Муссолини. История одного диктатора - Альдо Каззулло

человек к тюремному заключению и около 10 тысяч – к высылке, издает около 160 тысяч предупреждений. И 31 смертный приговор.

Процент приговоров высок: 81 %, при этом обвинения почти никогда не касаются актов насилия, а лишь оппозиционных настроений и распространения запрещенных газет.

Находятся те, кто говорит, что это низкие цифры. Нет. Многих других антифашистов «оценивают» партийные комиссии. Третьих приговаривают обычные суды. Судьи Савоны, назначившие Росселли минимальное наказание, – исключительный случай. В подавляющем большинстве приговоры очень суровы.

Микела Марцано[197] в смелой книге «Родословная и позор» рассказывает о своем дедушке-фашисте, судье тоталитарного государства. Он назначает максимальное наказание группе крестьян, которые после обеда в таверне пели Bandiera rossa[198]. Часто случается, что люди попадают в тюрьму за выпивку и песню. Так происходит, например, с Сестилио Гамбони и Лео Барточчи, двумя рабочими из римского пригорода Пьетралаты, как-то вечером запевшими на улице «Вперед, народ, восстань…».

Время от времени кто-нибудь, выпив, говорит такое, чего трезвым никогда не сказал бы. Бывший рабочий из Примавалле, Гульельмо Токкетти, пойман в автобусе на дурных выражениях о дуче. История любопытная: Токкетти признается в принадлежности к опасной группировке диверсантов, насчитывающей 4500 членов в Трастевере, 7800 в Сан-Лоренцо и 7000 прямо в Примавалле. Впрочем, он при этом мертвецки пьян. Тем не менее его все равно отправляют в тюрьму.

Особенно достается рабочему классу. Почти четыре тысячи обвиняемых, предстающих перед Специальным трибуналом, – рабочие или ремесленники. Сначала их развозят по разным тюрьмам, после 1932 года собирают в Фоссано, Кастельфранко-Эмилии, Чивитавеккье, но перевозят их всегда в цепях. Расследование очень долгое, обвиняемые практически все это время не покидают тюрьмы. С другой стороны, сам процесс всегда очень короткий, редко он занимает два или три дня, чаще – всего пару часов.

Расследование ведется тайно, и люди толком не знают даже, в чем обвиняются. Они узнают об этом лишь в зале суда, когда все уже решено.

Форма, однако, торжественная. Следует внушить сильные чувства – страх и покорность. Каждая деталь должна демонстрировать мощь тоталитарного или авторитарного государства. Заседания проходят в Большом зале IV Дворца правосудия в Риме. Судьи, выбранные из командиров милиции, прибывают в парадной форме с украшениями, только пара судей из обычной или военной судебной системы носят тогу. Публика и журналисты, допущенные на заседание, отбираются особенно тщательно.

Процедура поистине стремительная, если не сказать – поспешная. Свидетели защиты появляются крайне редко, и даже если они есть, их самих могут обвинить в этом же зале или забить дубинками на выходе. Адвокатов запугивают. Часто они едва ли не мгновенно соглашаются с тезисами обвинения. Адвокат Тито Занибони, социалиста, пытавшегося убить Муссолини, на самом деле был агентом OVRA.

Оппозиционерам всеми силами ставят палки в колеса: нельзя оставить им возможность оспорить суд, режим, дуче. Эмилио Луссу свидетельствует: «По бокам каждого обвиняемого размещаются два сквадриста, готовые в любой момент заткнуть рот любому, кто пытается осквернить торжественность правосудия резкими заявлениями». Так, Сандро Пертини 30 ноября 1929 года избит в зале суда, поскольку, к удивлению караульных карабинеров, успевает крикнуть прямо перед оглашением приговора: «Долой фашизм! Да здравствует социализм!»

Хорошо известен еще один аргумент защитников Муссолини: дескать, Гитлер и Сталин бросили в тюрьму и убили несравненно больше людей. Это, безусловно, правда. Признать это не стыдно. Но фашизм случился с нами, коснулся всех итальянцев…

Один факт до сих пор ускользает от нашего внимания. Сегодня мы знаем, что режим пал 25 июля 1943 года, после проигранной войны. Заключенные этого не знали. Для них диктатура была бессрочной, а Муссолини – бессмертным. Они знали одно: им предстоит отбыть длительный тюремный срок до последнего дня. И в любом случае попасть в поле зрения чернорубашечников означало избиение, унижение, потерю работы, голод для себя и своей семьи. Одним словом, социальную смерть.

Каким на самом деле было заключение

В каком-то смысле это было наказание бездействием. Один из вариантов пребывания в тюрьме. С изоляцией, безусловно, более тяжелой, чем та, в которой пребывают нынешние заключенные.

Итак, на острове Вентотене создана цитадель для заключенных с казармами для охранников и 12 корпусами для антифашистов, настоящих заключенных. Каждый корпус разделен на две спальни с 25 койками, выстроенными в два ряда, и общими ванными. Есть столовая для социалистов, две для анархистов, семь для коммунистов. В 21:00 летом и в 18:00 зимой тюремщики отключают электричество и закрывают двери: заключенные остаются в темноте и не могут выйти до следующего утра. Днем заключенный может прогуляться по острову, но только по маршруту, отмеченному знаками и колючей проволокой. Запрещено разговаривать с местным населением, входить в общественные помещения, за исключением нескольких минут. Также запрещено говорить о политике, слушать радио, писать, за исключением одного письма в неделю в 24 строки самое большее, подвергаемого обязательной цензуре.

Общество должно забыть о заключенном. Лучше всего, если и семья тоже.

В этих условиях в 1941 году, когда в Европе бушует война и кажется, будто нацисты ее выигрывают, трое антифашистов на острове Вентотене – Альтиеро Спинелли, Эрнесто Росси и Эудженио Колорни – написали манифест, предвещавший единую Европу. Они уверены, что только пакт между народами континента навсегда положит конец вооруженным конфликтам. Позже Колорни напечатает и распространит Манифест Вентотене в оккупированном нацистами Риме. Его изловит и убьет на улице банда Коха в конце мая 1944 года, всего за пару дней до освобождения столицы…

В других местах заключения, на островах или в отдаленных поселках Апеннин – Абруццо, Лукано, Калабрезе – жизнь антифашистов не менее трудна. Их перевозят в цепях, долго и мучительно, иногда через половину Италии. Заключенные каждую минуту остаются таковыми. По прибытии у них изымают документы, заменяя буклетами с личными сведениями, которые следует предъявлять при проверке. Перемещаться можно только в определенные часы и по определенным маршрутам, всегда под наблюдением. Запрещены контакты с местными, кроме экстренной необходимости. Отдельным счастливчикам вроде Карло Леви позволяют арендовать дом, остальные живут в больших общежитиях, в жалких условиях, без медицинской помощи.

Есть более жесткие запреты. Запрещено иметь карты, писать письма, кроме одного в неделю, говорить на иностранных языках, иметь при себе более 100 лир, упоминать политику, комментировать актуальные факты, ходить в бар, кино или театр. На посещение церкви для молитвы нужно разрешение.

Заключенные не могут работать. С голода они не умирают – режим назначает каждому скромную сумму, называемую «взяткой», которая с началом Второй мировой войны сокращается вдвое. Многие объединяют «взятки», пытаясь найти хоть какую-то приличную еду в достаточном количестве –