеметчик Титька.

— Жалко, братцы.

— Яд, — убежденно сказал подслеповатый старичишка Евсей. — Сорок лет пью и чувствую — яд.

— Комиссары сами пьянствуют, а нас одерживают. Суки! […]

Приподнятый над кучкой хуторян рябоватый матрос Васька Галаган махнул бескозыркой:

— Уважаемые, и чего такое вы раскудахтались? Дело яснее плеши. Забрать водку — раз, выдать по бутылке на рыло — два, остатки продать и разделить деньги поровну… Тут и всей нашей смуте крышка.

(Этюд «В степи»)

И многие другие персонажи романа, из тех, кто обозначен автором лишь мельком, запоминаются читателю именно своей речью.

Деревенская баба провожает мобилизованного в армию сына.

И долго еще за деревней, упав в сугроб, вопила старая мать:

— Последнего… Последнего… Лучше бы я камень родила, он бы дома лежал.

(«Смертию смерть поправ»)

Солдатка — жена Максима Кужеля — рассказывает, как ей жилось без мужа.

— Жила, слезами сыта была… В степь сама, по воду сама, за камышом сама, тут домашность, тут корова ревет — ногу на борону сбрушила, дитё помирает. Кругом одна. Подавилась горем. От заботы молоко в грудях прогорько, может, оттого и кончился Петенька. […]

Такие страхи пошли после извержения царя… Голову от дум разломило. Сперва все судачили — вот Керенский продал немцам за сорок пудов золота всю Кубань вместе с жителями; потом слышим — вот придут турки и начнут всех в свою веру переворачивать. На крещенье вернулся из города лавочник Мироха и на собрании объясняет всему обществу: «Вот наступает из Ростова на нашу станицу красное войско, прозвищем большевики. Все хвостатые, все рогатые, все с копытами. Пиками колют старых и малых, а из баб мыло делают». Такой поднялся вой, такое смятенье. […]. Чего я знаю? Темная я, как бутылка. Куда люди, туда и я.

(«Над Кубанью-рекой»).

П. Н. Милюков, крупный специалист в области философии и культуры, писал в 30-е годы в эмиграции: в произведениях Артема Веселого «богатейший народный лексикон и синтаксис, совсем сырые, — отличный материал для фольклористов и языковедов, прекрасное прибавление к Далю. Изображения партизан в „России, кровью умытой“ и других повестях Артема Веселого так же стихийны, как его язык, и так же конкретны и образны. Он сам — часть событий, которые описывает […]. Колоритный рисунок Артема Веселого убеждает и покоряет, как первоисточник» 2.

К каждой написанной главе романа автор предпослал эпиграф:

В России революция — дрогнула мати сыра земля, замутился белый свет…