Ольф. Книга третья - Петр Ингвин

столе обязательно оказалось бы вино. Маша даже пива не взяла, хотя я знал, что с Юрой они любят проводить неактивное время под пиво и чипсы.

Наряжаться в парадное, мы с ней, естественно, не стали. Я, как обычно в последнее время, был в майке и спортивных штанах, Маша – в футболке и трусиках. Наблюдай за нами кто-то из окна, приняли бы за молодую парочку и удивились отсутствию поцелуйчиков и прочих сюси-пуси. Меня такое сосуществование более чем устраивало. Одновременно решалось множество бытовых проблем, и еще большее их количество, не связанных с бытом, не появлялось. При этом казавшаяся пресной жизнь получила недостающую перчинку.

Мы расположились на кухне. Я включил чайник – торт лучше запивать чаем или кофе, а лимонад – он, в одном ряду с шампанским, требовался не сам по себе, а больше для антуража, как олицетворение праздника. Чтобы поднять бокалы, выпить и отложить в сторону. Когда в бокале сверкает что-то шипучее, никто не скажет, что жизнь не удалась. Пузырьки, красная и черная икра, золотые монеты – очень многое из круглого делает жизнь приятнее.

Оставленная на полу полная бутылка колы, как оказалось, опрокинулась и закатилась под батарею. Я достал бутылку. Она к этому времени успела потеплеть. Ну и ладно, не ставить же в холодильник, выпьем так. Главное – торт. Маша придвинула стаканы, я лихо свернул крышку, сжимая бутылку кистью второй руки…

Законы физики никто не отменял. Растрясенная и нагретая бутылка практически взорвалась у меня в руках. Из-под раскрученой крышки во все стороны ударил фонтан брызг, пенные струи окатили меня и Машу.

Я никогда не был на конкурсах мокрых маек, но теперь можно говорить, что был.

Расставив руки в стороны, Маша глядела себе на проступившую сквозь ткань кареглазую грудь. Ну почему я такой неуклюжий…

Пока я стоял в ступоре, Маша что-то решила для себя и стала действовать. Она выхватила у меня бутылку, нарочно встряхнула в руке и, пережимая отверстие горлышка большим пальцем, направила мощную струю на меня:

– За все хорошее! Уррра-а-а!

Я стоял, одеревеневший. Происходило то, к чему мое сознание оказалось не готово. Меня словно парализовало. Машу это возмутило:

– Ты всегда такой тормоз?

– Я не торможу, я экономно расходую потенциал.

– О, мозги работают. А остальное?

Меня снова окатило сладким фонтаном.

Я принял это как должное. Ребенок хочет играть – пусть играет. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось…

– Ну?! – не выдержала Маша. – Ты совсем не умеешь веселиться? На тебя нападают, защищайся и давай сдачи!

Кажется, я понял, чего она хочет. То, что случилось, для нее – забава. Маша не думала ни про запачканные вещи, которые придется стирать, ни про стены, полы и мебель, с которыми теперь возиться и возиться – уборщица придет только через три дня. Маша не думала ни о чем, она веселилась.

– Ну же?! – Пенная струя ударила меня прямо в лицо.

Это оказалось последней каплей. Я ринулся на Машу. Заливаясь счастливым смехом, она бросилась в гостиную, на ходу поливая меня из шипящего брандспойта.

Я был старше и сильнее. Поймать удиравшую шалунью получилось быстро. С большим трудом, промокнув насквозь, я отобрал у нее бутылку, а пока закручивал крышку, неугомонный «противник» колотил меня в спину и пытался опрокинуть. Не просто пытался, а, в конце концов, опрокинул. Бутылка опять укатилась, но теперь она безвредна, крышку я завернул намертво. Предмет спора исчез, но борьба почему-то продолжалась. Не сказать, что тесная возня мокрых тел была мне неприятна, но я не видел в ней смысла.

Оказавшись скрученной по рукам и ногам, Маша выхрипела, глядя исподлобья:

– Отпусти.

Я отпустил. Она тут же ринулась в атаку, в меня вцепились так долго ловимые и по глупости освобожденные мной руки и ноги, мы вновь покатились по полу.

Через минуту, раскрасневшиеся, бурно дышавшие, мы оказались в недавней позиции: я прижимал сверху, Маша не могла шевельнуть ни одной конечностью.

– Отпусти.

– Ты снова на меня нападешь.

– Конечно.

– Не отпущу.

– А что будешь делать?

К вопросу я оказался не готов. Самое простое – укрыться от разбушевавшейся сожительницы в ванной и привести себя в порядок. Но ванная комната не закрывается, меня там достанут.

– Мне надоело. Хватит. – Я отпустил Машу и поднялся. Серьезность тона и лица говорили, что меня до печенок достало глупое разрушительное баловство.

Маша попыталась меня толкнуть, но бесполезно. Я держался отстраненно и не давал сдачи. Игра в одни ворота – не то, чего хотелось Маше.

– Видишь? – Я сделал рукой круг по комнате и, отдельно, по измызганной одежде.

– Не слепая.

– Надо убраться.

– Не хочу убираться, хочу веселиться.

Меня безумно волновал ее вид в задравшейся мокрой футболке и не менее мокрых трусиках. То и другое ничего не скрывало. То и то не так давно я разглядел во всех подробностях, а сейчас еще и ощутил всем телом. Если игры продолжатся, то окончательно выйдут за рамки приемлемого. Они и сейчас за рамками, но точка бифуркации не пройдена, возврат к нормальному сосуществованию возможен. Не хотелось портить жизнь поступком, который перечеркнет прошлое и будущее. Никакой приятный момент того не стоит. При выборе «момент или жизнь» выбор очевиден.

– Жили-были брат и сестра, – заговорила Маша, глядя в окно и словно забыв обо мне. – Они жили долго и счастливо. Он жил долго, она жила счастливо.

Намек более чем понятен. Не отвечая, я пошел в ванную за тряпками. Сначала – полы, потом – стены и мебель, одежду оставлю напоследок. Работы – часа на три. На помощь Маши я рассчитывал, но не надеялся.

Видимо, от меня ждали другого. В раздражении Маша стянула через голову мокрую футболку и запустила ею мне в спину:

– А брат меня в таких случаях ремнем воспитывал.

– Ремень – это, во-первых, больно, а во-вторых, с точки зрения воспитания – неэффективно.

– Зато сколько эмоций… Скажу по секрету, иногда я Саньку специально доводила, чтобы он взбеленился и руки распустил – исключительно в воспитательном плане по пятой точке. Было так весело…

Я не понимал ностальгии по «воспитанию через пятую точку». Повторю: это больно и неэффективно. Правда, повторение я произнес про себя, а вслух ничего не сказал.

Был бы эффект от воспитания, Маше не творила бы того, что творила. Итог полностью подтверждал мою позицию.

Не дождавшись никакой реакции, Маша прикрыла грудь руками. Один визуальный раздражитель исчез (если быть точным, то два), а другой продолжил бередить душу попрозрачневшей естественностью. Будь у меня сестра, за такое я тоже предпринял бы к ней воспитательные меры – любые, кроме, естественно,