Эпицентр Тьмы - Алексей Махров

На какое-то время чужак остался один. Ну, сейчас он поплатится! Фюрер опасливо привстал и, положив руку с пистолетом на поленницу, прицелился в спокойно стоящего у калитки бойца. В пляшущую прорезь целика «стечкина» попала широкая спина, но Фюрер, отлично понимая, что успеет сделать только один выстрел и бить нужно наверняка, постарался справиться с предательской дрожью. Еще немного… Вот сейчас… сейчас… Палец уже начал выбирать слабину спускового крючка, как вдруг…

По руке резко ударили чем-то тяжелым, и Фюрер выронил оружие. Тут же обернулся: кто это смог подобраться так незаметно? Никого. Удивленно посмотрел на руку. Ладонь была в крови, и только тогда он почувствовал резкую боль. Зашипел и, плюнув на месть, уже хотел припустить бегом за дом…

— Стой как стоишь, ур-р-ррод! — резкий женский — нет, не женский — девичий голос. — Лапы вверх, тварюга!

Фюрер торопливо завертел головой, и тут же сбоку раздался выстрел. Пуля, выпущенная почти в упор из снайперской винтовки, пробила ему колено. Падая, он увидел стоящую на улице девчонку в камуфляжной куртке. Совсем малявка, над забором только голова торчит, поэтому он не сразу ее заметил.

Мгновение, и рядом с девочкой оказался тот самый чужак, который только что стоял в тридцати шагах отсюда.

— Живого взяла, Катюша? — он ловко перемахнул через заборчик, подскочил к Фюреру и отшвырнул ногой валяющийся на земле «стечкин».

И только сейчас Фюрер узнал его — это был тот самый, что сорвал ему операцию по захвату Электрогорска. Тот, кого бредуны называли «Палач». Фюрер понял — эти люди пришли в деревню не случайно. Они специально охотились за ним.

— Молодец! Мастерские выстрелы! — похвалил Палач.

Лицо девочки озарилось такой радостью, что невольно подумалось: не равнодушна она к своему спутнику с такой страшной кличкой.

— Гляди-ка! Да это же сам Фюрер! Добегался, козел? — с этими словами Палач нагнулся, одним движением сорвал с главаря фашистов пояс с пустой кобурой и ножнами, отшвырнул его в сторону и принялся обыскивать — быстро, но тщательно.

— Слушайте, ребята, а может, договоримся, а? У меня есть золотишко… — Фюрер попытался сделать еще одну попытку. Ведь золото должны любить все, но четкий удар в челюсть заткнул ему рот, не дав договорить.

— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, — спокойно сказал Палач, стягивая ему руки его же ремнем. — У меня для тебя приготовлен большой сюрприз.

И столько холодной ненависти было в его словах, что Фюрер понял — пощады не будет — и страшно завыл. Аккомпанируя ему, на заднем дворе простучали контрольные выстрелы.

Глава 6

Мы сходимся на деревенской площади. Так, потерь вроде нет, но проверить не мешает.

— Командирам отделений! Доложите о результатах! Потери?

— Уничтожено пять ублюдков, двое взяты живьем, потерь нет! — рапортует Сергиенко.

— Уничтожено восемь тварей, трое взяты живьем. Потери — двое раненых. Легко, — докладывает Панкратов.

— Ну и мы уничтожили троих и одного взяли в плен, — говорю я и добавляю: — Вроде бы все — их всего полтора десятка было. Но на всякий случай надо будет проверить все дома. Чердаки, погреба, сараи, сеновалы. И пошлите пару человек вверх по этой улице — там Веник самого главного фашиста караулит. А это что за делегация?

К нам боязливо приближается человек семь-восемь. Все бородатые, в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Надо полагать — местные авторитеты. Что же вы, авторитеты, такой беспредел в своей деревне допустили? Деревня большая — дворов сорок. По-любому взрослых мужиков должно быть не меньше тридцати. Да парни молодые, да… А фашистов всего пятнадцать. Взяли бы ночью в ножи — те и пикнуть бы не успели. Но заглянув в глаза ближайшим мужикам, я понял — эти будут терпеть все выходки захватчиков. Выражение в глазах этих бородачей было совершенно телячье.

— Эта… Подобру-поздорову, ребятушки! — осторожно говорит самый старший.

— Здравствуйте, товарищи, — дипломатично отвечаю я и привычно представляюсь: — Майор Красной Армии Волков. Скажите, кто в этой деревне староста?

Бородач мнется, затем интересуется:

— А вам, ребятушки, для чего? Ежели вы дань, так мы этим все снесли — это и забирайте. А только по справедливости было бы чуток скостить: вас же почитай совсем ничего. Вам столько и не съесть…

Нда… Мы их от беды освободили, а они… Неимоверным усилием воли беру себя в руки и улыбаюсь:

— Вы, товарищи, наверное, недопоняли: мы — не бредуны и ничего у вас брать не собираемся. Только еду.

На лице бородача отражается усиленная работа мысли, а потом он внезапно спрашивает:

— Как вы сказали, кто вы? Майор Красной Армии? — внезапно мужик рушится на колени и начинает истово креститься: — Господи, спасибо тебе за то, что услышал наши молитвы! Пришел-таки укорот фашистам этим поганым! Пришла, наконец, Красная Армия!

Глава 7

Он до самого конца не верил в то, что сейчас произойдет.

— Золото, золото! У меня есть золото! Много золота! Я все отдам! Только не убивайте! Пожалуйста, не убивайте! — Простреленная нога все время подгибалась, но даже будь она совершенно здоровой — идти сам он бы не смог. Ужас ледяными иглами прокатывался по спине и внезапно ослаблял мочевой пузырь и кишечник. Фюрер обделался уже несколько раз, но практически не замечал этого. — Что, что вы хотите со мной сделать?

Что они с ним сделают? Повесят, расстреляют? Как можно? Он же светоч Руси! Он избавлял ее от проклятых жидов! Нет, не-е-е-ееееет!!! Они не посмеют!

И только когда двое парней, завязав рот и нос платками, чтобы не задыхаться от жуткой вони, выволокли Фюрера на площадь, где уже корчился на колу, зажимая руками окровавленный пах, унтер-офицер Эмден, он понял, что это ВСЕ. Сейчас его жизнь закончится. И заорал так, что люди на площади шарахнулись в стороны.

Палач двинул его прикладом по затылку. Да так ловко, что только оглушил, оставив в сознании. Фюрер обмяк, но все видел, слышал и чувствовал. Вот Палач нагибается над ним и вспарывает ножом штаны. Вот он морщится и брезгливо говорит:

— Да он уже сто раз обосрался! Блин, пачкаться неохота — не буду я ему хер отрезать. Пускай с ним подыхает! Сажайте его, ребята!

Вот его приподнимают, и что-то твердое распарывает пах, а потом начинает медленно подниматься вверх по кишечнику. Вот Палач хлопает его по щеке и говорит:

— По делам твоим грязным подохнешь, как нелюдь!

А дальше, до самого вечера, была только боль… Боль! БОЛЬ!!!

Глава 8

Мы лежим на чистых простынях, под настоящими одеялами. Мы отмылись в бане, нам постирали и зашили одежду. Нас накормили вкусным, горячим ужином — с наваристыми щами, пирогами и домашним квасом. Правда, часовых я все равно выставил: береженого бог бережет. Да и кто его знает, что у этих деревенских на уме?

Мы — это я и Катя. Как-то так получилось, что она решительно пошла со мной в баню, «чтобы помочь, у вас ведь спина больная». Клянусь, у меня и в мыслях не было ничего предосудительного. Это на адреналиновом допинге я бегал, как молодой олень. А схлынуло боевое напряжение — и на меня разом навалилась тяжеленная глыба усталости. Что уж тут о девушках думать — прилечь бы где да отрубиться часиков на шесть.

Но Катюша сумела-таки меня взбодрить. И не развратом каким-нибудь. Она была девушкой невинной в обоих смыслах. Просто когда я в бане застонал от неловкого движения, она вдруг кинулась ко мне и быстро-быстро начала целовать, приговаривая какие-то ласковые слова, вроде: любимый мой, милый мой и так далее. Слова в ее устах сливались в неразборчивую скороговорку, горячие губы скользили по моему лицу. И мне, старому дураку, захотелось хоть на время отпустить узду самоконтроля, снова почувствовать себя человеком, а не смертником с билетом в один конец. Я обнял Катюшку и, прижав к себе, ответил на поцелуй.

Дальнейшее запомнилось смутно, словно в пьяном угаре. Кажется, что первый акт любви произошел прямо там — на раскаленной полке парной. И непонятно было, от чего стонет Катюша — от удовольствия или от боли в обожженных ягодицах. Затем стонал уже я — позвоночник скрутило болью настолько дикой, что я натурально вырубился. Как в том анекдоте… прямо на бабе… Очнулся я после окатывания холодной водой из ковша. Но окончательно пришел в себя только после инъекции обезболивающего. Потом мы все-таки переместились из бани в избу, где нас ждал богатый ужин. Мы ели и смеялись, глядя друг на друга. И улыбалась в сторонку хлопочущая у стола хозяйка избы, периодически подкладывая на тарелки квашеную капусту, пирожки, подливая квас. Это ее дочь мы спасли от Фюрера. Постелив постель и взбив подушки, женщина ушла, любезно оставив нас наедине.

В ту ночь мы занимались любовью только один раз. Будь Катюша поопытней, я бы ее разочаровал — ну какой из меня, ракового больного, любовник. Но я нашел в себе силы и старался как мог. А она, простая душа, радовалась моим безыскусным ласкам. После мы долго лежали в кровати, обнявшись и рассказывали друг другу всякие истории из своей жизни. Моя жизнь, по этим рассказам, была чередой бесшабашных и веселых приключений. Катя старательно делала вид, что верит. Заснули мы только под утро.