Падение Берлина, 1945 - Энтони Бивор

Абакумов писал, что он и его сопровождающие вошли в эти бункеры с чрезвычайной осторожностью. Они увидели сейф, который был пуст. Меблировка всех комнат оказалась чрезвычайно простой. Сотрудники СМЕРШа осознали, что находятся на правильном пути, когда увидели перед собой дверь с табличкой "Адъютант фюрера". Вскоре обнаружили и комнату Гитлера. Ее опознали с помощью фотографии, где в этом помещении был запечатлен он сам и Муссолини.

Абакумов не выразил никаких эмоций по поводу того, что он находится как раз там, откуда фюрер дал приказ произвести безжалостное нападение на СССР. Казалось, что больше всего его интересовали железобетонные укрепления и их размеры. Потрясенный увиденным, он, вероятно, уже обдумывал - можно ли соорудить нечто подобное для охраны безопасности Сталина и Берии. В своем докладе Абакумов специально отметил, что советским специалистам будет чрезвычайно интересно посетить бывшую ставку Гитлера и осмотреть все имеющиеся там бункеры и их организацию{220}. Несмотря на приближающуюся победу, выходило так, что советский лидер чувствовал себя не в большей безопасности, чем его поверженный враг.

По словам самого Сталина, подразделения СМЕРШа и НКВД, приданные фронтам, были "несовершенны" для того, чтобы эффективно противостоять всем подозрительным элементам на захваченных территориях{221}. Во время беседы с маршалом авиации Теддером, которого сопровождал американский генерал Булл, Сталин сказал последнему, что дивизии НКВД совершенно не имеют артиллерии. Однако добавил, что они хорошо вооружены автоматическим оружием и бронемашинами. Он считал, что эти войска должны иметь все возможности для расследования и ведения допросов.

На захваченной германской территории, в Восточной Пруссии и Померании, первой задачей частей НКВД было вылавливание оставшихся в советском тылу немецких военнослужащих. Советские офицеры приравнивали фольксштурмовцев к солдатам вермахта. Но поскольку почти всех немецких мужчин в возрасте от пятнадцати до сорока пяти лет так или иначе использовали в фольксштурме, то их автоматически превращали в военнопленных. Тех фольксштурмовцев, которые не убежали, а остались у себя дома, признавали за участников групп по организации саботажа в тылу советских войск. Согласно донесениям, более двухсот немцев было расстреляно тогда на месте "за саботаж и терроризм"{222}. Однако действительная цифра убитых, видимо, намного больше.

Согласно сталинскому пониманию, небольшая прослойка поляков, сотрудничавших с гитлеровскими властями, относилась к "подозрительным лицам" в Польше в меньшей степени, нежели люди, которые поддерживали польское правительство в эмиграции и Армию Крайову, организовавших восстание в Варшаве летом 1944 года. Сталин относился к этому событию как к преступному антисоветскому акту{223}. В его глазах оно было не чем иным, как попыткой захватить польскую столицу и переместить туда "лондонское эмигрантское правительство" прямо под носом у наступающей Красной Армии{*3}. Той армии, которая сражалась и умирала ради освобождения Варшавы. Сталин, естественно, не принимал в расчет, что Польша была продана им нацистам в 1939 году, и то, что Берия расстрелял польских офицеров в Катыни в 1940 году. Советский лидер игнорировал и тот факт, что Польское государство понесло в войне пропорционально большие потери, чем Советский Союз, - двадцать процентов от всего населения. Сталин считал, что по праву завоевателя он может основать в Польше свое собственное правительство. В этом, кстати, было убеждено и немало командиров Красной Армии. Когда же советские войска пересекали границу Польского государства с Германией, многие бойцы чувствовали, что именно теперь они вступают на территорию иностранного государства{224}, инстинктивно полагая, что Польша является составной частью Советского Союза.

Утверждение Сталина на конференции в Ялте, что временное прокоммунистическое правительство Польши имеет большую популярность в народе, являлось не более чем субъективным мнением. Оценки Жукова были куда более реалистичны. Он вспоминал о том, что лишь часть поляков лояльно относились к Красной Армии{225}. Противники советской власти объявлялись "вражескими агентами" даже несмотря на то, что они воевали против гитлеровцев. Совершенно сбрасывалось со счетов то обстоятельство, что Армия Крайова официально являлась вооруженной силой, воюющей на стороне союзников. Жуков признавал необходимость контроля над собственными войсками в момент прохождения их через Польшу. С советскими солдатами требовалось проводить воспитательную работу ради недопущения с самого начала их пребывания в Польском государстве различных необдуманных поступков. Это пребывание затянулось на целых сорок пять лет.

Масштабы контроля НКВД над польским временным правительством хорошо видны из того факта, что Берия назначил 20 марта 1945 года генерала Серова в качестве "советника" в новом польском министерстве безопасности{226}. Генералу был присвоен псевдоним "Иванов". Советник имел звание комиссара государственной безопасности 2-го ранга. Серов был хорошо подготовлен для исполнения своих служебных обязанностей. Он в свое время координировал массовую депортацию горских народов с Кавказа, а еще раньше, в 1939 году, отвечал за проведение репрессий во Львове сразу после его захвата Красной Армией. По его приказу арестовывались и расстреливались польские офицеры, землевладельцы, священники, учителя, заподозренные в оппозиции советскому режиму. Около двух миллионов поляков были депортированы тогда в лагеря ГУЛАГа, а в восточной Польше начался процесс насильственной коллективизации.

Сталин намеренно проводил политику, в которой Армия Крайова и украинские националисты из организации УПА (Украинская повстанческая армия) ставились на одну плоскость. По крайней мере он пытался доказать, что они тесно сотрудничают между собой. Со своей стороны, Геббельс не упускал возможности использовать эти утверждения в собственных пропагандистских целях. Он заявлял, что в тылу Красной Армии развернулось мощное партизанское движение. Количество бойцов сопротивления в Эстонии достигло сорока тысяч человек, в Литве - десяти тысяч, а на Украине - пятидесяти тысяч. Министр пропаганды "третьего рейха" даже цитировал газету "Правда" от 7 октября, где говорилось о действиях в советском тылу "украинско-германских националистов"{227}. Все это давало НКВД еще больше возможностей для оправдания своих карательных мер по зачистке освобожденных территорий. Показательно, что оба режима, и советский и нацистский, питали друг друга необходимым пропагандистским материалом.