Шкура - Курцио Малапарте

Жареный spam и вареная кукуруза! Слуги держали подносы двумя руками, отвернувшись, как если бы подавали к столу голову Медузы Горгоны. Красновато-лиловый spam, почерневший от жарения, цвета сгнившего на солнце мяса и тускло-желтая, с белыми прожилками кукуруза, которая во время варки превращается в кашу и напоминает полупереваренные зерна в зобу утонувшей курицы, – кушанье тускло отражалось в высоких потускневших зеркалах из Мурано, чередовавшихся на стенах с античными гобеленами из Сицилии.

Мебель, золоченые рамы, портреты испанских грандов, на потолке «Триумф Венеры» работы Луки Джордано, весь огромный обеденный зал дворца герцога Толедского, где генерал Корк давал в тот вечер обед в честь миссис Флэт, командующей силами Waac[227] Пятой американской армии, постепенно окрасился фиолетовым отсветом фарша и мертвенно-желтого отражения кукурузы. Античная слава дома Толедо никогда не знала такого унылого унижения. Этот зал, видавший триумфы дома арагонского и дома анжуйского, приемы в честь короля Франции Карла VIII и Ферранте Арагонского, балы и любовное соперничество блестящей знати Королевства Обеих Сицилий, мягко погружался в тусклый свет блеклой зари.

Слуги предложили яства присутствующим, и ужасная трапеза началась. Я не спускал со слуг глаз, поглощенный созерцанием их отвращения и презрения. Одетые в ливрею герцогов Толедо, они узнали меня и улыбнулись мне: я был единственный итальянец на этом странном банкете, единственный понимающий и разделяющий их унижение человек. Жареный spam и вареная кукуруза! Любуясь их отвращением, вызывавшим окоченение их затянутых в белые перчатки рук, я вдруг заметил на краю подноса корону – это не была корона дома герцогов Толедо.

Я заинтересовался, откуда, по случаю какого бракосочетания, заключения какого союза, получению какого наследства попали сюда, во дворец герцогов Толедских, эти подносы, когда, присмотревшись к стоявшей передо мной тарелке, я, кажется, узнал ее. Это была часть знаменитого фарфорового сервиза дома Джераче. Я с грустной нежностью подумал о Жане Джераче, о его прекрасном, разрушенном бомбами дворце на Монте-ди-Дио, о его сокровищах искусства, неизвестно куда пропавших. Пробежав взглядом по столу, я увидел перед остальными сотрапезниками посуду из знаменитого помпейского фарфора с «Каподимонте»[228], которому сэр Вильям Гамильтон, посол Его Королевского Величества в Неаполе, дал имя Эммы Гамильтон, тем самым выразив высочайшее признание несчастной музе Горация Нельсона. Сервиз «Эмма» был скопирован на «Каподимонте» с единственного образца, найденного сэром Вильямом Гамильтоном при раскопках Помпей.

Я был рад и растроган тем, что фарфор такого древнего и блестящего происхождения, такого славного имени украшал стол бравого генерала Корка. И улыбнулся при мысли, что побежденный, униженный, разрушенный, посиневший от голода и мучений Неаполь мог еще предложить своим освободителям столь прекрасное свидетельство своей древней славы. Родовитый город Неаполь! Знатная страна Италия! Я был горд и взволнован тем, что Грации, Музы, Нимфы, Венеры и Амуры, изображенные на кромке прекрасной скатерти, смешивали нежный розовый цвет своих тел, мягкий голубой своих туник и нежное золото своих волос с винным цветом ужасного свиного спама.

Этот спам приходил из Америки, из Чикаго. Как далек был Чикаго от Неаполя в счастливые мирные годы! И вот Америка здесь, в этом зале, вот он, Чикаго, на этом фарфоре «Каподимонте» святой памяти Эммы Гамильтон. Эх, что за незадача быть таким, как я! Обед в этом зале, за таким столом виделся мне пикником на могиле.

От дальнейших сентиментальных размышлений меня спас голос генерала Корка. Он спросил меня:

– Вы думаете, в Италии есть вино с более изысканным букетом, чем это тонкое вино с острова Капри?

В тот вечер в честь миссис Флэт кроме обычного консервированного молока, кофе, привычного ананасового сока на стол подали вино. Генерал Корк был влюблен в Капри до такой степени, что называл «a delicious Capri vine», тонким вином Капри, белое винцо с острова Искья, названное «Эпомео» по имени потухшего вулкана, возвышающегося в его центре.

Всякий раз, когда затишье на фронте Кассино позволяло сделать небольшую передышку, генерал Корк вызывал меня в свой кабинет и после признаний, что он устал и не совсем здоров, что ему нужно пару дней отдохнуть, с улыбкой спрашивал, не считаю ли я, что воздух Капри поможет ему. Я отвечал: «Конечно! Воздух Капри создан специально для того, чтобы ставить на ноги американских генералов!»

Так, после небольшого комического ритуала, мы отправлялись на катере на Капри вместе с полковником Джеком Гамильтоном и с кем-нибудь еще из его штаба.

Мы шли в тени Везувия вдоль побережья до Помпей, пересекали залив Кастелламаре до широты Салерно, где, любуясь глубокими огромными гротами, высеченными в скалистых берегах, генерал Корк говорил: «Не понимаю, как сирены могли жить в таких сырых и темных гротах». И просил меня рассказать об этих dear old ladies, милых старых леди, с таким же робким любопытством, с каким просил полковника Джека Гамильтона рассказать о миссис Флэт перед тем, как дать обед в ее честь.

Миссис Флэт, эта «dear old lady», скромно дала понять генералу Корку, что с большим удовлетворением приняла бы приглашение на обед «в стиле Возрождения». Генералу Корку пришлось пережить две бессонные ночи, чтобы понять, что же это значит – обед в стиле Возрождения. В тот вечер незадолго до начала застолья генерал Корк вызвал в кабинет Джека и меня и с гордостью показал нам меню.

Джек заметил, что на обеде в стиле Возрождения отварная рыба должна подаваться до жаркого, а не наоборот. И правда, в меню отварная рыба стояла после фарша с кукурузой. Но Джека больше беспокоило название рыбного блюда: «Сирена под майонезом».

– «Сирена под майонезом»? – спросил Джек.

– Yes, a Syren… I mean… not an old lady of the sea… of course! Да, сирена… имеется в виду… конечно, не та старая морская леди… – ответил генерал Корк, немного смутившись, – не одна из тех дев с рыбьим хвостом… I mean… not a Syren, but a syren… I mean… Имеется в виду… не Сирена, а сирена… я имею в виду… рыбу, настоящую рыбу, которую в Неаполе называют сиреной.

– Сирена? Рыба? – сказал Джек.

– A fish… рыба, – сказал генерал Корк, покраснев, – a very good fish, очень хорошая рыба. Я никогда не пробовал, но мне сказали, это отличная рыба.

И, обратившись ко мне, он спросил, подойдет ли такая рыба к обеду в стиле Возрождения.

– Говоря по правде, – сказал я, – мне кажется, такая рыба больше подошла бы к обеду в гомерическом стиле.

– В гомерическом стиле? – сказал генерал.

– I mean… yes… в гомерическом стиле, но сирена хороша под всеми соусами, – ответил я, скорее чтобы помочь ему выпутаться из затруднительного положения, обдумывая тем временем, какой породы могла быть эта рыба.

– Конечно! – воскликнул генерал Корк с облегчением.

Как и все генералы американской армии, генерал Корк испытывал священный страх перед сенаторами и женскими клубами Америки. К несчастью, миссис Флэт, несколькими днями раньше прибывшая самолетом из Соединенных Штатов, чтобы принять командование над всеми Waacs Пятой армии, была женой сенатора Флэта и президентом самого аристократического женского клуба Бостона. Генерал Корк был сражен наповал.

– Будет неплохо пригласить ее провести несколько дней в вашем доме на Капри, – намекнул он мне, может, надеясь таким образом хоть на несколько дней избавиться от присутствия миссис Флэт в своей штаб-квартире.

Я заметил ему, что если мой дом ей понравится, миссис Флэт, без сомнения, реквизирует его, чтобы превратить в женский клуб, «rest camp», базу отдыха для своих Waacs.

– Да, я не подумал об этом, – ответил генерал Корк и побледнел.

Он считал мой дом на Капри отчасти своим личным «rest camp» и гордился им не меньше, чем я. Когда ему нужно было написать какой-нибудь отчет для военного департамента, или разработать какой-то оперативный план, или просто несколько дней отдохнуть, он вызывал меня в свой кабинет и спрашивал: «Вам не кажется, что немного воздуха Капри мне не повредит?»

Он не брал с собой никого, кроме меня и Джека, разве что несколько раз своего адъютанта. От Сорренто мы шли вдоль берега до широты Масса-Лубренсе, оттуда срезали путь через Бокке-ди-Капри и направляли наш катер на Фаральони.

Как только из моря показывался высокий мыс Массулло, а на его краю появлялся мой дом, детская улыбка озаряла лицо генерала Корка. «Ах, теперь-то я понимаю, почему сирены жили здесь, – говорил он, – это, без сомнения, родина сирен».

И шарил светящимися радостью глазами по гротам и пещерам на склонах Монте-ди-Тиберио, по огромным скалам, поднимавшимся из бурунов у подножия отвесной вершины Матроманиа, и внизу, на востоке, по Сиренузе, маленьким островкам против Позитано, которые теперь рыбаки называют Галли, на одном из которых Массин, ученик Дягилева, владеет древней башней, исхлестанной ветрами и волнами, и где теперь остался в одиночестве только немой позабытый рояль «Плейель» с позеленевшей от плесени клавиатурой.